Безымянные могилы похожи на «дрейфующий континент», бескрайнюю сумрачную terra incognita[6]: раз в сто лет ее посещают родственники и друзья усопших, ее сторонятся туристы и фланеры, сюда наведываются только смотрители кладбищ с инспекционным обходом.

Лишь немногие посетители находят время, чтобы остановиться и взглянуть на могилы незнакомцев на аллеях кладбища. Эти скромные надгробия одинаково безразличны им, независимо от того, новые они или давние: одни усопшие лежат под почти новыми гладкими мраморными или гранитными плитами с позолоченными эпитафиями, другие, давно позабытые, погребены под старыми могильными камнями, поросшими мхом и лишайником. И те и другие постепенно привыкают к изгнанию, на которое мы обрекаем всех безвестных покойников, не стяжавших себе славы при жизни.

Никто – или почти никто – не станет наклоняться к надгробиям и плитам несчастных усопших, чтобы прочесть редкие надписи, высеченные на них. В былые времена посетители гуляли по кладбищам неспешно, обращая внимание на имена усопших, даты жизни, места рождения. А сколько других сведений, в которых уместилась чья-та жизнь (где и как преставился покойный, чем занимался при жизни, какими званиями и наградами был удостоен), навсегда останутся незамеченными: причина и место смерти, профессия, награды?

Что касается эпитафий, которые до сих пор встречаются на некоторых могилах, то и они редко находят внимательного читателя, будь то надписи на старых надгробиях (чтобы расшифровать эти пронзительные послания, приходится счистить мох с букв, смахнуть сухие листья или сдвинуть плющ), или мемориальные таблички, купленные тут же за углом, с их банальными, наивными, но трогательными формулировками, составленными теми, кто перенял эту древнюю традицию.

Никто – или почти никто – не станет останавливаться перед лицами, глядящими с открытых семи ветрам портретов. Фотографии холостяков в воскресных костюмах, смущенных пар и чопорных стариков оставлены в полном одиночестве. За немного неестественным и серьезным выражением на черно-белых лицах или более расслабленным и приветливым на цветных изображениях (как правило, более поздних) видно, что глаза словно смирились с тем, что смотрят в пустоту и больше не встретятся ни с чьим взглядом.

Наконец, никто – или почти никто – не заходит в незапертые высокие склепы с останками провинциальных буржуазных династий или преуспевших семейств тружеников-иммигрантов. И почти ни души не бывает в той части кладбища, где похоронены самые привилегированные, – в тяжеловесных каменных часовнях, алтари которых усыпаны искусственными цветами, застланы скатертями, уставлены свечами и иконами, или в маленьких домиках, похожих на небольшие беседки, которые можно увидеть кое-где в пригороде…

Когда-то Плудири был одним из важнейших приходов в графстве Леон в Нижней Бретани. Период расцвета пришелся на XVI век, что обусловлено резким взлетом производства и торговли льняными тканями. Подтверждением тому стали сто ткацких станков, установленных в городских домах, а также стремительное обогащение нескольких местных крестьян, занявшихся торговлей тканями.

Поскольку вследствие обогащения резко выросло население, городские культовые сооружения оказались недостаточно вместительными. Тесная церковь не вмещала всех верующих, религиозную службу проводить там было неудобно. Поэтому прихожане решили построить новую церковь, больше и красивее прежней.

Но и мертвым было тесновато. В будущем ситуация усугубится, поскольку с побережья сюда придет эпидемия чумы. Жители и церковные власти пытались решить, как лучше поступить с останками умерших. Для этого приходский совет согласился не только расширить церковь, но и превратить бывший реликварий, расположенный по соседству, в оссуарий.

Возведение этого сооружения позволило бы перенести в помещение большое количество останков, иссохших в земле, таким образом на кладбище освободилось бы место для недавно умерших. После того как их перенесли бы в крытые галереи, верующие могли бы наведываться туда и окроплять их святой водой.

Чтобы воплотить в жизнь это благочестивое начинание, было приказано начать строительство специально спроектированного оссуария. Также возникла идея создать настенный фриз, отвечающий духу времени, на тему равенства людей перед лицом смерти. Более двух столетий такой сюжет был популярен благодаря «Пляскам смерти», которые можно было увидеть по всей Европе. Они украшали стены церквей, клуатров[7] и оссуариев. Сюжет легко узнавался по кривляющимся скелетам, которые вовлекали живых людей из всех слоев общества в неистовый танец, «сарабанду[8] смерти», как писал один историк[9].

На барельефе над входом в оссуарий Плудири, сохранившийся до наших дней, изображены пять фигур, они помещены рядом в четко очерченные ниши. В первой из них скелет со свирепым выражением лица двумя руками держит копье – в этой аллегорической фигуре местное население легко узнавало Анку, бога смерти в бретонской мифологии.

Внутри других ниш скульптуры, подобно персонажам на игральных картах, олицетворяют несколько социальных слоев периода Старого порядка. Их легко идентифицировать: крестьянин в колпаке с лопатой, судья в длинной застегнутой мантии с перчаткой в руке, молодой дворянин со шпагой, элегантная дама в пышной юбке и блузке с полукруглым воротничком.

Композиция неизвестного художника представляет собой сжатую версию большой фрески на сюжет «Плясок смерти». Это упрощенное напоминание закона, единого для всех смертных, независимо от звания, богатства, пола или возраста. Однако барельеф заставлял забыть, что принцип равенства перед лицом смерти, и без того сомнительный при жизни, после смерти уже не существовал вовсе. Ибо в конце земного пути усопшим предстояло столкнуться с одним из древнейших и незыблемых свидетельств неравенства в мире людей, а именно со способом захоронения.

Погребение в индивидуальной, обозначенной могиле было в то время исключением, настоящей привилегией, «духовной роскошью»[10], как отмечает Филипп Арьес, автор работ по истории смерти на Западе[11]. Подобный ритуал был уделом меньшинства из высших слоев общества. Что касается остальных, основная масса покойников на кладбищах обретала вечный покой в общей могиле или, в лучшем случае, в безымянной.

В те времена всех покойников можно было отнести к двум противоположным друг другу категориям, и в жизни, и в смерти. Участь и тех и других опровергала старую немецкую пословицу «Кто ищет равенства, тот идет на кладбище»…

Первая группа состояла из богатых и влиятельных людей. К ним относились суверены, дворяне, епископы, прелаты и судебные служащие, а также некоторые зажиточные мещане, богатые коммерсанты и знатные горожане. Все эти важные персоны обладали неписаным правом на участок для захоронения и могли быть уверены в том, что, когда придет время, на их могилах будет стоять надгробный камень или плита. Необходимо было лишь заплатить сумму, которую требовало духовенство, чтобы получить могилу в освященной земле. Как в греко-римской мифологии, где Харон переправлял через Стикс тех пассажиров, которые платили монетой (ее клали под язык умершего), этим привилегированным лицам было обеспечено желанное место в самом центре церкви[12].