– Ад… – понял Игорь Валентинович, хотя поначалу было его посетили мысли о белой горячке. – Ад, преисподняя… – прошептал он. – Они все попали во второй круг ада – за грехи этой старой блудницы. А степень мучений в аду адекватна вине грешника… – бормотал он что-то давно читанное и забытое.

Он вспомнил красивое улыбающееся лицо своей жены… Такое же, будто скопированное, лицо дочки… Алебастровое, перепудренное до неприятного потустороннего эффекта лицо тещи – стареющей, но все еще видной матроны… Лицо младшего сына, не похожего на родню жены и радующего этим фактом и фактом продолжателя рода своего отца. Лица такой же по составу семьи брата жены тоже улыбались ему, оборачиваясь, – все друг за другом поднимались по трапу «Булгарии»… И все теперь в преисподней, заплакал он, пьяно всхлипывая, – все, кроме него самого. Потому что только он, единственный из этой веселой компании супружниных родственников, не потомок великой блудницы Елены Семеновны, он не отвечает за грехи ее молодости, и он уцелел.

Но что значит «уцелел», когда ад для человека иногда начинается и во время земной жизни, если уходят все, кого любишь? И Игорь Валентинович запустил опустевшей бутылкой в проклятый портрет на стене.

Глава 2. ПОД ОБЛАКАМИ

– Вот где он, скажи на милость, где он, твой любимый и единственный? Ненаглядный и неповторимый? – вопрошала меж тем не без издевки стареющая матрона Ольга Денисовна, возглавляя плавучую прогулку родственников по палубе «Булгарии». – Мы все вместе и мы все рядом, а его как всегда нет!

Дочь снисходительно улыбалась, не обращая внимания на привычное брюзжание матери. Она, подобно клушке, была рада, что все родные и любимые здесь, с ней, все вместе, под ее крылышком, а муж – он взрослый и сильный, он не пропадет, он просто чуть-чуть отстал от толпы всегда очень шумных и немного поднадоевших родственников, отошел покурить и насладиться тишиной.

…Откуда-то сверху, с неба, сквозь отражающиеся в воде облака, стали сыпаться в воду цветы и игрушки. Чьи-то незнакомые лица смотрели на них сквозь толщу воды, и иногда она чувствовала вкус соленых слез губах. Галина вглядывалась в эти лица с непонятной для себя надеждой увидеть среди них лицо мужа, и ей даже показалось, что оно мелькнуло среди прочих – родное и любимое. Этот факт ее несказанно обрадовал: она не понимала почему, но то, что он там, над облаками, а не здесь, под ними, наполняло счастьем ее ставшее вдруг прозрачным, как небо, и булькающим, как аквариум, сердце. Его присутствие наверху радовало даже больше, чем то, что все остальные здесь, рядом. Она улыбалась ему и желала счастья. Она видела, как он что-то бросил вниз, к качающимся на волнах цветам. Сквозь облака, переливаясь в лучах играющего с волнами полуденного солнца, быстро спускался к родственникам портрет загадочной блудницы Елены Семеновны.

***

– Уникальный случай, Господи, – льстиво делилась наблюдениями, созерцая опускающийся на дно застекленный портрет, Черная Тень с веером. – То столько десятилетий ни одного грешника к нам не попадало из этих – Бургановых, то сразу все семейство приплыло до седьмого колена. Род отмучился, род прекратился, – глубокомысленно подвела итог сказанному Тень.

– Да, отмучились, – согласился Всевышний, поднимая портрет, приплывший прямо к его ногам. – Можно было подождать еще лет несколько, чтобы восьмое колено успело у них народиться, но ведь за ней, – он потряс портретом перед носом собеседницы, – как ты помнишь, не только блуд. И не только на втором круге она у тебя пребывает все это время.

Глава 3. СВЯТАЯ РУСАЛКА

В глубине Самарской области, недалеко от деревни Тростянка, близ дороги, ведущей к самым ягодным в этих краях лугам, есть озеро под названием Святая Русалка. Красивое озеро, заросшее по берегам вековыми ивами, с зеленой до изумруда водой, давнее-давнее, со своей историей. Много про него чего интересного рассказывают древние бабки, которых мало кто из молодежи слушает, потому что молодежь сейчас вся неместная, нетростянская, приезжая из Самары на выходные или на каникулы сюда отдыхать. Однако запрет на купание в этом озере чтут все любовники, потому что бывало тут всякое. Потому что и по сей день в этом озере случаются странные вещи, очень похожие на те, что происходили здесь много лет назад…

…Дочь купца первой гильдии Арутюнова красавица Елена замуж будто и не торопилась вовсе. Многие к ней сватались, позарившись на такие-то отцовские миллионы, но при отказе сильно не настаивали – будто узнавали что-то про нее такое, с семейной жизнью несовместное. Злые языки поговаривали, что никто эту богатенькую красотку замуж не берет по причине ее необузданной любви к противоположному полу. Арутюнов парочку злых языков изловил, и при одном упоминании о страшных пытках, которые купец обещал им устроить, они рассказали, откуда дурная слава про его дочь пошла. От художника, который пять лет назад рисовал с Елены портрет да позволил себе вольность: приличный-то портрет продал купцу, и украшал он теперь его столовую. А еще один, оставив в нем только Еленино прелестное личико, размножил, снабдив самыми непристойными эротическими прелестями, подробностями и одеждами, призванными соблазнять одним своим видом игроков в карты, на которых он эти портретики и намалевал. Карты пользовались большим спросом в Самаре, и образ купеческой дочери прочно связался и у игроков, и у женихов с образом распутной женщины. Конечно же, художник Арутюновым был пойман, и принял он от руки купца при полном попустительстве надзорных органов страшную смерть, но изъять все растиражированные колоды оказалось делом невозможным. Поэтому купец не стал сопротивляться, когда дочь нашла себе самого бедного жениха – конюха из их имения в Тростянке, к тому же моложе ее на десять лет.

После свадьбы молодые поселились в Тростянке. Арутюнов отдал дочери шкатулку с семейными драгоценностями, помог построить дом, подарил большую супружескую кровать с шишечками на гнутых спинках. Целую подводу подушек на гусином пуху снарядил от своего дома до Еленина… Она взбила их. Сложила горкой на кровати, накрыла белой, вывязанной кружевными морозными узорами накидкой, – отошла, полюбовалась на дело рук своих. Опять все разобрала и сложила по новой – теперь осталась довольна. В буфете полукругом расставила стопки, на другой полке – матушкины сахарницу и вазочки. На полу расстелила яркие половики-дорожки. На подоконниках расставила герани в горшочках. В передний угол на полочку поместила икону. В такой красоте конюх Павел еще никогда не жил. Аж оробел, когда вошел, присел на краешек табуретки, отер пот со лба:

– Как ты тут все, Олёна, прибрала красиво-то! – восхитился.

– Теперь так будет всегда! – пообещала жена. И обманула: так было только год. Потом чаще – кувырком, потому что родила Елена Павлу восемь сыновей и порядка в доме после первенца больше не видели. Как и достатка. До Арутюнова-таки добралась Советская власть, которую в Тростянке долго не знали в лицо. Он умер с горя очень быстро прямо на крыльце, где три дня просидел в переживаниях после бандитского, как он выразился, налета красноармейцев на его имение. Иногда поворачивался, смотрел через разломанную дверь на перевернутые шкафы, расколотые горшки, вздыхал, отворачивался, опять вздыхал – так и умер сидя.

А потом, уже много позже, Павла Елена проводила на войну. Пешком шли вдвоем до Хилкова – 15 верст. Завернули по дороге к озеру, искупались. Домой она вернулась на следующий день.

– Как там папка-то? – спросил старший Иван, обрадованный, что мать наконец вернулась, всучивая ей беспокойного мальца.

– Нет больше у вас папки, – сказала Елена и, спустив сына на пол, устало повалилась на кровать.

– Как это нет? – удивился Иван. – А где ж он?

– На войне он, – глухо ответила Елена и отвернулась к стене.

Проспала до вечера. Когда проснулась, наварила чугунок картошки, намыла огурцов с огорода, собрала всех вокруг стола. Ужин сыновья проглотили вмиг.