Значение приведенного отрывка для истории университетского образования при Фридрихе II очевидно. Он явно старался оградить своих чиновников от влияния распространенных на севере идей коммунальных свобод. Просвещение было полностью подчинено интересам короны – таким, какими их понимали император и складывавшаяся вокруг него правящая элита. Мы не знаем, как прореагировали подданные на эту столь же бескомпромиссную, сколь и нереалистичную законодательную инициативу. Мало того, что она ущемляла интеллектуальную свободу, император оставлял для выполнения своих требований считаные недели, что наверняка зачастую было невыполнимо.
По своему духу этот запрет сопоставим с запрещением смешанных браков между подданными Сицилийского королевства и иностранцами в «Мельфийских конституциях»: «Мы с сожалением отмечаем, что из-за смешения различных народов чистота королевства потерпела ущерб от соприкосновения с чужими нравами, потому что девушки из нашего королевства смешались с иностранцами, помрачилась чистота мужей, с течением тлетворного времени ослабленный разум заразился от общения и знакомства с обычаями чужаков, увеличилась разница между народами, и от их брожения запятналась паства верноподданных»[78]. «Чистота крови» поставлена в прямую связь с моральной и духовной чистотой, с верностью государю. Новая система образования, создававшаяся по воле законодателя, должна была разделить судьбу всего государства, исключительно сильно связанного с личностью Фридриха II. Лишение высшего образования свобод, присущих самой природе науки, не могло не отразиться на деятельности университета. Студенты и преподаватели превращались в функционеров[79]. В этом была заложенная изначально слабость новой системы образования, противопоставленной органично, снизу складывавшейся на севере университетской системе.
Это противостояние четко выразилось в 1225 году, когда в связи с конфликтом с североитальянскими коммунами Фридрих II попытался закрыть все школы в непокорных городах: Милане, Мантуе, Вероне, Виченце, Падуе, Тревизо, Фаэнце, Бреше, Лоди, Верчелли и Алессандрии. Воля государя звучала так: «Учителя и учащиеся, которые несмотря на это постановление в этих городах и землях будут преподавать, читать или обучаться, заклеймят себя навеки бесчестием, будут лишены права адвокатской и судебной практики, права исполнять должность табеллиона, всех почестей и законной деятельности»[80]. В том же году, немного раньше, он специальным указом запретил работу Болонского университета за то, что болонцы, «завидуя успехам университета, который мы для общего блага всех, кто хочет учиться и жаждет знаний, основали в нашем городе Неаполе, пытались своими кознями помешать его работе»[81]. Уже в 1222 году Болонья была подвергнута имперской опале. В этом контексте запрещение работы университета должно было быть особенно суровым наказанием. Кроме того, Фридриху II, видимо, иногда удавалось воспользоваться конфликтами между университетами и коммунами, чтобы переманить профессоров[82]. Уже в 1215 году часть болонских преподавателей переселилась в верный Империи Ареццо, и Фридрих II продолжал поддерживать возникшую там школу в противовес Болонье. В 1222 году многие переехали в Падую. Такие миграции вообще были излюбленным средством научного протеста, и коммунальные власти пытались запретить их законодательно.
Среди основателей Неаполитанского университета дипломы упоминают Роффредо из Беневенто, одного из крупных болонских профессоров гражданского права. Он покинул Болонью вместе с прочими недовольными и обосновался в Ареццо в 1215 году, а в начале 1220-х годов примкнул к императору. Именно он мог выступить посредником между императором и болонскими профессорами и даже быть инициатором запрещения деятельности Болонского университета[83]. Мы не знаем, принял ли кто-нибудь еще из болонских ученых предложение Фридриха II. Вся эта интрига была напрямую связана с политикой. Посредником между коммунами и императором выступил папа Гонорий III, который, в свою очередь, был заинтересован в скорейшем их умиротворении, чтобы заставить императора отправиться на освобождение Гроба Господня, которое престарелый понтифик считал делом всей своей жизни. В начале 1227 года он обратился к Фридриху II с призывом снять опалу с ломбардских городов и специально попросил восстановить в своих правах Болонский университет, что Фридрих II и исполнил, поскольку не мог идти на конфликт одновременно с коммунами и с Римской курией[84].
Однако вернемся в Неаполь. Обратим внимание на еще одну фразу из учредительной хартии: «Мы знаем, что многие из тех, кого низкое происхождение сделало недостойными чести и славы, достигли высот вооруженные свободными искусствами»[85]. Само по себе такое утверждение достоинства знаний не было новым. Однако следует учитывать, что здесь она звучит совершенно особенно. Кроме того, Habita Барбароссы еще приглашали в университет всех, кто готовы были «в поисках знаний отправиться в чужие земли и сменить богатство на бедность». Принципиальная смена культурного климата налицо. Идеал интеллектуала-космополита, «гражданина мира», не отягощенного земными благами, конечно, никогда не покидал воображение людей зрелого Средневековья. Но все же в подобных фразах четко ощущается, как пробивали себе дорогу новые представления о социальной роли знаний. Университеты постепенно превращались в третью власть[86].
История Неаполитанского университета в первые десятилетия его существования непосредственно связана с победами и поражениями императора. Уже в 1229 году studium был закрыт из-за вторжения войск Григория IX: отлученный от церкви император находился тогда в Святой земле. В 1234 году Фридрих II пригласил богословов, магистров свободных искусств и профессоров гражданского и канонического права во вновь открытый университет[87]. Дата неслучайная, поскольку именно тогда Григорий IX издал Liber extra, свод декреталий, ставший вехой в развитии канонистики и утверждении влияния Римской кафедры. Для их изучения и комментирования Фридрих II пригласил Бартоломео Пиньятелли из Бриндизи[88]. В те же годы в Неаполе начали преподавать пришедшие около 1230 года францисканцы, скорее всего, в собственном конвенте, не в университете, но развернуться смогли лишь при Анжуйцах, в 1280–1300 годах[89].
Повторное отлучение императора, постоянный вооруженный конфликт с коммунами и безнадежность в отношениях с папством в конце 1230-х годов привели к очередным пертурбациям в жизни университета. Закрытый ненадолго в 1239 году, он вновь открыл свои двери по просьбам студентов и магистров, но в нем уже не могли учиться выходцы из городов, поддерживавших папу, независимо от их личных взглядов[90].
После смерти Фридриха II в 1250 году многие крупные города королевства, в частности Неаполь и Капуя (тоже важный центр образования), подчинились власти папы Иннокентия IV, стремившегося, как и его наследники, искоренить власть Штауфенов в Италии. В 1252 году сын Фридриха II Конрад IV, вернувшись из Германии в Италию, вынужден был перевести университет из Неаполя в Салерно[91]. В 1258 году удача повернулась лицом к Штауфенам: после длительной борьбы против непокорных южноитальянских баронов Манфред привел к повиновению Неаполь и вновь открыл университет[92].
