Другим источником пополнения социалистической армии добровольцами могла стать солдатская масса старой армии. Солдаты переходили на сторону большевиков как индивидуально, так и группами и даже целыми частями и соединениями. Например, 39-я пехотная дивизия Кавказского фронта, 81-я пехотная дивизия Северного фронта и ряд других частей и соединений приняли советскую власть[79]. Это происходило и на фронте, и в тылу. Однако революционный энтузиазм солдатской массы нельзя переоценивать. Господствующим ее настроением было демобилизационное. Солдаты разъезжались по домам, оставаясь в массе своей равнодушными к происходящим революционным событиям. На миллионных по численности фронтах количество записавшихся в большевистскую армию ограничивалось тысячами человек[80].
Идеологически перед большевистским руководством стояла сложнейшая дилемма: как отстоять свою власть и построить новую армию и флот, если общепринятые принципы строительства вооруженных сил на основе правильной организации и обязательной военной службы принципиально отвергнуты? Революционная марксистская доктрина, помноженная на полное отсутствие у большевиков опыта государственного и военного строительства, порождали необоснованные и упрощенные представления о порядке формирования, комплектования и боевого применения вооруженных сил. В значительной мере она опиралась на эксперименты в области организационной структуры Красной гвардии. На это в конце января 1918 г. прямо указывал в своем докладе в СНК Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко: в первых столкновениях Гражданской войны, а также на «внешнем фронте» в ноябре – декабре 1917 г. именно красногвардейские отряды проявили себя наиболее боеспособными[81].
Поэтому неудивительно, что первоначальный проект Красной армии в целом следовал красногвардейскому опыту. Создание новой армии – «революционно-стойкой, последовательной в борьбе, лишениях и в своем идеализме»[82] – мыслилось на началах классового подхода и добровольности. Старый большевик С.И. Гусев (Драбкин), один из тех, кто стоял у самых истоков формирования частей Красной армии в Петрограде, в апреле 1918 года писал, что отныне «между армией и народом нет границы… армия и народ совпадают… Советская армия представляет собой вооруженный рабоче-крестьянский народ»[83]. «Местный военный отряд» волости, уезда, завода и фабрики и образует собой первичную военную организацию по типу первичных партийных ячеек. Преимущество такого отряда, по мнению Гусева, в том, что здесь «каждый солдат известен со всех сторон. Изучен с детства его товарищами „до последней косточки“, и отряд сумеет каждого солдата поставить на свое место и наилучшим образом использовать его способности»[84]. Из этих отрядов, по мнению Гусева, складывается армия нового типа, в целом являющаяся синкретичным военным, социальным и политическим организмом. Сознательное добровольное подчинение и дисциплина, выборность командиров дают «крепчайший цемент товарищеской внутренней спайки»[85]. Гусев подчеркивал сознательность и добровольность дисциплины, организации, исполнения приказов и, конечно, самого комплектования армии: «Никакими приказами сверху… никакими самыми строгими предписаниями не собрать ни единого советского отряда», – убежден он[86].
Таким образом, идеологически во главе угла стоял расчет большевиков на проявление классовой сознательности трудящихся, их добровольного желания взять в руки оружие для защиты революции. «Хочешь, добровольно возьми на себя обязанности, добровольно согласись подчиниться известному разумному порядку… Не понравилось тебе – через полгода можешь уволиться», – зазывали агитаторы[87].
Добрестский период добровольческой Красной армии – «романтический»
Принципиальное решение о формировании социалистической армии было принято на Общеармейском съезде по демобилизации армии, работавшем в декабре 1917 г. – январе 1918 г., на котором присутствовали 234 делегата (в том числе: 119 большевиков и 45 левых эсеров). В принятом 28 декабря 1917 г. (10 января 1918 г.) постановлении съезда говорилось: «Немедленно приступить к организации корпусов социалистических армий», причем «кадры их должны составиться из: а) солдат старой армии, б) запасных частей и в) всех добровольцев, желающих вступить в ее ряды»[88]. Спустя два дня, 30 декабря 1917 г. (12 января 1918 г.), положения постановления съезда по демобилизации были развиты в записке главкома Н.В. Крыленко «Общие соображения по сформированию армии на началах добровольчества»[89], разосланной в действующие войска в форме директивы. К «соображениям» в качестве приложения прилагалась «Инструкция по формированию революционных батальонов Народно-социалистической гвардии в районе дивизионных резервов и в частях, расположенных в прифронтовой полосе»[90]. Во всех трех перечисленных документах выделялся добровольческий принцип комплектования новой армии. Основной целью реформы предполагалась постепенная замена демобилизуемых (так называемых «регулярных») частей на добровольческие, создаваемые или здесь же, на фронте, путем перегруппировок солдат в уже существующих частях («для вкрапления в существующие войсковые соединения»), или же в тылу – путем новых формирований. Добровольцами должны были комплектоваться только боевые части, вспомогательные же и тыловые войска, по крайней мере на первое время, оставались в неизменном виде. Таким образом, большевики рассчитывали на эволюционный процесс перехода старой призывной армии в новую добровольческую и хотели сохранить линию фронта хотя бы для поддержания оборонительных действий.
Успех этого проекта полностью зависел от потока добровольцев, хотя Н.В. Крыленко вынужден был оговориться, что «предрешать количество имеющих формироваться добровольческих сил не приходится ввиду гадательности в данных условиях этих предположений»[91].
Во исполнение решения советской власти организационно-мобилизационный орган старой армии – Главное управление Генерального штаба (ГУГШ) – уже к 3 (16) января 1918 г. разработал и представил проект ближайших практических мер по реорганизации армии и усилению флота. Проект предусматривал оставление на фронте 100 пехотных дивизий, пополненных до штатов военного времени; вывод в глубокий тыл ненужных для борьбы в ближайшее время частей и тыловых учреждений; подготовку армейской базы в Московском или Казанском военном округе, где надлежало сосредоточить соответствующие интендантские, артиллерийские, инженерные, санитарные и прочие склады, мастерские и заведения. Одновременно ГУГШ предлагал приступить к формированию на материальной и организационной основе старой армии сразу 36 дивизий милиционного типа из солдат-добровольцев численностью по 10 тыс. человек каждая[92].
Однако с каждой неделей и даже с каждым днем становилось все очевиднее, что перестройка и реорганизация старой армии невозможна. Она таяла на глазах. Издававшиеся в эти дни декреты советской власти, касавшиеся армии и флота («О выборном начале и об организации власти в армии» от 16 (29) декабря 1917 г.; «Об уравнении в правах всех военнослужащих» от 16 (29) декабря 1917 г.; «О демократизации флота» от 12 (25) января 1918 г.), а также решения о демобилизации нескольких возрастов военнослужащих[93] лишь ускорили ее распад, хотя и они не преследовали такой цели. «Приказы в значительной степени только оформляли стихийный ход мобилизации на местах», – отмечал современник[94]. Состояние армии очень красноречиво можно проиллюстрировать одним из донесений Верховного главнокомандующего М.Д. Бонч-Бруевича в Совет Народных Комиссаров, датированным 4 (17) января 1918 г.: «Воинский порядок перестал существовать, приказания не исполняются, позиции занимаются кое-как, а местами самовольно оставляются, множество дезертиров, отпускные большей частью не возвращаются. Некоторые комитеты на Западном фронте и в Особой армии постановили уволить со службы всех солдат до призыва 1912 г. включительно. Остановить это увольнение невозможно. Штабы и хозяйственные учреждения далее существовать не могут во многих частях, так как никто не желает работать…»[95] Как «катастрофу» оценивал ситуацию главком Н.В. Крыленко: «Изголодавшиеся массы бегут… Армия оказывается неспособной больше даже стоять на позиции. Фронта фактически нет»[96].
