Что он видит, когда смотрит на меня?

Потому что я уверена, он не видит настоящую меня.

Он, по обыкновению, был образцом великолепия и утонченности.

Единственное, что выбивалось из его идеального образа, – черные волосы, которые беспорядочно спадали ему на лоб. Однажды он признался мне, что укладывает их так, чтобы выглядеть более представительно. Кажется, он тоже воображает эту жизнь спектаклем. Его яркие зеленые глаза смотрели на меня с тем же интересом, что и в первую нашу встречу. В этом к нему было не придраться.

Как-то я заметила его в компании друзей, когда шла в ванную. Топчась в коридоре, я смотрела, как он улыбается и сияет, разговаривая с ними.

Это была уже не та улыбка и не то сияние, которые он дарил мне наедине.

Он улыбнулся мне обременено… или, может быть, это была лишь игра моего воображения. В последнее время я не уверена ни в чем.

Или, может, это было просто бредом. Потому что, как всегда говорила миссис Шепфилд, только полные дуры могут не захотеть Кларка.

Идеально скроенный смокинг облегал его как вторая кожа. В позе читалось напряжение, легкое беспокойство, которое говорило мне о том, что человек на другом конце провода не мог сделать то, чего он хотел.

А Кларк всегда получает то, что желает.

Даже меня.

Он скользнул рукой по моей спине и подождал, когда я сяду в лимузин, прежде чем последовать за мной.

Пока машина неслась по городским улицам, я незаметно наблюдала за ним, и во мне смешались совершенно разные эмоции. Было время, когда просто его присутствие было сродни явлению бога; когда я считала его героем, помогающим мне избежать тяжести требований Шепфилдов. Но сейчас, сидя с ним в этой машине…

Я несколько раз открывала рот и порывалась сказать об изменившей мою жизнь новости, которую получила утром.

Но я не могла издать ни звука.

Машина остановилась у Метрополитен-музея, тут же обрывая все мои печальные мысли. Здание величественно возвышалось над нами.

Кларк завершил звонок и обратил свое внимание на меня. Его глаза встретились с моими.

– Мы на месте, дорогая, – пробормотал он, словно я этого сама не заметила, и пробежался пальцами по моей щеке. Его тон был мягок, но все еще служил напоминанием, что есть кое-что, что меня гложет, помимо этого гламурного светского приема.

Его бизнес-партнеры и все самые важные люди этого города будут сегодня здесь. Еще одна ночь под маской той, кем я не являюсь.

Его глаза задержались на мне: он напряженно вглядывался в каждую деталь, каждый нюанс моего внешнего вида. Под этим пристальным взглядом я почувствовала себя уязвимой: моя неуверенность грозила всплыть на поверхность.

– Ты самая красивая девушка из всех, что я встречал в своей жизни, – наконец сказал он, когда закончил осматривать меня.

Но я не восприняла его слова так, как должна была.

Его водитель, Райан, открыл дверь, и Кларк тут же натянул на свое лицо маску с безупречной улыбкой, которую должен был увидеть и оценить каждый. В свете вспышек фотокамер папарацци, которые освещали это событие, он галантно протянул мне руку, чтобы помочь выбраться из машины. Его рука была теплой.

Всем своим видом он излучал уверенность и обаяние, когда вел меня к ступенькам музея.

Нас тут же ослепили сотни вспышек фотокамер, оглушил хор светских фотографов, выкрикивающих наши имена. Кларк осторожно двигал меня то в одну, то в другую сторону, следя за тем, чтобы фотографы запечатлели все наши лучшие ракурсы. Это все было похоже на отточенный до совершенства танец с игрой улыбок, элегантными позами, за которыми скрывались настоящие эмоции. Я натянуто улыбалась и смотрела на Кларка так, будто он был для меня всем, в то время как он умело управлял ходом спектакля.

Камеры ловили каждое наше движение: яркие вспышки превращали ночь в вихрь застывших моментов. С каждым щелчком затвора я чувствовала, как волна давления и вес надежд обрушиваются на меня. И как только Кларк завел меня внутрь, он покрепче сжал меня в своих руках, будто знал, что я хочу сбежать… Меня начало подташнивать.

Внутри музей значительно преобразился: сменил привычную для себя атмосферу тихого благоговения на напыщенность.

Мора превзошла себя.

К входной лестнице тянулись каскады цветов и струящиеся драпировки пурпурного и кремового цвета, словно величественные врата в царство роскоши. Атриум превратился в утонченный бальный зал, сияющий от блеска хрустальных люстр, что свисали с потолка подобно парящей звездной пыли. В коридорах, увешанных бархатными портьерами, звучала живая музыка, приглашая гостей кружиться в танце и вести беседы среди отголосков искусства. Академичность музея исчезла, уступив место живому, дышащему шедевру элегантности, созданной руками Моры.

Мы смешались с толпой, или лучше сказать, Кларк смешался с толпой. Я стояла рядом, будто приложение к нему. Рука Кларка все время непринужденно лежала на моей спине, его беседы были тягучей чередой выверенных и фальшивых слов. Он был настоящим королем этого мира, а вот я… нет.

Я поморщилась, когда услышала знакомый звонкий смех. Мора.

Я не называла своих приемных родителей мамой и папой за закрытыми дверями особняка. Только на публике.

Ее смех был странной смесью утонченности и превосходства и всегда заставлял меня внутренне содрогаться. Сделав глубокий вздох, я ждала, когда она подойдет к нам. Ужас пробежал по позвоночнику, словно капля пота.

И вот они, наконец, подошли. Томас и Мора Шепфилд.

Внешний вид Моры был безупречен, как и всегда, – ее утонченная красота притягивала взгляды, подобно тому, как песни сирен завлекают моряков. Просто смотря на нее, невозможно было определить ее возраст: где-то в диапазоне от двадцати до сорока, ни одна морщинка не портила ее лица. Ее белокурые волосы были идеально уложены: локон к локону. Ее черное платье было образцом высокой моды и подчеркивало фигуру в правильных местах.

На самом деле я была ужасно на нее похожа. Когда-то ночью я подслушала их разговор и выяснила, что именно наше внешнее сходство с ней стало причиной удочерения меня вместо младенца. Потому что любой, кто встретит их, непременно подумает, что я действительно их ребенок.

Я счастливица.

Томас, стоящий позади нее, был воплощением классической мужской харизмы и очарования. Его прекрасно скроенный смокинг идеально вписывался в атмосферу вечера, а седина на волосах добавляла элегантности образу. Его взгляд был нежен, что резко контрастировало с нравом Моры, которая хоть и относилась ко мне с теплотой, но глубоко к сердцу это чувство не подпускала.

Как только они подошли ко мне и Кларку, взгляд Моры тут же изучающе скользнул по моему телу, отчего ужас, сжимавший мои внутренности, только усилился. С тщательно выверенной улыбкой, она сказала:

– Блэйк… Как вижу, ты не воспользовалась услугами визажиста и стилиста по волосам, которых я тебе посоветовала.

Ее слова были пропитаны едва уловимым ядом. И замечание, которое для любого, кто мог бы услышать нас сейчас, звучало бы довольно безобидно, ударило по мне, словно кирпичом в лицо, боль от которого резко контрастировала с фасадом улыбок и смеха вокруг нас.

– Рада видеть тебя, мама, – холодно ответила я, в то время как Кларк успокаивающе провел пальцами по моей спине.

Она и Томас стали ворковать с Кларком, а он отвечал им такими же глупыми любезностями. Обычно я могу заставить себя слушать их столько, сколько нужно, но сегодня вечером звук их голосов был похож на муравьев, ползающих на моей коже.

– Я сейчас вернусь, – пробормотала я, выбираясь из хватки Кларка с вымученной улыбкой и игнорируя шок и разочарование на лице Моры от моей грубости.

Я повернулась, чтобы пойти в уборную. Мне просто нужна была минутка, всего минута, чтобы собраться с мыслями и залатать все дыры в броне своего самообладания. Я чувствовала их пронзительные взгляды, и это ужасное чувство дискомфорта только росло. То самое, которое говорило о моей неидеальности.