Джорджа охватило смятение. Печаль – как будто он потерял третьего из родителей, – нахлынувшая на него с этой вестью, казалась непозволительной: «НИКАКОЙ СКОРБИ». Сэр Артур ушел легко; его родные – за единственным исключением – не поддавались унынию. Шторы не задергивались, мрака не было. Кто он такой, чтобы объявлять себя понесшим утрату? Он не знал, можно ли поделиться этими сомнениями с Мод, которая, наверное, судит о таких вещах более здраво, но, по всей видимости, с эгоистических позиций. Скромность покойного требовала скромности в проявлении скорби от тех, кто его знал.

Сэр Артур дожил до семидесяти одного года. Некрологи отличались солидностью и теплотой. Всю неделю Джордж следил за новостями и с чувством неловкости отмечал, что излюбленная его сестрой «Геральд» публикует не в пример больше сведений, чем его «Телеграф». Планировались «ПОХОРОНЫ В САДУ», рассчитанные на «СУГУБО СЕМЕЙНОЕ ПРОЩАНИЕ». Джордж все раздумывал, не позовут ли его; он надеялся, что тем, кто в свое время был приглашен на свадьбу сэра Артура, позволят засвидетельствовать и его… он едва не сказал «смерть», но в Кроуборо это слово было не в чести. Его уход: его перемещение, как выразились бы некоторые. Нет, ожидания эти напрасны, – как ни крути, он не сойдет за члена семьи. Решив для себя этот вопрос, Джордж был слегка уязвлен, когда на другой день вычитал в газете, что на похоронах будет толпа из трехсот человек.

Зять сэра Артура, преподобный Сирил Энджелл, который отпевал первую леди Конан Дойл и венчал вторую, взялся отслужить панихиду в розарии Уинделшема. Помогал ему преподобный С. Дрейтон Томас. Мало кто среди собравшихся пришел в черном; Джин была в летнем платье с цветочным рисунком. Сэр Артур упокоился вблизи садовой беседки, которая так долго служила ему кабинетом. Из всех уголков мира поступали телеграммы; по железной дороге пришлось пустить состав вне расписания для доставки цветов. Когда их разложили вокруг места захоронения, оно, по словам одного из очевидцев, стало похоже на причудливый голландский сад, вымахавший в человеческий рост. Джин распорядилась сделать изголовье из британского дуба и вырезать на нем такие слова: «Клинок прямой, и сталь надежна». Спортсмен и доблестный рыцарь до последнего.

Джордж ощущал, что все сделано надлежащим образом, хотя и нетрадиционно; его благодетелю воздали должные почести. Но в пятницу «Дейли геральд» объявила, что точка еще не поставлена. «ПУСТОЕ КРЕСЛО КОНАН ДОЙЛА», – возвещал заголовок над четырьмя столбцами, а ниже приводилось объяснение, прыгавшее от шрифта к шрифту. «ЯСНОВИДЯЩАЯ посетит ВЕЛИКУЮ ВСТРЕЧУ. Шесть тысяч спиритуалистов на мемориальной встрече. ПОЖЕЛАНИЕ ВДОВЫ. ЖЕНЩИНА-МЕДИУМ, которая будет совершенно откровенной».

Гражданскую панихиду назначили в Альберт-Холле на 19:00 воскресенья тринадцатого июля 1930 года. Службу должен был организовать мистер Фрэнк Хокен, секретарь Мэрилебонской ассоциации спиритуалистов. Леди Конан Дойл, собиравшаяся прийти вместе с родственниками, сказала, что рассматривает это событие как свое последнее появление на публике вместе с мужем. В качестве символа присутствия сэра Артура на сцене установят пустое кресло, а она займет место слева от него, как неизменно делала в течение двух десятилетий.

Но этим дело не ограничивалось. Леди Конан Дойл попросила, чтобы во время прощальной церемонии устроили демонстрацию ясновидения. С этой целью пригласили миссис Эстеллу Робертс, которую сэр Артур ставил выше всех остальных спиритов. Мистер Хокен любезно согласился дать интервью «Геральд»: «Вопрос в том, сумеет ли сэр Артур явить себя достаточно отчетливо и вместе с тем продолжительно, чтобы спирит мог его описать, – заявил он. – Я бы сказал, он уже вполне способен себя явить. К своему уходу он подготовился». И далее: «Если он и впрямь явится, скептики вряд ли примут это как доказательство, но мы знаем, что у миссис Робертс, как у медиума, в этой связи не возникнет ни малейших сомнений. Мы знаем, что, не сумев его увидеть, она честно в этом признается». Джордж отметил, что угроза вмешательства шутников здесь не упомянута.

Мод не сводила глаз с брата, пока тот дочитывал статью.

– Тебе нужно пойти, – сказала она.

– Ты так считаешь?

– Определенно. Он называл тебя своим другом. Ты должен с ним проститься, пусть даже в таких необычных обстоятельствах. За билетом лучше всего будет обратиться в Мэрилебонскую ассоциацию. Прямо сегодня или завтра, чтобы тебе не волноваться.

Ей случалось проявлять удивительную, но приятную решимость. Сам Джордж имел привычку, хоть за конторским столом, хоть в других ситуациях, взвешивать один аргумент за другим, прежде чем принять решение. А Мод не теряла времени даром; она более четко видела – или, во всяком случае, быстрее схватывала – самую суть, и он доверял ей принимать все решения по поводу домашнего хозяйства, как доверял и все деньги, которые не тратил на одежду и конторские нужды. Сестра держала под контролем текущие расходы и ежемесячно вносила определенную сумму на банковский счет, а остальное жертвовала на благотворительность.

– Тебе не кажется, что отец не одобрил бы… такое мероприятие?

– Отец двенадцать лет как умер, – ответила Мод. – А сама я привыкла думать, что представшие перед Господом уже не таковы, какими были на земле.

Его не переставало удивлять, что Мод умеет быть настолько прямолинейной; довод ее граничил с осуждением. Джордж решил пока не спорить, а сперва обдумать все на досуге. Он вернулся к газете. Источником его знаний о спиритизме были десять-двенадцать страниц, написанных сэром Артуром, да и те он, честно сказать, прочел без особого внимания. Его неприятно поражало, что шесть тысяч зрителей намерены ждать, чтобы ушедший корифей обратился к ним через посредство спирита.

Он чурался большого скопления людей в одном месте. На ум приходили толпы в Кэнноке и Стаффорде, а также праздношатающиеся грубияны, которые после его ареста осаждали родительский дом. Вспомнил он и тех, которые, размахивая дубинками, неистово колотили в дверь кэба; вспомнил скученность Льюиса и Портленда, от которой обострялись радости одиночного заключения. В отдельных случаях он посещал публичные лекции или общие собрания солиситоров, но в целом склонность человеческих существ сбиваться в кучу говорила ему о подступающем безумии. Живя в Лондоне, городе чрезвычайно многолюдном, он старался ограничивать контакты с согражданами. Предпочитал, чтобы они поодиночке приходили к нему в контору, где его отделяли от них письменный стол и знание законов. В доме 79 по Боро-Хай-стрит ему было спокойно: на нижнем этаже – офис, на верхнем – квартира, которую он делил с сестрой.

Отличная была идея – поселиться вместе, хотя он уже не помнил, от кого она исходила. В ту пору, когда сэр Артур помогал его реабилитировать, к Джорджу приехала мать и на некоторое время остановилась у него в квартире, снятой у мисс Гуд на Мекленбург-Сквер. Но вскоре стало ясно, что ей необходимо вернуться в Уэрли, и все сочли вполне логичным, что одну родственницу сменит другая. Мод, к большому удивлению родителей, но не к его собственному, оказалась на редкость практичной. Она вела хозяйство, готовила, подменяла секретаршу, когда та отсутствовала, и выслушивала его рассказы о повседневных делах с тем же детским энтузиазмом, какой некогда проявляла в комнате для занятий. После переезда в Лондон она сделалась более общительной и более категоричной, а вдобавок, к его вящему удовольствию, научилась его поддразнивать.

– А в чем я пойду?

Ее незамедлительный ответ подразумевал, что этот вопрос она предвидела.

– В синем деловом костюме. Ты же не на похороны собираешься, да и вообще эта публика черного цвета не признает. Но проявить уважение нужно обязательно.

– Судя по всему, это огромный зал. Вряд ли мне достанется место близко к сцене.

За время их проживания под одной крышей Джордж привык выискивать возражения против уже решенных планов. Мод, со своей стороны, снисходительно смотрела на эти проволочки. Но сейчас она исчезла, и Джордж слышал, как у него над головой, в мансарде, передвигают какие-то предметы. Через несколько минут сестра поставила перед ним нечто такое, от чего у него по телу пробежала внезапная дрожь: его бинокль в запыленном футляре. Мод сбегала за тряпкой и стерла пыль; давно не чищенная кожа тускло блеснула влагой.