Новожилов бросил около костра шинель и прилег на нее.

— Я отдохну с часик, — проговорил он.

Земцов зашагал на узел связи. Лейтенант прикорнул около дерева.

Из зарослей дубняка, в которых были спрятаны автомашины, вышла Анастасия Васильевна, прикрыла Новожилова плащ-палаткой, поправила носком сапога костер и снова скрылась в кустах.

Медленно голубел край неба на востоке. Утренний воздух влажнел. Где-то за перевалом глухо захлопали выстрелы. В стороне, по дороге, от переправы прогромыхал танк, за ним вереницей потянулись автомашины.

Из распадка, недалеко от костра, вышли два японца. Заметив тент вычислителей, они подняли белый флаг и направились к батарее.

— Стой! — раздался окрик Анастасии Васильевны. Японцы продолжали идти, высоко подняв флаг.

— Что? Где? — сонно и ошалело подхватился командир взвода.

— Японцы с белым флагом, — пояснила Анастасия Васильевна.

— A-а! Сдаваться пожаловали, — не совсем проснувшись, проговорил лейтенант. — Давайте, давайте сюда!

— Товарищ комбат! — крикнула Анастасия Васильевна.

Новожилов резко сел и протер припухшие глаза.

Японцы в несколько прыжков очутились у костра.

— Стой! — донесся резкий окрик Земцова.

Хлопнул запоздалый выстрел, и сейчас же в один гул слились два взрыва.

Когда рассеялся дым, на месте костра чернела опаленная земля.

* * *

Тяжелые бои шли под Муданьцзяном. Противник укрепил не только предместье, но и весь город. Укрепления и дома пригорода занял гвардейский Уровский^[44] гарнизон, состоявший большей частью из офицеров и унтеров, годами изучавших тактику «самостоятельной войны». Для этих не нужна была команда, обстановка, планы. Они действовали самостоятельно, дрались упорно, расчетливо.

Раненых было мало, но все тяжелые, изуродованные, полуживые. Из такого боя в госпиталь попадал только тот, кто сразу падал замертво. В сознании — дерется. У другого в глазах уже смерть проскальзывает, а он ползет с гранатой на японцев. От таких японцы отстреливаются осатанело, не попав, стреляются сами.

* * *

Вторые сутки в подвижном госпитале стояла пора пик. Отяжелевшие врачи в перерывах между операциями сами валились на носилки и тут же засыпал. Иные бежали к ручью, умывались ключевой водой, выкуривали папиросу и снова в палатку, к столу.

Клавдия Огурцова только успела вздремнуть, привалившись к тюку с бинтами, как на дороге прошумела санитарная автомашина.

«Кажется, из Сорок шестой дивизии», — подумала Клавдия, поправляя сползавшую косынку.

— Нужен немедленно врач! — бросил выпрыгнувший из кабины фельдшер. — Один в тяжелом состоянии: кажется, гангрена.

Санитары извлекли из машины носилки, потом принялись в ней кого-то будить: «Проснись, товарищ! Алло, вставай!» В ответ слышалось нечленораздельное мычание.

Огурцова подошла к носилкам.

— Почему он в таком виде? — взглянув на раненого, испуганно спросила она.

— Не знаю! — пожал плечами фельдшер, роясь в своей планшетке. — Мне их передали по дороге. Говорят, в тылу у японцев были. В этом пакете документы…

— Трудное дело, — неуверенно отозвалась Клавдия. — Давайте его в шестую палатку…

— Вот второй красавец! — прервал ее фельдшер, указывая на вылезшего из машины бойца.

Мельком взглянув на него, Клавдия вскрикнула и попятилась к палатке.

— Не узнаешь? — недружелюбно спросил Петр, приняв ее испуг за желание уйти. — Варов!..

— Варов! — прошептала Огурцова. — Ты что?

— Майора Бурлова привез, — чуть слышно отозвался Петр. — Помоги, чтобы его первым к врачу… Помоги, ты же была когда-то в батарее…

— А где он? — оправившись от испуга, спросила Клавдия.

— Вот, на носилках.

— Это — Бурлов? — усомнилась Огурцова. В ее глазах стоял ужас. — Я сейчас! — заторопилась она к палатке.

Через час Федору Ильичу ампутировали ногу до колена.

8

Здравый рассудок подсказывал генералу Сато, что армия находится накануне катастрофы. Войска не только не смогли выполнить его приказ — сбросить советские части в реку Муданьцзян, но были сами сбиты с предмостных позиций и отошли. Две русские армии о утра ворвались с севера и востока в Муданьцзян и отбросили фронт на улицы города.

На левом фланге, в Боли, совсем неожиданно капитулировала Первая пехотная дивизия императора Пу И и оголила три километра фронта. Двадцать вторая бригада войск Маньчжоу-Го потеряла половину состава, снялась с позиции и скрылась где-то в глухих болотах. Его собственная, армия потеряла двадцать шесть тысяч убитыми и пленными. Даже отборные войска гвардии потеряли веру в возможность сопротивления.

Вопреки всякой военной логике, Приморские войска нанесли непредвиденный удар в направлении на Гирин. Этот маневр создал угрозу окружения всей группировки подчиненных Сато войск.

Так совершенно неожиданно окончился день активного контрманевра.

Еще вчера генерал питал надежду, если не на приостановление, то на замедление продвижения советских войск. Причиной этому, казалось, должен послужить «дипломатический шар», пущенный правительством о капитуляции. Но… этого не случилось.

Сато снова придвинул к себе лежавшую на столе запись радиоперехвата разъяснения генерального штаба Советской Армии.

«Сделанное императором Японии 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет.

Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться.

Ввиду изложенного Вооруженные Силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать наступательные операции против Японии».

Да! Это значительно сузило круг надежд. Сейчас выбор был прост, но… убийственен. Ему — генералу Сато — предлагали либо поднять белый флаг и сдаться на милость победителя, либо завтра-послезавтра быть окончательно разгромленным. Исход один!

Начальник штаба, трусливый и слабый генерал-майор Ковагоя, сегодня решительно высказался за капитуляцию и устранился от своих обязанностей. Сато мог его расстрелять, но что это изменит? Как военачальник, он не думал больше ни о каких контрмерах и находил капитуляцию логическим концом этой неумной и сумбурной кампании. Как присягавший императору офицер, что он должен стоять до его же повеления.

Придя к такому заключению, генерал приказал остаткам своих войск провести церемонию сожжения своих знамен, прекратить бои за Муданьцзян и спешно отойти в горы Чжангуанцайлинского хребта.

Узнав об этом приказе, к Сато явился «загостившийся» в армии генерал Хасимото.

— Вы решили сдать город? — с угрожающей интонацией спросил он.

— Город взят русскими, — неопределенно ответил Сато, недовольный вмешательством в его распоряжения жандармского генерала Хасимото.

— Но у вас есть войска, которые должны возвратить его?

— Такими силами я не располагаю, — возразил командующий. — Тем более город сейчас представляет мышеловку, которая может захлопнуться в любое время.

— Командующий Квантунской армией приказывает принять все возможное, но город удержать! — после короткой паузы тоном приказа проговорил Хасимото.

— Я не имею этого приказа, — сухо возразил Сато.

— Вы сейчас будете его иметь. Войскам необходимо продолжать бои за город. К вечеру быть готовыми для перегруппировки и маневру, — приказал Хасимото и, подавая генералу Сато лист, добавил: — Это перепечатать на русском языке и через час сбросить на их позиции…