Тойве любила отца, и отец любил Тойве. После того, как его жена Вирве умерла прошлым летом, он не взял другую женщину, и хозяйкой в доме стала Тойве, хоть она и не была дочерью Вирве. Дочери Вирве были ещё малы для этого, а Тойве уже минуло семнадцать зим, она была расторопной и мудрой не по годам, всегда принимала верные решения и хорошо управлялась и со скотницами, и со служанками в доме.

Матери Тойве не помнила. Из всех женщин в деревне самой близкой для Тойве была старая колдунья Майму, к которой люди племени приходили, чтобы она гадала им на птичьих костях – будет ли год урожайным, выйдет ли по осени девка замуж, родится ли в семье сын. Старая колдунья дарила девочке тепло своего сердца, но прошлую зиму Майму не пережила.

Тойве любила свою землю. Особенно она любила море, постоянно раскачиваемое холодными западными ветрами. Иногда Тойве спускалась к берегу и вдыхала удивительный воздух, в котором запах солёных волн смешивался с ароматом соснового леса. В ветреную погоду тут можно было укрыться среди дюн, а в погожие летние дни побродить босиком по песку и поискать кусочки красивого полупрозрачного камня всех оттенков жёлтого цвета, принесённые штормом.

Обликом Тойве пошла в отца, а тот в молодости был видным мужчиной. Вот и Тойве – с длинными светло-русыми волосами, которые она заплетала в косы, и глазами цвета осеннего неба – выросла настоящей красавицей. Осенью к Тойве сватался сын вождя лесного племени, но отец не отдал её замуж. Дочь была хорошей хозяйкой, и он оставил её при себе. И вот теперь отец ушёл к предкам. Поторопился.

*

Похоронили вождя прибрежного племени достойно. Дали ему в последний путь всё, что требовалось по ту сторону земной жизни – оружие, коня, слуг. Пламя погребального костра пылало ярко, дым поднимался столбом до самых облаков. А как прогорел и потух костёр, сложили на этом месте большой каменный могильник. Громко причитали и плакали женщины рода, провожая вождя в последний земной путь. Много хвалебных слов в его честь было сказано на тризне, много песен спето, много хмельного мёда выпито.

*

Факел догорел и погас. Тойве шла вдоль низкой бревенчатой стены, иногда касаясь её рукой и вздрагивая, чтобы отогнать морок окутывающей её тьмы. Намаялась за день. Горечь от утраты единственного родного человека и усталость лишили Тойве сил. Упасть на солому, укрыться старым одеялом из волчьих шкур и забыться тяжёлым сном – больше ей ничего не хотелось.

Споткнулась о полено, оставленное нерадивым работником, не удержалась на ногах. Потёрла ушибленную коленку. Позади послышались тяжёлые шаги. Или почудилось? Нет, не почудилось. Кто-то идёт следом. Явно мужчина. Что ему надо? Зачем идёт на женскую половину дома?

Человек, идущий следом, приблизился, наткнулся на поднявшуюся с пола Тойве, ощупал её, прижал к стене, рукой провел по волосам, нащупал грудь под тонкой рубахой, довольно хмыкнул и навалился на Тойве всем телом. Тойве почувствовала возбуждение мужчины и оттолкнула его, что было сил. Но то ли выпитый на тризне хмель ударил ему в голову, то ли не ожидал он такого отпора, но на ногах не удержался, осел на пол, увлекая Тойве за собой. И тут же подгрёб её под себя. Отвердевшим мужским естеством упёрся Тойве в живот и стал тащить подол её рубахи вверх, но получалось это у него плохо.

– Молод-дая де-евка, – выдохнул он ей в лицо хмельным духом, – Сл-ла-адкая.

При звуке голоса мужчины Тойве вздрогнула.

– Меелис, остановись. Я же Тойве, дочь твоего отца.

Смятением и отчаянием был наполнен голос Тойве, но её единокровный брат ничего этого не слышал.

– А мне в-всё равно, сл-ладкая де-евка, хоть доч-черью Уки1 н-назовись, – его язык заплетался, а руки делали своё дело, и Меелису всё-таки удалось задрать подол рубахи Тойве.

Тойве была сильной девушкой. Её сопротивление сначала только забавляло и распаляло Меелиса:

– И что ты в-возишься, погоди воз-зиться, р-рано ещё.

Но вскоре непокорность Тойве ему надоела, он чуть приподнялся, размахнулся и наотмашь ударил её по лицу. Голова Тойве резко дёрнулась, во рту появился солоноватый вкус крови. И пока Тойве приходила в себя, Меелис локтем прижал её плечи к выстланному соломой земляному полу, коленом раздвинул ей ноги, а другой рукой дернул за шнурок, приспустил штаны. И резко подался вперёд.

– Меелис, нет, не делай этого, – забился немой крик в горле Тойве. Но было поздно. Тело её уже пронзила боль, и лишь глухой беспомощный стон вырвался из её груди.

Меелис утихомирился быстро. Встал, подтянул штаны и, как ни в чём ни бывало, двинулся на мужскую половину дома.

А Тойве села, прислонилась к стене, подтянула колени к груди и натянула подол рубахи до самых кончиков пальцев озябших ног.

Тойве едва ли когда-то плакала, но теперь слёзы душили её. И она отпустила их на волю.

На исходе прошлого лета, возвращаясь из западного похода в Эриу2, Вестмар имел долгий разговор со своим товарищем Адальбьёрном ярлом.

Гаут рассказывал, что южный берег Эйстрасальта3 богат солнечным камнем – драгоценным рафом4, за который на Гутланде можно много серебра выручить. И договорился Вестмар с Адальбьёрном, что следующей весной, как только настанут светлые ночи, пойдут они на восток. Сначала встанут на Дага Эйя5, где люди Адальбьёрна построили гард6, и прежде чем отправляться дальше, возьмут там местного толмача. Ведь иногда можно и мечи не обнажать – языка достаточно, чтобы принудить местное прибрежное племя дань уплачивать – ценным мехом и солнечным рафом.

*

Росистым весенним утром отправился Меелис со своими людьми в прибрежные леса охотиться на лося.

Его каурый жеребец бежал вскачь по слежавшемуся песку. И Меелис радовался, что прошлой осенью выгодно обменял на коня двух девок, захваченных в стычке с соседним племенем. Меелису нравилось ездить верхом. Он, вообще, любил лошадей больше, чем людей. Эти неспособные на предательство животные были с ним и в радости, и в печали, отвечали преданностью на привязанность и верностью на заботу.

.

После того, как отец неожиданно ушёл к предкам, Меелис по праву старшего сына занял самое почётное место за столом, и мужчины их рода как-то сразу согласились с тем и признали его вождём. Но вождю не пристало жить без своей женщины, и пока снега не растаяли, по зимнику отправился Меелис с дядьями к старейшине дальнего лесного племени за его дочерью, чтобы сделать её своей женой. И вот теперь в доме Меелиса оказались две хозяйки – кроткая светлоглазая Вайке и Тойве, его единокровная сестра.

И пока скакал Меелис к месту облавы на сохатого зверя, размышлял он о том, что двум хозяйкам в доме не ужиться. Да ещё вспоминал Меелис ту зимнюю ночь, когда после тризны по отцу он во хмелю снасильничал девку. Неужели то действительно была Тойве? Она ни разу и слова не сказала ему про ту ночь, однако же обходила его стороной и смотрела исподлобья, а когда однажды случайно коснулся он её руки – вздрогнула так, что похлёбка из миски выплеснулась на добела выскобленный деревянный стол. Надо бы отдать Тойве замуж. Но вот приданое ей выделять не очень-то хочется…