– Нет, погоди, мы вместе вышли из вагона. Я поехал на извозчике, а Аркадий в буфет направился….

– Может, ещё выпив, решил в Питер вернуться? В час ночи туда следует машина.

– Вряд ли… Хотя… Надо бы проверить. Пойду, переоденусь.

– Поешь сперва.

– Успеется. Отправь Груню за извозчиком.

– Она яичницу тебе жарит.

– Да бог с ней, с яичницей.

Геля, кряхтя из-за живота, в котором сучил ножками уже юркий младенец, отправилась на кухню, где наказала Груне сперва подать яичницу и только потом бежать за извозчиком. И искать его ровно четверть часа, чтоб Иван Дмитриевич успел позавтракать.

Торопливо поев, Крутилин уселся в экипаж, которым правил богатырского вида детина. Доехали быстро, с ветерком.

– Обожди, – приказал детине Иван Дмитриевич.

Он поднялся на дебаркадер, в центре которого стояло деревянное, выкрашенное желтой краской здание вокзала третьего класса, где размещались кассы и буфет. Открыв дубовую дверь, Крутилин вошел в пустое обшарпанное помещение, в котором скучали кассир, телеграфист, два жандарма и одетый в белые штаны с рубахой буфетчик.

Тот улыбнулся нежданному посетителю:

– Чего изволите? Водка, вино, бутербродик?

– Аркадия Яковлевича знаешь?

– Сахонина-то? Как не знать… Можно сказать, лучший клиент. Французский коньяк двадцатипятилетней выдержки исключительно для него держу.

– Вчера вечером он заходил?

– Ну, конечно. Всегда заходит по приезде.

– Долго сидел?

– А вы с какой стати интересуетесь?

– Я – начальник сыскной полиции.

– Ой, пардоньте. Аркадий Яковлевич выкушал стаканчик, а потом и Дорофей подъехал, наш извозчик-старожил. Аркадий Яковлевич исключительно его езду предпочитает. А у них с Дорофеем обычай перед дорогой выпить на облучке, это у них «на посошок» называется, потом Аркадий Яковлевич забирается на Лапушку…. Но вчера не смог. Потому что уже в зюзю был. Помог я его погрузить в коляску, они уехали. Вот и всё.

– Куда ж он делся? – в сердцах спросил Крутилин.

– Что-то случилось? – испуганно уточнил буфетчик.

– Не знаю, пока не знаю, – бросил на ходу Иван Дмитриевич, выскакивая обратно на дебаркадер.

Добежав до коляски, скомандовал богатырю:

– Обратно в Третье Парголово. Дачу, что снимает Сахонин, знаешь?

– А то!

– Тебя как звать-то?

– Архипом, ваше благородие.

– Гони давай, Архип. Похоже, Парашка что-то напутала. Или Груня её неправильно поняла.

Через четверть часа Крутилин вошел в сад Сахониных. Там тоже был накрыт стол, за которым сидели хозяйка, Вера Васильевна, пожилая полноватая дама в шелковом синем платье; её племянник Борис, судя по тужурке, студент института путей сообщения; Андрей Юрьевич Перескоков, мужчина средних лет в поношенном двубортном сюртуке, и его жена Зоя, миловидная брюнетка в легком летнем платье.

– Ой, Иван Дмитриевич, – поднялась со стула Сахонина. – Какая честь для нас!

– Добрый день, дамы и господа, – приподнял шляпу Крутилин. – Аркадий Яковлевич дома?

– Нет, он задержался в Петербурге, – ответила Вера Васильевна. – Ждем его с утренней машиной.

– Нет, не задержался. Вчера вечером мы приехали с ним в Парголово вместе. Я торопился домой и оставил его одного в буфете.

– Наверно, он там и заснул, – предположил с усмешкой Борис.

– Наверняка, – подхватила мысль Вера Васильевна. – В прошлом году мы снимали дачу в Тайцах и пьяный Аркаша заночевал там в трактире…

– Нет, на вокзале его нет, – сообщил им Крутилин. – И со слов буфетчика, Аркадий Яковлевич уехал оттуда, как и собирался, через полчаса после меня на извозчике Дорофее.

– Дался ему этот Дорофей, – встряла в разговор Зоя Перескокова. – Никогда к нему не сажусь. Вечно по дороге засыпает.

– Ну и что? – пожала плечами Вера Васильевна. – Зато у него коляска с английскими рессорами, поэтому в ней не трясет. А его Лапушка дорогу прекрасно знает. И даже если Дорофей заснет, привезет куда надо.

Встревоженной она не выглядела, явно считая, что муж где-то загулял и вот-вот объявится. Но интуиция – Крутилин называл её чуйкой – подсказывала ему, что дело тут нечисто.

– Ну и куда же Лапушка отвезла Аркадия Яковлевича? – спросил он.

– Трактира здесь нет. Может быть, в кабак? – предположил Борис.

– Точно, куда же ещё? – согласилась Сахонина. – Боренька, будь другом, сходи туда, приведи его. Иван Дмитриевич, не хотите ли чаю?

– Нет, я только что позавтракал. Пожалуй, схожу с Борисом.

Они вышли из калитки. Крутилин жестом предложил Борису сесть в коляску к Архипу, которому велел себе ожидать.

– Да тут идти пять минут, – усмехнулся студент.

– Хочется побыстрей найти вашего дядю.

– Да уж, Аркадий Яковлевич любит выкидывать коленца, – сказал Борис, усаживаясь на коленкоровое сиденье. – А все из-за… – Студент указал на воротник. – А пьёт он потому, что занятий лишился. Вернее, сам себя их лишил. Получив наследство, он ушел в отставку, решил жить вольной жизнью. Она-то его и губит. Дядя вообще ничего не делает. Спит до полудня, потом завтракает и читает газеты. Затем прогулка, вечером ресторан или театр.

– Так многие живут…

– Нет, не живут, существуют. При этом глупеют и тупеют. Впрочем, ни умом, ни талантами подобные дяде люди никогда похвастаться не могли. Их единственный актив – происхождение и унаследованные средства, которые им даже лень приумножить. Я вот лично на будущий год закачиваю обучение. Но многие из моих сокурсников, из тех, кто имеют деньги, уже берут подряды. Знаете, какая там прибыль, на железнодорожных подрядах?

– Вы про Дервиза и Полякова?

– Нет, что вы, это воротилы, им достаются все сливки. Но сами-то они ничего не строят. Лишь делят будущую дорогу на кусочки и распределяют их между железнодорожными инженерами, каждый из которых вкладывает за сезон тысяч двадцать-тридцать: на рабочих, их еду, материалы, с воротил же получая в итоге в три-четыре раза больше. Я пытался в этом году уговорить дядю дать мне средства взаймы, обещая их удвоить. Но он ответил словами Германна, что «не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее».

– А кто этот Герман? – уточнил Крутилин.

Студент удивленно поднял бровь.

– Тпру, – затормозил лошадку Архип.

Питейное заведение, в простонародье именуемое кабаком, украшала в соответствии с законом красного цвета вывеска и елочная ветка. Внутри, несмотря на утро, толпился народ, но Аркадия Яковлевича среди посетителей не оказалось. Солидных господ крестьяне пропустили без очереди.

– Дядюшка мой вчера здесь был? – спросил студент у целовальника.

– Нет, давненько я его не видал, – ответил тот.

Выйдя из кабака, Крутилин спросил у ожидавшего их Архипа:

– Ты Дорофея сегодня видел?

– Нет, – развел руками тот.

– А где он обычно стоит?

– На вокзале.

– Но там мы его не видали. А где живет, знаешь?

Архип кивнул:

– Далеко отсюда?

– Нет.

– Отвези нас к нему.

По дороге к Дорофею Борис обеспокоенно молчал, видимо, раньше-то был уверен, что дядя найдется в кабаке, но теперь, убедившись, что там Аркадия Яковлевича нет, всерьез обеспокоился его исчезновением. Или же изображал обеспокоенность.

Одетый в исподнее Дорофей явно только проснулся, сидел за столом, похмелялся рассолом:

– Водки дай, – просил он жену.

– А ухватом по башке не хочешь? – шипела на него она.

– Добрый день, – поздоровались зашедшие в избу Иван Дмитриевич с Борисом.

– И вам не кашлять, – неприветливо ответила старуха, которая ничего хорошего от появления в избе двух господ не ожидала.

– Эй, Дорофей, – окликнул извозчика Крутилин. – Ты помнишь меня?

Тот кивнул.

– Куда дядю моего дел? – влез с вопросом Борис.

– А кто вы такие, чтоб в чужую избу без спросу врываться? – возмутилась старуха.

– Начальник сыскной Крутилин, – представился Иван Дмитриевич.

– Свят, свят, свят, – запричитала старуха. – Да что случилось?