Логика ее исследования – это, как говорят в шахматах, форсированная игра: на каждый базовый методологический вопрос здесь возможен фактически только один ответ, выдерживающий столкновение с очевидными данными реальности.

Можем ли мы игнорировать существование души, объявить ее несуществующей? Нет, поскольку мы знаем, что это не так. Она есть. Мы хотим ее исследовать. Что мы можем исследовать? То, чем она представлена в рефлексии и переживании. Чем же она представлена? Чувствами, имеющими некоторую рефлективную маркировку «это про душу», а также концептами, отражающими сам факт ее бытия и разнообразные ее проявления, процессы и отношения, в которых она задействована.

Можем ли мы изучать чувства как таковые, вне соответствующих им концептов – феноменов, относящихся к когнитивной сфере? Нет, такая операция недопустима в нашем мире. В принципе, пространство мышления шире вербального мира концептов, и мы можем мыслить о чем-то, не концептуализируя это что-то. Но изучать, не концептуализируя, мы не можем, у нас просто не будет нужного для этого аппарата.

А можем ли мы изучать концепты отдельно от чувств? Да. Мы понимаем слово «душа» и, например, высказывания типа «душа устала» или «ему это не по душе», и для этого понимания нам нет необходимости что-то ощущать непосредственно в данный момент. Оперируя концептами как предметом исследования, мы можем прояснять отношения концептов, оттенки их смысла, наращивая свое знание об этом предмете. Концепты, в свою очередь, существуют как знаковые (языковые в широком смысле) системы, и мы можем поговорить о душе и на языке образов живописи, и на языке музыки, танца, ритуалов, или, например, карт Таро, – но все же трудно отрицать то, что наиболее развитым является именно язык в обычном понимании, язык слов.

Язык – это понятийная система, где за каждой единицей закреплены смыслы; и последнее, что следует здесь уточнить – о чьем языке, о чьей понятийной системе мы здесь говорим? Я могу объявить что-то «душой», потому что что-то подсказывает мне, что это правильно, но это язык, которым я говорю сам с собой, и знание, которое может быть получено путем анализа такого языка, не выходит за пределы личного мира человека. Создатель некоторой теории может объявить нечто «душой» и создать вокруг этого понятия определенное семантическое поле, язык, отражающий его внутренние реалии, и на нем будут говорить между собой две сотни – или две тысячи – его последователей, разделяющих его реалии. Знание, которое мы ищем, в том числе и знание о душе, все же претендует на более широкую релевантность, оно должно быть знанием о коллективной рефлексии, о мирах, которые разделяют значительные массы Homo Sapiens как место совместного обитания, поэтому предметом нашего изучения становится бытовой язык.

Русский язык располагает чрезвычайно развитыми и многообразными средствами выражения осмысления и переживания души. Очень часто в значении «душа» или «важнейшая часть души» употребляется и понятие «сердце» (разумеется, не анатомическое, а иное): большинство фразеологизмов со словом «душа» имеют эквиваленты со словом «сердце».

Душа есть нечто, определяемое через пространственные категории, говорим ли мы о физическом пространстве или ином: в душе может найтись или не найтись место, пространство для кого-то или чего-то; у нее есть объем – поскольку что-то может находиться в глубине или на поверхности души. Пространство души ограничено, имеет пределы, границы: душа может быть заполнена кем-то или чем-то до самого края. И, к тому же, если бы этих границ не было, не имели бы смысла высказывания проникнуть, влезть, вползти, запасть, ворваться в душу, нельзя было бы и коснуться ее или поселиться в ней. Сердце может быть и пустым («пустое сердце бьется ровно…» – Михаил Лермонтов). Наконец, всем известно, что душа может быть большая (широкая) или маленькая (мелкая).

Душа обладает энергией или силами, как неким потенциалом действия, интенцией к действию (всю энергию души он направил на то, чтобы… все силы своей души он отдал этому делу, всеми силами души он противился тому-то или стремился к чему-то, это потребовало немалых душевных сил, у него нашлись на это душевные силы и т. д.). Эта энергия может возрастать или убывать – душа может окрепнуть или ослабнуть и даже зачахнуть. Силы души можно растратить. Но их можно и накопить или набрать. Их можно сосредоточить на чем-то. Они подвергаются воздействию других сил и пытаются ему противостоять: душа может что-то вынести или не вынести («не вынесла душа поэта…» – снова Лермонтов); она, бывает, изнемогает под бременем или тяжестью чего-то; она изо всех сил противится чему-то. Силы души имеют для конкретного человека некоторую конкретную величину, они не беспредельны (все силы его души ушли на то, чтобы… не хватило душевных сил, силы его души иссякли, исчерпались, были на исходе, на пределе).

У души есть свойства, которые переживаются и осознаются как вес и цвет: он ехал домой с тяжелой душой, он пошел на это с легкой душой; черная душа, светлая душа.

Собственно душа и те объекты, что оказываются в ней, – вещи мира, аффективно-когнитивные образования, – суть разное. Чувственная жизнь человека проходит «через» душу, но это еще далеко не означает, что душа именно и есть только совокупность аффектов или, тем более, их источник. Это видно из ключевого по смыслу фразеологизма продать / отдать свою душу за что-то, противопоставляющего и, естественно, различающего эти две стороны «обмена». Продается душа – за что-то другое, ею не являющееся, а представляющее собой объект вожделения, субъективную ценность. Говорят: он продал душу за ее ласки или поутру он готов душу продать за рюмку. И, параллельно, это и означает, что в его душу вселилась пагубная страсть, а вместе с ней и сам предмет этой страсти. В ходе этого обмена энергиям внешнего характера противостоит некое иное, аутентичное душе, содержание, наличествующее в ней до и помимо появления в ее объеме чего-то, пришедшего извне. Это аутентичное содержание есть дух или свет.

Душа выступает в восприятии и языке как некая сущность, объект, вещь, имя существительное. Она выполняет определенные функции, вступает в отношения, участвует в процессах, но сама по себе она не есть только функция, отношение или процесс.

Оглянувшись вокруг себя – где бы мы ни находились, что бы мы ни делали, вовлечены ли мы в некую предметную деятельность или погружены глубоко в свои переживания и мысли, – мы увидим границу двух миров: известного и неизвестного, освещенного светом нашего понимания – и находящегося во тьме.

Допустим, мы видим стену дома, и у нас есть смутные предположения, что может находиться за ней – какие-то коммуникации, комнаты, неизвестные нам люди, вовлеченные в свою жизнь, – но мы ничего про это не знаем. Рядом с нами известные нам люди, мы видим их физический облик, понимаем, как правило, смысл их речи и воспринимаем невербальные сигналы, исходящие от них, но будет большой иллюзией полагать, что наше знание о них глубоко, – их внутренняя жизнь, эмоции, мысли, реальные планы для нас непостижимы. В ленте новостей можно прочесть сообщения об успешных экспериментах на адронном коллайдере и об обнаружении бозона Хиггса, но, если вы физик, вы как раз очень хорошо понимаете, что ваш взгляд упирается в стену непонимания многих важнейших вопросов физического устройства мира. Не имеет значения, наблюдаем ли мы объекты вживую или в своей памяти или воображении – по ним проходит эта граница черного и белого; точнее, свет постепенно переходит во тьму через некоторую серую область все более истончающегося знания.