Иван Дмитриевич потом ещё долго вспоминал эти пророческие слова Аркадия Яковлевича. Неужто предвидел?

– Потому дома я продал, купил серий[2] на сто пятьдесят тысяч, и стригу теперь купоны.

Крутилин, перемножив озвученную сумму на пять процентов годовых – максимальную доходность по государственным бумагам – насчитал семь с половиной тысяч годового дохода.

– А ещё пенсию удалось выхлопотать. Пусть неполную, но все равно полторы тысячи в год. За ней, кстати, в город и ездил. Заодно подарок благоверной купил.

Аркадий Яковлевич вытащил сафьяновую коробочку с тисненной надписью «Золотых дел мастер Чапский», открыв которую, продемонстрировал изящные с бриллиантами золотые сережки.

Поминутно прикладываясь к коньяку, он говорил все громче и громче, прыгая с темы на тему. Аркадий Яковлевич уже не нуждался в собеседнике, ему был нужен только слушатель. И Крутилин честно исполнял эту роль, изредка прикладываясь к рюмке. В Озерках была заказана ещё одна бутылка, которую Аркадий Яковлевич к приезду в Третье Парголово умудрился опустошить. Щедро рассчитавшись с кондуктором, он вышел из вагона. За ним следовал Крутилин, которому очень хотелось быстро распрощаться с благодетелем и ринуться на привокзальную площадь, где сошедшие с поезда пассажиры разбирали извозчиков. Но было неудобно. Тем более что Аркадия Яковлевича шатало.

– Пойдемте скорей, а то всех извозчиков разберут, – схватил за локоть пьяного попутчика начальник сыскной.

– Не волнуйся, Ванюша, – после станции Шувалово Аркадий Яковлевич, не спрашивая разрешения, перешёл на «ты». – Я Дорофею приказал меня ожидать. Дорофея-то знаешь?

Крутилин кивнул. В отличие от большинства местных извозчиков, промышлявших в Парголово только летом, старик Дорофей был из местных. А так как Крутилин отдыхал здесь уже много лет, конечно, был с ним знаком и много раз пользовался его услугами.

– Но сперва надобно что? Правильно! Выпить на посошок, – заявил вдруг Аркадий Яковлевич. – Ну а потом, само собой, «стремянную», а затем «междуушную». Слыхал про такую? Русский обычай. Это когда лошади стакан между ушей ставят, а ты должен сесть на неё верхом и выпить.

– Извините, но меня Геля ждёт, она сильно волнуется, – начал было Крутилин, но его прервал кондуктор, бежавший за ними:

– Аркадий Яковлевич, портсигар вы забыли.

Догнав пассажиров, он сунул владельцу оставленную в купе вещь и, не слушая благодарностей, бросился обратно к вагону – третий гудок уже отгремел и поезд вот-вот должен был тронуться дальше.

– Спасибо, родной, – крикнул ему вслед Аркадий Яковлевич, – хоть и дешевка, но пользуюсь. Потому что память. Подчиненные на двадцать пять лет беспорочной службы подарили. И надпись на нём какая душевная, – он сунул портсигар под нос Крутилину. – «Дорогому Аркадию Яковлевичу от любящих его чиновников третьего делопроизводства». А я ведь строг с ними был. И часто несправедлив. А всё потому, что лентяи и завистники. Да, Ванюша, забыл спросить, у тебя вакансии в отделении имеются?

– Что? По службе соскучился? – пошутил Крутилин.

– Разве я с ума сошел? Нет, за хорошего человека прошу. Да ты его знаешь. Дюша Перескоков…

– Да, знаю.

Со всеми дачниками Геля перезнакомила Ивана Дмитриевича во время прогулок. Но упомянутый Перескоков снимал домик рядом с Крутилиными и попадался им с женой на глаза чаще остальных.

– Бедолага вышел в отставку по болезни. Но сейчас хвороба прошла. А место-то уже тю-тю… Выручи, будь другом.

– Надо подумать, – уклонился с ответом Крутилин.

– Вот завтра за обедом вместе и подумаем. А потом за ужином. Ты ведь в город в понедельник утром возвращаешься?

– Да-да, – подтвердил Крутилин, уже обдумывая как бы завтра увернуться от общения.

Вероятно, придется послать Груню с извинительной запиской, мол, приболел, мол, в следующий раз. Но, похоже, пьянка по воскресеньям до конца дачного сезона ему обеспечена.

Они спустились с дебаркадера, к которому тут же подкатил Дорофей.

– А вот и наша Лапушка, – потрепал гриву пегой кобылы Аркадий Яковлевич.

– Так что поехали? – спросил извозчик.

– Ты что, обычаев не знаешь? – с укоризной покачал головой Аркадий Яковлевич. – На посошок и все такое… Но сперва отвези Ванюшу. Он торопится. А потом сюда, за мной.

– Аркадий Яковлевич, поедемте вместе, – предложил Крутилин.

– Кто тут тебе Аркадий Яковлевич? Мы теперь навеки Ванюша и Аркаша. Забыл? Езжай давай. Дай Бог, завтра свидимся.

Крутилин долго корил себя, что не остался с подвыпившим спутником. Эх, все было бы иначе…

Проехав примерно половину пути, он понял, что до дома малую нужду не дотерпит, и дотронулся до плеча Дорофея тростью:

– Эй, любезный, мне бы в кустики.

Извозчик затормозил. Далеко от дороги Крутилин отходить не стал – хотя ещё и белые ночи, но уже не такие светлые, как в июне, поэтому проезжавшие мимо его не заметят. Едва сделал дело, как рядом хрустнула ветка.

– Кто здесь? – спросил Крутилин, нащупывая в кармане револьвер.

Парголовские леса никогда не были безопасными, особенно ночью. Пять лет назад самого Крутилина на этой дороге ограбили и даже побили – пришлось ему в следующее воскресенье приехать сюда с агентами, которые и поймали дерзкую банду дезертиров, промышлявшую здесь.

Никто на вопрос сыщика не ответил, хруст тоже прекратился, а Иван Дмитриевич поспешил к коляске. И через двадцать минут был уже дома. Геля, живот которой за прошедшую неделю ещё увеличился и округлился, бросилась ему на шею:

– Как ты доехал, любимый?

– Прекрасно! Мне очень повезло. Приехал поздно, сидячих мест уже не было. И тут вдруг сосед наш Аркадий Яковлевич пригласил к себе в купе первого класса.

– То-то от тебя коньяком разит…

– Ух ты! Неужели коньячный перегар от водочного отличаешь? Тебе бы в сыщики.

– Как сына рожу, так сразу к тебе на службу и поступлю.

– А ежели дочь?

– Ты же сына велел. А я жена послушная. Ужинать будешь? Груня утку запекла.

– Конечно, буду. И водку пусть подаст. Коньяк – хоть и вкусно, но дух в нём не наш, не русский!

22 июля 1873 года

По воскресеньям Иван Дмитриевич всегда отсыпался, потому проснулся около полудня и потом ещё минут пятнадцать просто лежал на перине, наслаждаясь расслабленностью мышц. Наконец, поднявшись, облачился в тяжелый шлафрок и, миновав застекленную веранду, вышел в благоухающий запахами сад, где на столе его ожидали самовар, сдоба и вазочки со свежесваренным вареньем.

– Ванюша, милый, с добрым утром, – привстала Геля, чтобы налить мужу чай. – А я уж будить тебя хотела. Ведь ежели столько спать, голова болеть будет. Груня, Груня, жарь барину яичницу. А ты, Ванюша, пока домашней колбаской закуси. С пылу, с жару, вчера ещё хрюкала.

Иван Дмитриевич устроился на стуле, пристроил к халату салфетку и, взяв нож, щедро намазал сдобу чухонским маслом. Тут же, откуда ни возьмись, явился кот по кличке Котолизатор и стал тереться об ногу.

– А ты тут растолстел, мерзавец, – потрепал любимца по загривку Крутилин.

– Ещё бы! – согласилась с мужем Ангелина. – Столько ловит мышей, что сам уже съесть не может. Потому каждый день приносит парочку на кухню в подарок Груне. Да, кстати, ты вчера сказал, что ехал вместе с Аркадием Яковлевичем.

– Да.

– А это точно был он? Сахонину за пятьдесят, он выше тебя, лысоват, глаза карие, бородка-эспаньолка…

– …золотой брегет на цепочке, серебряный портсигар с гравировкой, голубые солитеры на запонках. Конечно, он. Ты же сама нас знакомила. А почему спрашиваешь?

– Парашка, его кухарка….

– По основным кушаньям или по десертам? – со смешком уточнил Иван Дмитриевич.

– По основным, – не подхватила шутку Геля. – Парашка с нашей Груней приятельствует. Забегала сегодня с утра. Сообщила Груне, что барин вчера с города так и не вернулся….

– Как это?

– Груня виду не подала, хотя наш с тобой разговор вчера слыхала. Ну, чтобы не пугать Веру Васильевну, супругу Аркадия Яковлевича. Та уверена, что муж поменял планы и заночевал в городской квартире и вернется сегодня, утренней машиной или вечерней.