Глава восьмая

Сумасшедший дом

Рабочий день подошёл к концу. Посадив в машину Ирину, Прялкину и Ларису, Виктор Васильевич прогулялся в морг, где вручил заведующему пятнадцать тысяч рублей с просьбою передать их родственникам Веры Капустиной, когда будут забирать тело. Потом поехал домой. Своих пассажирок он высадил у метро, хоть те усиленно звали его посидеть в кафе. Виктору Васильевичу было сейчас не до разговоров. Он очень сильно устал. После операции, которую выполняла Прялкина, были две, которые провёл он, и обе – не из простых.

Дорожная ситуация не улучшила настроение. По причине аварии со смертельным исходом на выезде из Новогиреево собралась приличная пробка. Был уже восьмой час, когда Гамаюнов подъехал к своему дому.

Возле подъезда его ждало ещё одно приключение. Там, на фоне заката, зверски сцепились Дунька и Женька. Драка, судя по расцарапанным рожам, длилась уже с полчасика. На глазах множества людей, столпившихся во дворе и припавших к окнам, две шестнадцатилетние дылды драли друг друга за волосы, царапались и визжали. Активно вмешиваться в конфликт никто не решался, так как одной из участниц этого безобразия была дочь Виктора Васильевича Гамаюнова – с ней свяжись! Поэтому все мальчишки только смеялись, бабки настойчиво призывали к миру, мамы оттаскивали детишек, а мужики вообще ничего не делали. Пришлось разруливать ситуацию самому Виктору Васильевичу. Торопливо заперев «Ниву», он подбежал, растащил. Взяв правой рукой за шиворот Женьку, а левой Дуньку, под одобрительный шёпот зрителей поволок обеих к подъезду. Обе скулили, хныкали, матерно оскорбляли и обвиняли одна другую во всяких гадостях, но покорно тащились за Гамаюновым. Один мальчик услужливо распахнул подъездную дверь, другой вызвал лифт. Пока поднимались, Виктор Васильевич очень много услышал писклявых жалоб и причитаний, однако сути конфликта так и не уяснил. Вытащив скандальных девиц на шестой этаж, он двинул ногой по двери своей квартиры. Её открыла Наташа. При виде Дуньки и Женьки, жалко болтавшихся на своих капюшонах в руках Виктора Васильевича, она дико выпучила глаза. Безмолвно вручив ей её младшую сестрицу, Виктор Васильевич подвёл Женьку к двери её квартиры и позвонил. К его удивлению, дверь открыла не Ирка – старшая сестра Женьки, а незнакомая ему дама лет тридцати – тонкая, носатенькая, брюнетка. Были на ней чулки, короткая юбка, блузка. Быстро взглянув на Женьку в царапинах, а затем – на того, кто крепко её держал в подвешенном состоянии, она вымолвила:

– Ого!

– А Ирина дома? – осведомился Виктор Васильевич.

– Иры нет. Она на работе. Сегодня у неё смена. Женечка, что случилось?

– Я их сосед, напротив живу, – сказал Гамаюнов, прежде чем Женька открыла рот. – С кем имею честь?

– Это квартирантка, – пискнула Женька, пустив сопливые пузыри. – Мы с Иркой решили комнату сдать! Она у нас будет жить.

– Меня зовут Рита, – сухо представилась незнакомка. – Рита Дроздова. Скажите, что с ней такое?

Виктор Васильевич ещё раз оглядел её с головы до ног, слегка заострив внимание на последних, и дал ответ:

– Они с моей младшей дочерью только что чуть не разорвали одна другую. Вы сейчас сможете обработать её царапины чем-нибудь спиртосодержащим и проследить, чтоб она часа полтора на улицу не высовывалась? Я их очень хорошо знаю, её и Ирку. Она сейчас в невменяемом состоянии, легко может натворить бед.

– Она до утра никуда не выйдет, – пообещала Рита. Взяв Женьку за руку, она так энергично втянула её в квартиру, что, если бы Гамаюнов не разжал пальцы – в них бы осталась либо часть куртки, либо часть Женьки. Растерянно поглядев на громко захлопнувшуюся дверь, он пошёл к себе.

Елены Антоновны дома не было. Ей пришлось поехать к своим родителям, потому что им нездоровилось. Попив чаю с Наташей, которая удивлённо выслушала рассказ о драке и заявила, что ничего не слышала, так как мылась, Виктор Васильевич прошёл в комнату младшей дочери. Он хотел с ней мирно поговорить. Но Дунька, лежавшая на диване, гордо отвергла мирные предложения, заявив отцу, что он алкоголик и вечно лезет не в своё дело.

– Из-за какого дела можно до такой степени расцарапать друг другу морды? – пожал плечами Виктор Васильевич. – Объясни, я не понимаю!

– Да из-за мальчика подрались, идиоту ясно, – донёсся с кухни голос Наташи. – У них ещё со вчерашнего вечера зрела ссора! Женька отбила у неё Лёнечку, и сегодня Дунька застукала их в подвале.

– Сдохни, овца! – подскочила Дунька. – Пошли все вон! Я вас уничтожу! Ублюдки, сволочи, гады!

Поняв, что с Дунькой сейчас никак ни о чём не договоришься, Виктор Васильевич пожелал ей спокойной ночи, хоть за окном едва наступали сумерки, и пошёл смотреть телевизор. Этот предмет занимал немалую часть малюсенькой комнаты, где ютились старшие Гамаюновы – дочерям требовался простор для занятий танцами. Телезрителем в полном смысле этого слова Виктор Васильевич не был. Он телевизор слушал, одновременно читая книги по философии, преимущественно Толстого. Наташа как-то сказала про эту странность отца, что лично она нипочём не стала бы жрать трюфельный салат в общественном туалете, но папа входит в пятёрку самых чудных мужиков двора, а по нервотрёпству он, вообще, чемпион. Это была правда. Конечно, Виктор Васильевич не бросался бутылками из окна по американским танкам, как дядя Коля с четвёртого этажа, и не приводил баб прямо домой, чтобы злить жену, как Вован с восьмого, но у него был баян. Выпив водки, Виктор Васильевич брал баян свой и в лучшем случае выбегал с ним на улицу, где его догнать было трудно, а в худшем случае проводил домашний концерт. Играл он отлично, но ведь баян, простите, не флейта, в тесной квартире можно оглохнуть! Короче, это был ужас.

Войдя к себе после ссоры с Дунькой, Виктор Васильевич обнаружил на столике этот самый баян, забытый на Пасху у Емельяныча, на Таганке. Весь понедельник он сокрушался по своему инструменту, боясь, что бывшие зэки и проститутки мигом найдут ему применение. И вот – на тебе! Прикоснувшись на всякий случай к баяну, Виктор Васильевич крикнул:

– Наташа! Откуда взялся баян?

– Да мужик какой-то его принёс, – ответила дочка с кухни. – А у подъезда какие-то бабы ждали!

Вполне удовлетворившись этим ответом, Виктор Васильевич приступил к задуманному, а именно: снял пиджак, включил телевизор, который многими голосами начал воспитывать Украину, Англию и Америку, взял большую книгу Толстого и развалился с ней на диване. Но и патриотизм и Толстой шли мимо сознания. Глаза быстро скользили по длинным строчкам, но перед ними стояла тоненькая брюнетка с горбатым носом, взявшая на себя заботу о Женьке. Кто она, чёрт бы её побрал? Откуда взялась?

Заиграл мобильник. Взглянув на определившийся номер, Виктор Васильевич неохотно вышел на связь. Звонил его старший брат Анатолий. Он уже двадцать четыре года строил под Тверью дом и в этой связи успел опостылеть как своей жене с дочкой, которые разуверились, что увидят хотя бы стены этого дома, так и всем прочим родственникам, которым на этот дом было глубоко наплевать. Сейчас он сквозь шум каких-то машин взволнованно прокричал, что у его старой «Газели», гружёной досками, развалилась коробка, и он стоит на шоссе под Клином.

– Что ты от меня хочешь? – холодно поинтересовался Виктор Васильевич. – Чтобы я примчался и взял тебя на буксир? Об этом ты даже и не мечтай! Я завтра дежурю.

– Витька! – взвыл Анатолий. – Совесть имей! Никто не взял трубку, кроме тебя! А эвакуатор стоит семь тысяч! Откуда я их возьму?

– Зато психиатр к тебе приедет бесплатно, – отрезал Виктор Васильевич. Отключив телефон, он опять взял книгу. И опять мысли его вернулись к худой брюнетке. Он знал, что Ирка хочет сдать комнату, но смотрел на это скептически. Буйным сёстрам в их небольшой квартире, доставшейся от родителей, и вдвоём было тесновато. Женька училась на первом курсе медколледжа и любила громко орать, а Ирка училась на втором курсе консерватории и играла на фортепьяно. Кроме того, она иногда по ночам работала в ресторане официанткой и по утрам домой приходила злая. Какая тут ещё может быть квартирантка? И вот нашли, да притом брюнетку – такую, как они сами! Ирка и Женька были очень похожи на Анжелику Варум, ну и соответственно – друг на друга. Внешняя разница между сёстрами заключалась лишь в том, что у Женьки рожа была глупее. А так – почти и не отличишь.