Сибирь, как мы увидим впоследствии, оказалась сравнительно в более благоприятном положении: она имела наготове «Сибирское правительство», которое, больше как лозунг, чем как реальная величина, возглавило движение, когда началось свержение большевизма.

Однако отсутствие определенной директивы из одного российского центра, вызванное, главным образом, случайностью выступления, начатого чехами, сказалось сейчас же, как только движение распространилось за пределы Азиатской России. Явилось несколько претендентов на власть. Действия политических партий оказались несогласованными. Все движение приобрело характер хаотического.

Из политических организаций наибольшую активность проявляли социалисты-революционеры. На Волге они успешно агитировали в пользу Учредительного собрания, в Сибири – в пользу Сибирского правительства.

Эсеры захватили в свои руки почти всю потребительскую кооперацию, и это помогало им готовить восстание против советской власти. Кооперация, в руководящих центрах которой были по большей части социалисты-революционеры, стала особенно оппозиционной после опубликования проекта закона о реорганизации кооперации.

Этот проект состоял из четырех кратких статей:

1. Кооперация всех видов национализируется;

2. Все граждане должны быть прикреплены к одному из распределительных пунктов;

3. Все товары и продукты первой необходимости должны быть взяты на учет и распределяться по общеустановленной норме и системе;

4. Частная собственность упраздняется совсем.

Функции кооперативных организаций впредь представлялись в следующем виде:

– Кредитная кооперация должна остаться в виде филиального отделения единого национального банка и заниматься чисто денежными операциями, в виде приема вкладов и выдачи ссуд;

– Все лавки потребительской кооперации перешли бы в ведение местных Советов народного хозяйства, чтобы исполнять роль распределительных пунктов при них («Трудовая Сибирь»).

Авторство этого законопроекта принадлежало Совету народного хозяйства. Народные комиссары не одобрили проекта. Но на местах в ту пору мало считались с центром и начали поход против кооперации. Омский «воевода» Косырев нередко говорил, что он лучше московских комиссаров знает, что надо и чего не надо делать.

Московский комиссар Цюрупа жаловался, что «местные Советы часто вместо того, чтобы прийти нам на помощь, своими распоряжениями только мешают делу» (Известия. 1918. № 93).

Все, что так сильно возмущало широкие круги населения в Европейской России, в Сибири давало себя знать очень слабо. Голода здесь не было. Зверских расправ было мало; во всяком случае, террора Сибирь почти не переживала. Кронштадтские матросы успели нанести визиты только в Тюмень и Омск. Тяжесть Брестского мира Сибири была мало понятна. Продовольственные отряды еще не приходили в сибирскую деревню.

Местные Совдепы во многих районах, за отсутствием собственных большевиков и неприбытием их извне по дальности расстояний, были вовсе не большевистские. В Тобольской губернии Березовский Совдеп объединен был только одной идеей – сместить исправника, владычествовавшего там несколько десятилетий. Приветственная телеграмма Березовского Совдепа Тюменскому заключала в себе выражение надежды на скорое открытие Учредительного собрания. Это было после разгона Учредительного собрания большевиками, и Тюмень ответила Березову краткой телеграммой: «Дураки».

В общем, к лету 1918 года Сибирь еще не была подготовлена к свержению большевиков. Ни крестьяне, ни тем более рабочие не могли к тому времени проникнуться враждебным к большевизму настроением. Не могло его чувствовать и казачество, весьма мало отличающееся в Сибири от старожилов-крестьян.

Восстание против большевизма могло захватить только поверхность – городское мещанство, но это элемент наименее надежный в борьбе.

Сила антибольшевиков заключалась поэтому, главным образом, в слабости самих большевиков. Коммунизм в Сибири немыслим.

Большевики держались только на поверхности, не проникая вглубь.

Но рисковать выступлением, пока оно не началось в Европейской России, было неблагоразумно. Слабо населенная и лишенная промышленности окраина была бы не в состоянии справиться с взятой ею на себя задачей.

Сравнительная легкость всех наступательных планов проистекала из военного бессилия большевиков. Еще в январе 1918 года ими было объявлено о роспуске регулярной армии и об организации «рабоче-крестьянской армии на началах добровольческих и при условии рекомендации добровольцев как сознательных сторонников советской власти».

В Сибири, где я мог наблюдать за развитием Красной армии, оно происходило крайне неудачно, и если бы не военнопленные и не латыши, которые в Омске составляли видный элемент в советских учреждениях, то красный гарнизон был бы совсем бессилен. Подслушивавшие в день чешского выступления телефонные разговоры слышали язык немецкий и латышский.

Но военнопленных, склонных работать с большевиками, было не так уж много, хотя в это время для привлечения их и издавалась большевистская газета на немецком языке «Wahrheit» – «Правда», разъяснявшая смысл переворота в России как начала мировой революции. Русские же красноармейцы были до того распущены, что спали на часах возле складов оружия, и у них из-под носа вывозили пулеметы и ружья.

Виновниками преждевременного выступления против большевиков были чехи. Общая численность чешских войск к весне 1918 года определялась цифрой около 40 тысяч. Объединенное идеей восстановления свободы старой Чехии, непримиримо враждебное к германизму войско готово было продолжать борьбу. В России это представлялось невозможным, и союзники решили перевести три чешские дивизии на Западный фронт, во Францию. Для этого надо было сосредоточиться во Владивостоке.

Проезд чехов на восток не встречал сначала особенных затруднений. Правда, в каждом городе приходилось вести переговоры с местными Совдепами, независимо от переговоров в центре и переговоров с соседними Совдепами, потому что «Федерации» советских республик блистали тогда анархической несогласованностью действий. Но в то время как шли переговоры, чешские эшелоны продвигались, и голова длинной ленты уже достигла Владивостока, когда большевики, под давлением немцев, решили остановить чехов.

Между тем чехи раскинулись на огромном пространстве. Наиболее западные части несколько мешкали ввиду предполагавшейся переброски их на север, к Архангельску, куда удобнее было подать часть транспортных средств. Эшелонами, находившимися к западу от Новониколаевска, командовал Чечек, эшелонами между Новониколаевском и Байкалом – Гайда[16], а наиболее восточными – генерал Дитерихс[17].

Разбросанность эшелонов ставила чехов в очень тяжелые условия. В случае нападения большевиков им пришлось бы или позорно разоружиться, или пробиваться силою на протяжении семи тысяч верст. К тому времени, когда проявилось явно враждебное отношение Москвы к чехам, последние успели завязать тесные отношения с сибирской кооперацией, принявшей на себя снабжение эшелонов продовольствием и фуражом, а через потребительскую кооперацию, почти сплошь эсеровскую по составу, чехи связались с подпольными антибольшевистскими организациями. Выступление чехов произошло, таким образом, неожиданно и для них, и для всех врагов большевизма. Как думали тогда, это была счастливая звезда Сибири, и чехов встретили как Богом посланных избавителей.

В момент выступления чехов к ним, кроме офицерских организаций, присоединились очень скоро и другие силы. На Волге образовалась Народная армия, почти сплошь состоявшая из интеллигентной молодежи и даже пожилых общественных деятелей. На оренбургском направлении вышел А.И. Дутов с неразложившимися частями казаков, на Дальнем Востоке чехов встретили отряды Г.М. Семенова.