Волна желания захлёстывала их одновременно. И грустно или весело им было одинаково. Она была его первой женщиной, и он у неё был первым.
Но когда оставался один, всплывала Мэлори, и он чувствовал себя последним предателем. С Илоной надо расстаться. Он должен, как честный человек. Неделя пролетела, как сон, и он поехал домой.
* * *
И все годы учёбы – качели. Дома он встречался с Мэлори каждый день. Она была далеко не Илона. Но ему нравился именно этот контраст и власть над ней. Он мог позвонить утром:
– Поедем на велосипедах, через двадцать минут на развилке.
Приезжал через пятнадцать, смотрел издали. Она тоже приезжала раньше и вглядывалась в тропинку от его дома. А он с наслаждением тянул время и смотрел, как она волнуется. Потом, оставив велосипед, подкрадывался неслышно, их учили этому, и закрывал ей глаза ладонями. И сказал как-то, когда она медлила сесть на траву рядом с ним:
– Мэл, что ты стоишь? Привыкай слушаться с первого слова.
Она села послушно. Рядом с ней он вырастал в собственных глазах. За руку держал постоянно. Сжимал и разжимал кулачок, переплетал пальцы. Обнял за плечи и уже обнимал каждый раз. Смотрел на её грудь, пристально. Она наливалась, была соблазнительной, хотя небольшой. Мэл опускала глаза. Он брал её за подбородок:
– Привыкай. Я не трогаю тебя, потому что ты маленькая.
Не целовал, эту черту не мог переступить. Как-то решился почти, поднёс её лицо близко-близко, губы приоткрылись ему навстречу. И он осторожно коснулся нижней, верхней, поцеловал закрытые глаза.
И эта граница была перейдена. Теперь он целовал её, когда хотел. Но как ребёнка, нежно и бережно. Понял, что именно он определяет границы дозволенного, и гордился, что щадит, не переходит.
Сама возможность давала уверенность в себе. И её настороженность, смущение, когда он клал руку ей чуть выше колена. Или её руку себе на грудь, распрямляя ладошку. Она подрагивала, как пойманный птенчик, но не смела вырваться. Очень хотелось дотронуться до её грудки, хотя бы через платье. Смотрел в упор, она чувствовала этот взгляд и не знала, куда деваться.
* * *
Последний год в Разведакадемии они не встречались группой. Их уже научили всему и теперь только проверяли, как они усвоили будущую профессию. Осталось шестеро, пять ребят и Илона, остальные не выдержали нагрузки.
У каждого имелся наставник. Экспедиции чередовались с экзаменами и тестами. Никакого расписания, наставник приводил в аудиторию, садился в конце и слушал ответы по любому предмету, без подготовки. Знания должны быть глубокими и постоянными, а не выложенными на поверхность сознания за три-четыре дня зубрёжки.
Был ноябрь месяц. Илону он не видел с весны, Мэлори – с лета. Они возвращались с наставником из тяжёлой экспедиции на высокогорье. Очередная проверка – альпинистские навыки, выносливость, бесстрашие.
Он чувствовал себя опустошённым. Свадьбу не намечали, никто не говорил, когда окончится этот марафон, но по прошлым выпускам знали – до Рождества.
– Как зовут твою девушку? – спросил наставник.
– Мэлори, – не задумываясь, ответил он.
– У тебя свадьба после выпуска. Скучаешь?
– Очень.
– Отпускаю тебя на неделю. На конец января назначайте свадьбу.
Он позвонил сразу же, ей, а не домой:
– Мэл, меня отпускают на неделю. Встречай на станции в семь часов. Предупреди своих, я сам отвезу тебя домой.
Выключил телефон, не дожидаясь ответа. Улыбнулся наставнику счастливой улыбкой:
– Спасибо!
Глава 2
Смотрел издали, как она волновалась. И такая радость, когда увидела его. И у него – такая радость в ответ!
– Где твоя машина? Пойдём скорей!
Сел за руль, изредка поглядывал на неё. Она улыбалась. Остановился, когда съехал с трассы на их шоссе. Распахнул её шубку и обнял, тёплую, послушную. Почувствовал грудь через тонкую ткань свитерка.
Расстегнул верхнюю пуговицу и поцеловал ямочку у шейки. Она закинула голову, руки лежали на коленках, кулачки едва выглядывали из рукавов. Расстегнул остальные. Грудь чуть выступала из белья, он не мог остановиться, она не пошевелилась! Взял её грудь в руку.
* * *
Она только вздохнула прерывисто. Грудь была округлая, упругая, сосок вытянулся, как клювик у испуганного птенца. Она была как птенчик в его руке, он поцеловал её. Мэлори так и лежала, откинувшись на спинку сиденья, с опущенными руками. В глазах были слёзы.
– Что ты, Мэл? Я сделал тебе больно?
– Не-ет…
– Я обидел тебя? Почему ты плачешь?
– Я так люблю тебя, Бен! Я тебя так ужасно люблю!
– Но ты не должна позволять мне такие вещи. Понимаешь, я могу захотеть большего, и ты опять позволишь?
– Разве я могу тебе что-то не позволить! Если ты скажешь, умри, Мэл, – я умру, правда.
– Но ты понимаешь, что так нельзя? Сейчас ещё поцелую и застегну. Два раза поцелую. Ты ведёшь себя неправильно, Мэл! Совершенно неправильно. Юбка у тебя короткая. И я должен смотреть на твою ножку, только смотреть, когда мне хочется погладить? Ты должна сказать – убери руки, Бен, сейчас же убери руки! Ладно, я займусь твоим воспитанием, когда мы поженимся. Я буду наказывать тебя, если ты будешь вести себя неправильно.
Он говорил, а рука сжимала её ножку всё выше и выше колена. Она запрокинула голову.
– Всё, поехали, я отвезу тебя домой.
Он дразнил её, и это тоже доставляло удовольствие. А она плакала, глупенькая.
– Ну что ты плачешь, Мэл, моя девочка, моя глупышка, ласточка, мой птенчик маленький!
Нежность переполняла его. Илоне он не говорил ласковых слов, там было другое. А Мэлори была его девушкой, его собственной уже столько лет. Он мог её ласкать, дразнить, целовать.
* * *
Теперь пройдена предпоследняя граница. Её отец давно спросил:
– Я могу доверять тебе, Бенджамин? Ты ответственный человек?
– Конечно, я никогда не обижу Мэлори, будьте уверены, сэр.
И сейчас он хорошо помнил своё обещание.
– Нет, тебя надо отвести домой. И наказать! Как ты себя ведёшь? Застегнись немедленно и отодвинься. Дома ты станешь на полчаса в угол на коленки. А завтра на час, если позволишь мне что-то подобное. И не плачь. Твои подумают, что я обидел тебя. Ну, иди ко мне, дай губки ещё поцелую. И ты сорок минут простоишь в углу на коленках. Не позволяй мне лишнего, ты же порядочная девушка! Если будешь так себя вести, на тебе никто не женится!
Поехали, моя милая, моя единственная, любовь моя! Я приеду за тобой утром. Чтобы свитер был под горлышко, никаких пуговиц! И брючки. Веди себя хорошо!
Мэлори вернулась домой. Сидела в своей комнате и не могла прийти в себя. После сегодняшнего она будет делать всё, что он скажет. Но ничего не может ему запретить, даже если придётся стоять в углу всю ночь. А сейчас, конечно, станет на колени, раз он велел.
Она простояла минут пятнадцать. Было больно, ноги затекли, но терпела. И тут вбежала младшая сестрёнка, Роза.
– Что ты делаешь на полу?
– Уронила заколку, не знаю, куда закатилась.
– Вставай, какая заколка. У нас такие новости! Я скажу тебе, если решишь мне две задачки. Нет, три. Решишь?
– Ну, решу…
– Бен приехал! В январе ты выходишь замуж, а я переезжаю в твою комнату. Ну, что ты не радуешься? И мы завтра все приглашены к ним на обед!
– Откуда ты знаешь?
– Папа говорил маме, я сама слышала.
– И про мою комнату?
Но тут на экране над столом появился папа:
– Мэлори, зайди ко мне, когда вернёшься.
И она мимо Розы побежала вниз по лестнице.
– Мэл, детка… хотят свадьбу в январе. Я считаю, тебе надо всё же окончить пансион.
– Папа, пусть будет, как решит Бен. У нас девочка вышла замуж, ей присылают задания на дом. И зачем обязательно…
– Обязательно. Сможешь работать в начальной школе, сама знаешь, какая у него работа, месяцами будешь одна в четырёх стенах. Я не знал, что он поступит в Разведакадемию, когда соглашался на эту партию. Подожду, он получит назначение, тогда решу, отдавать ему тебя или нет. Всё вилами по воде, а они уже день свадьбы намечают.
