© Моргачёв С.В. Текст, инфографика, подбор иллюстраций.

© ООО ИД «Ганга», 2024

В этой книге психика рассматривается как материальный объект. Что значит быть материальным? Материальное – не обязательно то, что можно потрогать. Это то, что отлично от пустоты, пишем ли мы это слово с прописной или со строчной буквы. Пусть это негативное определение, но оно более-менее приемлемо и отражает суть дела. Материя – это, собственно, все, что составляет наш мир, внешний и внутренний. И, в этом смысле, психика, несомненно, материальна, ведь она наполнена образами, словами, ощущениями; в общем – некоторыми вещами.

В этом контексте, книга является попыткой создания некоторой «физической», а точнее, метафизической, психологии.

Вместе с тем, она представляет взгляд на психику как бы со стороны, извне ее, отстраненно и без пиетета перед человеческими эмоциями, чаяниями, доблестями и устремлениями. В этом плане, этот проект трудно назвать «гуманистическим».

Я остаюсь юнгианским психологом, и данная работа может рассматриваться и как развитие юнгианской теории.

Что позволяет нам судить о материальных формах психики? Прежде всего, бытовой язык. В языке существует весьма детализированная модель психики как некоторой системы, даны многие указания на то, из каких частей она состоит и как эти части взаимодействуют.

Модель – это созданный человеческим разумом частичный и условный образ какого-то аспекта мира. Это отличный инструмент познания; более того, это его главный инструмент, поскольку, как давно уже осознало человечество, никакой абсолютной и независимой от человеческого восприятия «истины о мире» мы никогда не сможем установить, ибо никогда не сможем обойтись без этого «мы». Главное, чтобы эта модель работала, обладала предсказательной силой, была основана на достоверно установленных закономерностях.

То, что мы знаем о психике из языка – это отшлифованный и упакованный в понятные и емкие формулы опыт всего человечества, его бесчисленных поколений. Он работает: мы можем это утверждать, потому что в повседневной (и не повседневной) жизни мы на него опираемся, в его категориях рассуждаем, и, вообще, только потому и можем ориентироваться в жизни, что этот опыт существует. Я вытаскиваю на свет эти категории, дополняю их другими и складываю из них систему.

Эта книга является, в частности, попыткой создания системы категорий психологии.

При этом всегда надо помнить, что это система психологических категорий, и если я говорю, скажем, о психическом весе или психическом пространстве, то прямого отношения к физике это не имеет. Но какое-то отношение все-таки имеет, поскольку речь идет о некоторых наиболее базовых существующих у человека представлениях и ощущениях, связывающих воедино различные аспекты его опыта и познания.

В качестве исходных категорий я рассматриваю свет и тьму, а в качестве центральной – представление о пространстве психики как торе.

Книга написана в неоплатонистской парадигме, и, по ходу изложения, представления о психике переходят в философско-религиозную концепцию. А как они могут не перейти, если мы пытаемся понять мир человека? Обобщения, в таком случае, неизбежны. Не многого стоит та психология, которая не стремится выйти за собственные пределы.

Есть душа или ее нет? А в чем, собственно, вопрос, – ведь нам отлично известно, что она есть. Да, мы не знаем, что она представляет собой в физическом плане, но, если мы будем дожидаться тех времен, когда мы это узнаем – боюсь, нынешнему поколению исследователей поучаствовать в ее изучении не удастся.

Да, мы не можем ее увидеть или потрогать руками – ну что же, так устроен наш мир; значит, надо искать способы изучать ее опосредованно.

Вопросы возникают совсем в другой плоскости: какую гносеологическую доктрину мы готовы принять, чтобы исследовать этот концепт «душа», и существует ли такая доктрина, которая могла бы послужить к нему ключом; и кто будут эти «мы», которые с этим согласятся, насколько широкий консенсус здесь возможен?

И еще один вопрос – собственно, наиболее важный: а многих ли психотерапевтов, психологов вообще интересует сейчас тема «души»? Многие ли готовы рассматривать это понятие не как поэтический образ, а как категорию, работать с ним – в научном и терапевтическом смыслах?

В литературе можно встретить радикальное мнение, что «психология утратила душу»[1]. Думаю, это все же преждевременная констатация. Направления, интересующиеся душой и не стесняющиеся этого слова, в психологии по-прежнему существуют. Душа лежит (что естественно) в центре интереса христианской психологии[2]. Она востребована неошаманистским течением в психотерапии, которое представлено психотерапевтами, принявшими идеи шаманизма и применяющими их в своей практике[3]. Этой теме уделяется внимание в юнгианской традиции[4]. По этому вопросу высказывался российский психолог, д. псих. н. В. П. Зинченко[5].

Современный психологический дискурс о душе не мал по объему и не беден. В нем существует определенный выбор утверждений о душе. Но, прежде чем принимать какие-либо из них, надо разобраться с вопросами методологии – с тем, каким образом эти утверждения получены. А получены они либо путем прямого заимствования из теологической традиции, как в случае христианской психологии и неошаманизма, либо посредством личного инсайта, обращения к своему собственному индивидуальному ощущению души и представлению о ней, как во всех остальных случаях. Это ощущение и представление может быть сколь угодно тонким и обладать многими достоинствами, за исключением одного: оно не опирается ни на что, кроме феноменов индивидуального мира конкретного исследователя. В конечном счете, весь психологический дискурс о душе на данный момент строится на откровении, обретенном тем или иным образом – через религию, через инсайт…

Было бы интересно все же опереться на что-то иное. Хотелось бы вообще на что-то опереться. А это возможно только в том случае, если предметная область исследования будет разделяема коллективным восприятием и в какой-то форме объективирована, отделена и от каждого конкретного исследователя, и от их сообщества. И именно в таком случае возможна собственно дискуссия, в то время как до сих пор мы имеем скорее монологи.

После того, как Гуссерль провозгласил тезис «назад к вещам», философия XX века сконцентрировалась на феноменологическом подходе в онтологии и гносеологии. А исследование языка, как мира ментальных вещей, имманентных рефлексии о мире[6], – раскрытие смыслов и связей в языке (герменевтика) – стало естественным развитием феноменологии. Однако к проблеме понятия «души» эта технология, насколько автору известно, сколько-нибудь систематическим образом не применялась.

Рассуждая о душе, мы можем опереться на феноменологическое основание – им выступает язык. Он является областью мира, разделяемой коллективным восприятием и в высокой степени объективированной. Язык проявляет те аффективно-смысловые образования, что существуют в рефлексии и переживании. Он содержит знание о душе.

Но ведь язык – это всего лишь слова… А что такое душа на самом деле? Мы можем задаваться этим вопросом сколько угодно, но он некорректен, и ответа на него получить нам не суждено. Мы зажаты в спертом пространстве субъектно-объектного отношения, отношения между воспринимающим «Я» и воспринимаемым миром. То, с чем мы имеем дело – факты нашего восприятия; только их мы и можем изучать, причем, опять же, только таким образом, которым позволяет это делать устройство восприятия и рефлексии. Геологи имеют дело с некоторыми реальностями, которые воспринимаются как «камни» и доступны физическим чувствам, а также исследованиями с помощью того, что воспринимается как «приборы»; биологи – с объектами, которые воспринимаются как «живые организмы» и также поддаются наблюдению и изучению с физической стороны… А как мы можем изучать душу?