Эти цифры кое-кого могут успокоить. Однако для полноты картины нельзя не добавить, что по меньшей мере половина «облесенных» гектаров, особенно за Уралом, — фикция, так как на них ничего не прижилось. Главное же в другом: среднегодовая посадка леса за это пятилетие — примерно 0,5 миллиона гектаров, а вырубалось каждый год более двух миллионов, да сгорало три-четыре миллиона. Нет, до эффективного ведения лесного хозяйства, до повышения продуктивности наших лесов ох как далеко!

Вред успокоительной ведомственной цифири не только в том, что она пытается скрыть разбазаривание народного добра, тут выступают и моральные категории. «Паче же вещественного богатства, — писал Иван Посошков, — надлежит всем нам обще пещися о невещественном богатстве, то есть об истинной правде».

Продолжая разговор об истреблении лесов, мы должны наконец ответить на вопросы: как все это может происходить в нашем высокоорганизованном обществе, почему мы не добиваемся правильного ведения лесного хозяйства, неуклонного соблюдения научно-технических требований, наказания браконьеров?

Начну с последнего. Принятая ныне система наказаний за нарушение научно-технических правил лишь множит число нарушителей. Почему? Группа сибирских ученых возмущалась однажды в «Правде»:

«За нарушение правил пользования лесом хозяйственники платят штрафы. И платят… весьма охотно. Почему же не заплатить 500 рублей штрафа и в то же время получить 10 тысяч рублей премии за перевыполнение плана?»

Больше того, организационная структура управления лесной промышленностью и лесным хозяйством неизбежно ведет к истощению русских лесов. В недавнюю пору безудержных реорганизаций лесное хозяйство пало жертвой потребительского отношения к богатствам родной природы. Один из цехов лесного производства — заготовка древесины — выделился из общего лесного хозяйства и занял преобладающее положение. Вот что пишет по этому поводу профессор Д. Арманд:

«…Лесное хозяйство оказалось подчиненным лесной промышленности. Это произошло потому, что вся система планирования, финансирования, заработной платы и премирования построена таким образом, что стимулирует заготовки, выполнение плана рубок. Множество инстанций и лиц — от совнархозов до лесорубов — материально в нем заинтересованы. Возобновление же леса остается чем-то вроде их побочно-моральной обязанности, экономически почти не поощряется и сплошь и рядом рассматривается как дело второстепенное».

В 1959 году, в памятную пору реорганизаций, была нарушена идея единства государственного лесного фонда, сформулированная В. И. Лениным, согласно которой все леса «представляют собой общенародный фонд и ни в коем случае не могут подлежать какому-либо разделу и распределению ни между гражданами, ни между хозяйствами». Ныне наши леса раздроблены, распределены между многочисленными пользователями, оказались в бесконтрольном распоряжении союзных и республиканских ведомств, областных и межобластных организаций, в руках министерств, кооперативных артелей, «самозаготовителей».　

Кто и как при такой структуре осуществляет контроль за отпуском леса и его пользованием?

В совнархозовской зоне — а в нее попали самые богатые лесные районы республики — за деятельностью колхозов, совхозов, министерств должен следить леспромхоз, хотя никакими юридическими правами на это он и не облечен. И как может главный нарушитель научно-технических правил бороться за их соблюдение? Пользуясь бесконтрольностью, низовые добытчики древесины делают в лесу что хотят.

Извечный страж и хозяин лесов — главный лесничий, всегда осуществлявший в России государственные контрольные функции, — был той же реорганизацией низведен до положения заместителя директора леспромхоза, оказался в его подчинении. В таком положении лесничий, хорошо зная лесные правила, может лишь искать лазейки для их нарушений, либо, если он честный и принципиальный человек, уходить с работы. Но деваться ему некуда, и он продолжает выписывать лесорубочные билеты. Таким образом, леспромхоз сам себе отпускает леса, сам рубит их и сам себя контролирует!

Правда, в каждом совнархозе учреждена лесная инспекция, подчиненная Главлесхозу РСФСР, однако она бессильна что-либо сделать. На огромный Красноярский край — десять инспекторов, на шестьдесят миллионов гектаров иркутских лесов — всего несколько человек. Могут ли они лично проконтролировать соблюдение научно-технических правил? Нет. Они вынуждены осуществлять контроль через тех же лесничих, полностью зависящих, как мы уже знаем, от лесозаготовителей. К тому же инспектора Главлесхоза не облечены широкими полномочиями, главное их право — «ставить вопрос» о привлечении к ответственности нарушителей лесных правил.

Главлесхозу РСФСР переданы малолесные районы республики, в которых, как нигде, необходимо строжайшее соблюдение научно-технических норм, правильное ведение лесного хозяйства. Полностью Главлесхоз называется: Главное управление лесного хозяйства и охраны леса при Совете Министров РСФСР. Пора, однако, разобраться в том, что представляет собой Главлесхоз не по названию, а по сути.

С каждым годом эта организация все заметнее превращается в ГЛАВЛЕСЗАГ. В ее системе работает ныне более ста специализированных лесозаготовительных предприятий — леспромхозов, и среди них есть очень крупные, заготавливающие в год по 300–500 тысяч кубометров древесины. Кроме того, и лесхозы ведут немалые рубки в порядком истощенных лесах европейской части России. И тут возникает вопрос: кто контролирует деятельность Главлесхоза РСФСР? Это может показаться невероятным, но факт остается фактом: в системе нашей хозяйственной структуры такой инстанции нет! Сей немыслимый организационный и правовой парадокс усугубляется тем, что общественный контроль тут тоже бессилен, так как председателем президиума Центрального совета Всероссийского общества охраны природы последние пять лет был начальник Главлесхоза М. М. Бочкарев, а главный лесничий этого учреждения И. А. Хомяков — председателем научно-технического совета общества! Отсюда неизбежно вытекает пренебрежение научно-техническими правилами и законами.

Не кто иной, как Главлесхоз РСФСР, сплошь уничтожает хвойные леса в верховьях Волги, превращает в гиблые пустыри дорогие каждому патриоту земли. Несколько лет назад Главзесхоз РСФСР снизил для центральных областей возраст рубки хвойных пород на 20–40 лет и березы — на 10–20 лет (в запретных полосах по берегам рек и других водоемов). Только в защитных лесах Московской области объем рубок был увеличен на 400 тысяч кубометров. Таким образом «самоконтролирующаяся» организация сама себе разрешила сверхплановую рубку. Приведу другой пример. Законом об охране природы особо выделен кедр. Статья пятая Закона запрещает рубку кедра способами, не обеспечивающими его естественного возобновления. Не кто иной, как Главлесхоз, сводит последние кедровые леса Алтая именно такими способами. И наконец, руководители Главлесхоза РСФСР задушили так называемый Кедроград… Эту эпопею Главлесхоза необходимо рассмотреть особо: в ней отразились все противоречия, обрекающие на погибель наши леса.

В 1963 году проектировщики попросили меня написать вступительную главу к техническому проекту Кедрограда. Вот выдержки из нее:

«Много веков назад в самом большом лесу Земли — в сибирской тайге — люди заметили дерево, которому суждено было стать символом прекрасной и щедрой природы Сибири. Дерево это — Pinus sibirica Mayr — пятихвойная ореховая сосна, давно уже называемая в специальной литературе и обыденной жизни кедром сибирским.

О чарующей, торжественно-элегической красе сибирского кедра возвышенно писали Вячеслав Шишков и Мамин-Сибиряк.

Однако не только, точнее сказать, не столько красотой своей славен сибирский кедр — это дерево удивительным образом сочетает в себе красоту и пользу. Коренные жители и русские поселенцы издревле берегли кедровую тайгу, во многих районах окультуривали ее, закладывая, должно быть, первыми в мире начала оригинального хвойного садоводства. Припоселковые кедрачи были источником вкусного и питательного растительного жира, а девственные кедрачи, кроме ореха, давали массу пушнины и снедной дичи, потому что в этих лесах постоянно жили соболя, маралы, белки, медведи, глухари, кабарга, рябчик и другие ценные представители таежной фауны. Мягкая, равнослойная, красивая по текстуре кедровая древесина издавна использовалась для изготовления мебели, тары для масла и меда, ульев, посуды, а в наше время стала незаменимым материалом для карандашной промышленности.