– Я, пожалуй, выпью эфольхарсткого меда. Уж больно он у них вкусный, особенно на смородине. Есть у вас на смородине? Ну вот и отлично, – когда же официантка отошла, приняв заказ, он повернулся к Иве и спустя минуты молчания произнес: – Ты не обижайся, ладно. Много кто о тебе судачит. Ты хорошая девушка, Ива, правда… Нам просто жаль.
– Жаль? Чего же вам жаль? Да и чего вы все прицепились к моей личной жизни? – Ива едва сдержалась, чтобы не поморщиться.
– Жаль, что такая хорошая девка пропадает зря. Ну вот, кого ты тут найдешь? Забулдыгу какого-нибудь, да, ну, может, ведьмак какой проскочит мимо, так этих же за хвост не поймать – всю жизнь в дороге. Ты у нас еще годик отработаешь и привыкнешь к такой жизни, когда среди ночи на вызов надо, не каждый мужик такой ритм жизни у супруги выдержит: да и черстветь с годами начнешь, ласки не добиться будет. Вот и нужен тебе мужик, который это всё примет и сам таким же будет. Среди наших искать бессмысленно – половина из них умственно контуженные или выгоревшие на такой работе: ни любви, ни поддержки ты не получишь. Канцелярист твой тоже не в счет – сам понимаю, чего ты погнала его.
– Эльги, прошу тебя, остановись, – Ива поморщилась, закусив губу изнутри: волк бил в самую точку по больному: – Я рада, что вы, как товарищи, беспокоитесь, чтобы я девой старой не померла, но не забывай, Эльги, что я – ментальная ведьма. Я знаю, что у людей на уме. Если родилась с таким даром, то сложно строить отношения, даже до влюбленности временами не доходит, просто принимаешь человека в свою жизнь и живешь с ним, потому что притерлась. Это настоящая чума среди ментальных ведьм, а уж эмоцию нужную вовремя мы выдавать умеем: иногда люди могут годами гадать, любит ли их супруга с ментальным даром или нет. Да и лапшу мне на уши тоже не навешать, я ее сниму, и перевешу на другого. Все самое потаенное и сокровенное у нас как на ладони: вот я знаю, что ты в Центр работать не уехал, потому что в одно время был на волосок от трибунала и в личном деле у тебя пометка стоит о нем. И дело, как видишь, далеко не в том, что три года на границе тарабанить: было бы желание, то отбарабанил бы – не переломился.
Она немного помолчала, когда перед ними расставляли ужин, и продолжила только тогда, когда официантка удалилась, а лицо Волка стало каменным.
– Да, я знаю, Эльги. Я знаю. С первых минут знала. Говорить никому не стала. Потому что это твое личное дело, и трепаться никому не намерена.
– А ты… Ты умеешь сразу на больное не то, что надавить, а распороть и заново зашить, – поморщился он, покрутив в руках стакан с медом. – Ладно уж. Квиты.
– Эльги, я сказала это не для того, чтобы ты прекратил свои словоизлияния по поводу моей жизни, а просто для примера. Представь, если я каждого мужика так дожимать буду, когда он мне про луну и звезды, а я ему про его нутро.
– Да это я понял, – он усмехнулся и отпил из стакана, а затем улыбнулся и спросил: – Ты этого Хендриха тоже так наказала?
– Нет, – Ива качнула головой: – С ним все было иначе. Я за него чуть замуж не вышла.
– Что?! – глаза Волка округлились, и он даже немного подался вперед, отчего Ива хихикнула и ответила:
– Ага. Вот веришь или нет, а я чуть замуж за него не вышла. Потом узнала, что он ко мне своих людей приставлял, шпионил за мной день и ночь, все боялся, как бы я от него не ушла. Говорил, что любит меня, что заботится так обо мне, – на этом Ива даже фыркнула, помешивая ложечкой травяной чай:
– Для меня же эта любовь – удавка. Не люблю я, когда так контролируют, ни черта это не мило и не забавно, напоминает болезнь какую-то. Кто-то скажет, что я зажралась: красивый, умный, с говорящей фамилией, чего еще можно желать, но его любовь тяжелая и душная.
– А я думал, ты его из-за кобелиного дела погнала… Ну ты ж знаешь, как на них девки виснут.
– И это было, – Ива усмехнулась, – пока училась в Академии, то столько девок по нему сохло, я уж и пересчитать не смогу. Только на моем потоке с десяток, а он все за мной увязался, будто ему медом намазано. Видел бы ты, Эльги, какие девушки рядом с ним были – все как на подбор, красавицы длинноногие, лица – ну чисто куклы фарфоровые, а он за мной все…
Ива обвела себя рукой, как бы демонстрируя Эльги свою далеко не модельную фигуру и не кукольное чистое личико. Волк немного помолчал, отпивая мед и закусывая говядиной, томленной в печи в горшочках.
– Ты не дурна собой. На мой вкус. Обычная здоровая девка, а не худая селедка… Мышечная.
– Ты умеешь сделать комплимент, – хихикнула Ива и вернулась к своим овощам: – Думаю, на этом разговоры о моей личной жизни с тобой прекратятся, а теперь давай-ка о деле.
– Ива-а-а-а… – Волк закатил глаза, но девушка все не унималась:
– Что, Ива? Нас завтра опять песочить будут, надо мозгами пораскинуть по этому поводу. Итак, мы имеем исчезновение Ариссии ван Дель – дочери богатого бизнесмена. Как бы ни старались ее родители, а город об этом все-таки судачит. Последние дни пропавшей каждый помнит на свой манер, кто-то говорит, что ходила с подружками в театр, а после одна возвращалась домой, а кто-то говорит, что после курсов Старшего наречия она пошла записываться на танцы и спустя несколько дней после посещения этих самых танцев и пропала. Точного расписания или списка дел Ариссии никто не знал, даже родная мать. Девушка была предоставлена сама себе и жила одна. Подружки наперебой твердят, что у Ариссии не было возлюбленного и убежать она вместе с ним не могла, да и просто – она не могла убежать, потому что, – Ива сделала в воздухе кавычки, – «от хорошей жизни не бегут».
Даже от хорошей жизни бегут, – глухо отозвался Эльги, пережевывая особо крупный кусок мяса. – Так, может, и правда она сбежала? Может, в семье что-то не ладилось, вот она собрала скромные пожитки и рванула куда-нибудь на Запад? Никто ж нам не расскажет из членов семьи, что проблемы были. Богатеям признаться в этом, как голой жопой на кактус сесть.
– Подруги? Подруги бы точно рассказали, но те говорят, что отношения с родителями у Ариссии были просто прекрасными. Но оставим Ариссию и вспомним, что три луны назад пропала другая девушка, и тоже по всем параметрам благополучная – Виктория Эльвас.
– Опять ты о ней, Ива. Труп ее найден, – пожал плечами Эльги. – Умерла от гипотермии.
– Ты, правда, считаешь, что девушка, которая и в школе, и в университете входила в состав туристической группы, могла умереть в лесу от гипотермии? – Ива повела бровью. – Три месяца назад мороз едва опускался до нуля. Виктория не могла никак погибнуть от гипотермии, если бы ее только намеренно не заморозили. И заметь, нашли ее в верхней одежде: в теплом пуховике, сапогах и штанах с начесом. И еще кое-что: при ней была зажигалка. Полностью заправленная. Что же она не могла найти сухую пещеру, которых вблизи гор полно, и разжечь там костер?
– Так ее бы там какой-нибудь тролль сожрал, – ответил Эльги, сыто наваливаясь на стол: – Ну, а, вообще, я с тобой, Ива, согласен, дело более, чем странное. Абсолютно здоровая девушка из благополучной семьи и компании вдруг найдена убитой в лесу без единого повреждения на теле и внутренних органов с одной только гипотермией. Что-то совсем не чисто.
– Знаешь, Эльги, сдается мне, что на следующей неделе нам предстанет убитая Ариссия, – поморщившись, отозвалась Ива, на что Эльги удивленно взглянул на нее:
– С чего бы это?
– Я изучила архивы нашей управы. Пять лет назад были такие же случаи. Каждые три месяца находили тела девушек. Ни единого повреждения, одетые, и все как одна – благополучные. Только тогда стояла теплая весна, а девушкам в причине смерти записано – гипотермия. Какая же гипотермия в середине мая?
– Ха! Так тогда начальником управы был Генрих Свелке. Этот сукин сын нам тогда запретил вообще на любые дела выезжать, где только не явный криминал с явным мотивом. Поправлял, так сказать, статистику в положительную сторону. Вот убитым девушкам и записали гипотермию в причины смерти. Наш коронер ругался как черт, когда к нему Свелке завалился и приказал вписать, что, мол, нашли вблизи гор. Что ж они на вершину влезли и там от холода коней двинули? Половина из них в летних платьицах да в юбках. Ну не бред ли? Нас тогда родители умерших поносили на чем свет стоит, а мы ничего ответить не могли, так как у Свелке разговор один был: пикнешь – разжалуют.
