Летом взять отпуск не получилось, и большую часть «маленькой жизни» текущего года Леонидия провела в душном городе, насквозь пропитанном смогом, с которым не справлялись даже ветры с Залива. Но наступивший сентябрь неожиданно оказался продолжением августа – солнце не только светило, но и грело, и даже ночи временами обволакивали ласковым, совсем не осенним теплом. И Леонидия утром тридцать пятого августа, как она назвала первый сентябрьский понедельник, решила выдвинуться на дачу. Там она и проведёт следующие две недели. А компанию ей вместо мужа, внезапно улетевшего в командировку на Север, составит Ванда – самая близкая подруга, которая тоже оказалась обделённой летними отпускными радостями и накануне приехала погостить.

Леонидия и Ванда дружили с четвёртого класса средней школы и за прошедшие годы успешно опровергли тезис о том, что «женской дружбы не бывает» – на протяжении десятилетий они сумели остаться близкими подругами и в горести, и в радости, невзирая на разделявшее их расстояние.

Первый день на даче обрадовал подруг прямо-таки летней погодой. Роса на давно не кошеной травке могла посоперничать своим блеском с бриллиантами, которых, впрочем, у подруг отродясь не водилось. Голубизна неба, лишь изредка прерывалась полупрозрачными пятнами облаков – как будто кто-то там наверху расплескал негустой молочный кисель. И подруги, позавтракав жареными в манке молоденькими кабачками, решили прогуляться, а там, глядишь, и на пляж можно будет рискнуть наведаться.

Леонидию давно интересовал весьма необычный дом на самой окраине дачного посёлка, почти на берегу Залива. Иногда она прогуливалась мимо загадочного строения и рассматривала его через окошки, прорубленные в массивных деревянных воротах, предварительно убедившись, что за ней никто не наблюдает, и пыталась угадать, кто и зачем соорудил себе такое жилище.

Вот и теперь она увлекла подругу вдоль Первой Дачной улицы до самого её конца, не объясняя Ванде ничего. В принципе, им ведь было всё равно, где гулять.

Строение и весь участок произвели на Ванду неизгладимое впечатление. Мощный сруб из толстенных брёвен увенчивала крепкая четырёхскатная крыша, на которой приветливо зеленела живая, ещё не побитая осенними заморозками трава. На самый верх крыши каким-то образом взгромоздили то ли гигантскую корягу, то ли корень исполинского дерева. И всё вместе это напоминало не то жилище новоявленной Бабы-Яги, не то языческое капище. По крайней мере, у Леонидии возникли такие ассоциации.

Ванда прильнула к прорези в калитке, чтобы получше разглядеть сейды из огромных плоских камней, установленные на берегу рукотворного пруда, через который был переброшен горбатый мостик. Но заботливый хозяин участка, видимо, недавно смазал петли калитки, и под немаленьким весом Ванды она резко отворилась, а та по инерции подалась вперёд и живописно распласталась на каменной дорожке, ведущей к дому. К счастью, Ванде удалось вовремя подставить руки, чтобы не разбить свой маленький симпатичный нос, а вот её коленке всё же крепко досталось.

– Сударыня, вы не ушиблись? – услышали обе подруги – стоящая и лежащая – бархатистый, богатый обертонами мужской голос.

– Вроде нет, – шёпотом пропищала слегка напуганная Ванда.

А Леонидия тем временем пыталась подавить приступ неуместного истерического смеха.

Владелец шикарного баритона помог Ванде подняться и охнул, увидев приличных размеров ссадину на её правой коленке. Покачав головой, он махнул рукой в сторону дома, приглашая обеих подруг следовать за ним.

– Меня зовут Вениамин, – представился хозяин уже на подходе к мостику.

– Ванда.

– Леонидия.

Подруги назвали свои имена одновременно, но Вениамина это не смутило.

Процессия подошла к дому, скрипнула широкая дверь (видимо, очередь смазать эти петли ещё не пришла), хозяин показал подругам на кресла у громоздкого круглого стола, занимавшего весь центр веранды, и обратился к Ванде:

– Сейчас обработаем вашу коленку перекисью и смажем йодом.

И скрылся в глубине дома.

А обе подруги, воспользовавшись временным отсутствием хозяина, завертели головами, рассматривая чудную веранду – немыслимое сочетание диковатого «языческого» дизайна с современным безрамным остеклением. Ванда первым делом обратила внимание на странные деревянные скульптуры, стоящие вдоль торцевой стены. А взгляд Леонидии буквально приклеился к очень старой на вид деревяшке неправильной прямоугольной формы, которая нижним концом стояла на приколоченной над скульптурами кованой полке, тогда как её верхняя, явно давным-давно обломанная часть опиралась на бревенчатую стену. Этот кусок дерева, вероятно, носил следы пребывания в воде – Леонидия решила, что сколы на древесине сглажены прибоем – и явно представлял собой часть какой-то большой конструкции. По правому краю деревянной пластины шла некогда витиеватая резьба, которую не пощадило время, а левее виднелись глубоко вырезанные чёрточки, образующие надпись. Леонидии показалось, что это руны. Увлечённая эпохой викингов, она была готова увидеть признаки древнескандинавского быта в чём угодно.

Хозяин дома вернулся быстро, ловко обработал раненую коленку Ванды и, подняв голову, заметил, что подруга пострадавшей так и сверлит глазами деревянный артефакт.

– Хотите посмотреть? – Вениамин сделал пару шагов и снял загадочный предмет с полки. – Я, вообще-то, капитан дальнего плавания. Лет десять назад, когда мы несколько дней стояли в одном из норвежских фьордов, я как-то утром вышел на пробежку и нашёл эту штуковину на берегу. Видимо, выбросило прибоем во время ночного шторма. Привёз домой, потом пристроил её сюда, не выкидывать же. – С этими словами он протянул потемневший кусок дерева Леонидии.

– О, как интересно. Спасибо, – ответила она и провела пальцем по неровной поверхности предмета.

Под резьбой действительно шла строка глубоко вырубленных в древесине рун. Сходу Леонидии удалось разобрать только женское имя – ТОРЕЙ.

Старая колдунья запустила костлявую руку с искорёженными возрастом и хворью пальцами в полотняный мешочек, вытащила оттуда горсть мелких птичьих косточек, согрела их в ладонях, потрясла и высыпала на большой плоский камень, служивший ей низким столом. Нагнулась, разглядывая подслеповатыми глазами, как рассыпались кости. Нахмурилась. Что-то пробормотала себе под нос. Провела рукой по шершавой каменной поверхности, собирая птичьи косточки в кучу.

– Паруса, вижу паруса. И берега. Один далёк, другой ещё дальше. Так далеко, что теряется он в тумане. А над туманом – вершина, – сказала старуха и закрыла глаза. – А теперь, дева, ступай. Больше ничего мне боги не открыли.

Среди холмов был начат чей-то путь.

А чей-то вёл из поля иль из леса.

Вода морская чью-то скрыла суть.

А чьей-то вовсе не сыскалось места.

(Ольга Гусева)

Тойве хотелось заплакать, тогда горе изольётся из неё вместе со слезами. Но глаза её оставались сухими.

*