В таких условиях расчет можно было строить только на граждан, сознательно и добровольно берущих в руки оружие для защиты революции. Именно эти принципы закладывались в организацию Красной гвардии – вооруженных отрядов большевистской партии, комплектовавшихся политически мотивированными добровольцами-большевиками и им сочувствовавшими гражданами. Красная гвардия развивалась параллельно с попытками реорганизовать старую армию. Красногвардейские отряды стали формироваться по инициативе большевистских ячеек в рабочей среде российских городов вскоре после Февральской революции 1917 г. В дооктябрьский период в ряды красногвардейских отрядов принимались добровольцы с обязательной рекомендацией партийных, профсоюзных организаций, фабрично-заводских комитетов[67].
После Октябрьской революции красногвардейцы как боевой отряд промышленного пролетариата представлялись большевикам более ценной военной силой, чем солдатская масса, и в военном отношении, и, что главное, в политическом. Тем более что на выборах в Учредительное собрание, состоявшихся 12 (25) ноября 1917 г., далеко не на всех фронтах большевики одержали победу, проиграв другим социалистическим партиям. «Учтите, пожалуйста, что солдаты солдатами, но больше всего мы в своей борьбе должны рассчитывать на рабочих», – говорил В.И. Ленин в беседе с одним из организаторов Красной гвардии Н.И. Подвойским.
Оценки численности Красной гвардии, которые делали советские историки, существенно расходятся – от нескольких десятков тысяч человек до 182,5 тыс. человек[68]. И причина здесь не в недобросовестности историков, а в самой сущности добровольного типа комплектования, располагавшего к текучести кадров, непостоянству состава отрядов. Только в столицах Красная гвардия была достаточно организована и имела объединяющие штабы. В Петрограде насчитывалось приблизительно 10–12 тыс. человек, которые были вооружены и сведены в отряды, в Москве – 3–4 тыс. человек[69].
Однако в полноценную армию Красная гвардия не выросла. Красногвардейские отряды были органично связаны с заводами и фабриками, которые делегировали своих рабочих. Рабочие не оставляли своих рабочих мест у станка, а лишь на время занимали свое место в строю Красной гвардии. Это обстоятельство накрепко привязывало отряды к предприятиям и городским районам. Этому же способствовало отсутствие у них тыловых служб. В малых городах и в сельской местности, где красногвардейские отряды тоже создавались, они привязывались не столько к предприятиям, сколько к месту жительства бойцов, представляя собой вооруженный народ (милицию). Элемент военной организации, дисциплины и военного профессионализма был вторичен. Красногвардейские отряды сложно было объединить, централизованно пополнять, переформировывать, управлять ими в бою, маневрировать ими и проч., то есть распоряжаться как единым военным организмом, решая общие задачи оперативно-стратегического масштаба. Отдельные случаи маневра красногвардейскими отрядами, их переброски на удаленные от мест формирования фронты известны (бои петроградской гвардии в Финляндии, против Каледина на Дону, бои с немцами под Нарвой и Псковом и т. д.), однако в целом это были скорее исключения. Участвуя в основном в поддержании правопорядка в родном городе или уезде, красногвардейцы не готовы были к участию в активных боевых действиях, тем более за пределами места проживания. Добровольность участия предоставляла им возможность покинуть отряд. В этом отношении красногвардейское движение в какой-то степени родственно партизанскому, тоже чрезвычайно привязанному к малой родине.
Важно отметить и то, что в отсутствие сил правопорядка, многочисленные заботы по поддержанию общественной безопасности (несение караульной службы, патрулирование, охрана промышленных объектов, производство обысков и многое другое) ложились на плечи красногвардейцев. В этом смысле Красная гвардия эволюционировала не в сторону армии, а в сторону местной милиции. Партизанщина и милиционность, таким образом, стали основными тенденциями развития Красной гвардии.
Хотя Красная гвардия в первый период становления советской власти в России стала важнейшей ее опорой, ясное осознание того, что для защиты Советского государства нужна постоянная армия, организуемая на единых началах, пришло большевистскому руководству уже в декабре 1917 г. Эта идея была выдвинута 23 декабря 1917 г. (5 января 1918 г.) на экстренном заседании представителей Наркомвоена, Всероссийского бюро фронтовых и тыловых организаций при ЦК РСДРП(б) и Главного штаба Красной гвардии[70]. На заседании председательствовал наркомвоен Н.И. Подвойский, секретарем был член Военной организации при ЦК РСДРП(б) Ф.П. Никонов.
Бессменный руководитель Военной организации при ЦК РСДРП(б), так называемой «военки», Н.И. Подвойский и его соратники по «военке» (В.И. Невский, К.А. Мехоношин, М.С. Кедров, П.Е. Дыбенко, Н.В. Крыленко и др.) в этот период в значительной мере формулировали облик будущей армии, являлись идейными его вдохновителями. Придерживаясь крайне левых взглядов и веря в близость и неизбежность мировой революции, они были склонны к переоценке революционного порыва масс и упрощенному взгляду на военное строительство как на «всеобщее вооружение народа» с выборным командованием и добровольной дисциплиной.
Первоначально, в первые недели после Октябрьской революции большевики вполне допускали перестройку и революционизацию старой армии. Казалось, что ее штыки лишь требовалось развернуть против российских и иностранных капиталистов. Это сделало бы революционную Россию «во много раз более сильной и в военном отношении»[71]. Одной из главных опор такой перестройки армии виделся добровольный принцип комплектования армии. 18 (31) декабря 1917 г. резолюция Совнаркома РСФСР предусматривала принятие «усиленных мер по реорганизации армии при сокращении ее состава и усилении обороноспособности»[72]. 22 декабря 1917 г. (3 января 1918 г.) на коллегии Наркомвоена предлагалось «произвести набор добровольцев из Красной гвардии численностью до 300 000 [человек] и двинуть их на фронт как цемент для разлагающихся частей, перемешав их предварительно с добровольцами-солдатами и матросами»[73]. 26 декабря 1917 г. (7 января 1918 г.) вопрос о создании «социалистической армии» обсуждался на собрании Военной организации при ЦК РСДРП(б). Выступивший на собрании наркомвоен Н.И. Подвойский был настроен очень оптимистично, вновь высказав мысль, что всего «за полтора месяца можно создать 300 000 штыков социалистической армии, которые послужат… цементом и скелетом для новой армии»[74].
Достаточно длительное время идея «перемешивания» остатков старой армии с добровольцами казалась многим большевистским руководителям панацеей, единственно возможным решением в той критической ситуации. Комплектование новой армии также мыслилось очень упрощенно: считалось, что для развертывания добровольной записи в Красную армию достаточно будет организовать в полках и на заводах большевистские ячейки там, где их еще не было, и усилить пропаганду «до самых низов»[75].
Определяя в этот первый период социальную базу новой армии, большевистское руководство рассчитывало на две наиболее революционизированные социальные группы – солдатские массы и пролетариат. На пролетариат оно возлагало главные надежды, считая его «лучшим материалом для комплектования армии», ибо промышленные рабочие, закалившись в классовой борьбе на предприятии и полностью осознав свои классовые интересы, по убеждению наркомвоена Н.И. Подвойского, «более организованны, сознательны и в настоящее время представляют кадры безработных»[76]. Последнее обстоятельство (остановка промышленности и вызванная этим безработица) стало важным социальным фактором, подпитывавшим добровольчество не только в промышленных центрах, но и в провинции, куда из городов, спасаясь от голода, возвращались рабочие. Установлено, что только из Петрограда в родные деревни убыло около 300 тыс. рабочих[77]. Подвойский в целом правильно оценил масштаб безработицы, когда, в начале января 1918 г., накануне принятия декрета о создании Красной армии на совещании фронтовых делегатов III съезда Советов рассчитывал на 125 тыс. безработных, «которые выкинуты за борт в Петрограде… и в Москве то же самое»[78].
