Глава 1: Пыль и пепел

Пепел падал беспрестанно, серый, удушающий снег, который покрывал все мелким, песчаным порошком, цепляясь за пропитанную потом форму Ларса, его ресницы, даже внутреннюю часть его ноздрей. Он был едким, горьким на вкус, физическое проявление отчаяния. Он закашлялся, резкий, хриплый звук, который разрывал его воспаленное горло, и выплюнул толстый комок черной мокроты на задыхающуюся землю. Металлический привкус крови смешивался с песком, постоянно напоминая о хрупкости жизни на этой заброшенной скале. Он тер свои очки дрожащей рукой, треснувшие линзы предлагали искаженный вид мира, окутанного вечными сумерками. Скелетные останки разбитых жилых блоков царапали задымленное небо, искривленные и сломанные, как кости давно умершего бога. Горизонт, размытое пятно серого и черного, не предлагал ни утешения, ни спасения.

Воздух, густой и тяжелый, висел, как саван, обжигая едким смрадом прометия. Резкий химический привкус цеплялся за заднюю часть горла Ларса, постоянный раздражитель, физическое проявление всепроникающего страха. Остатки недавней атаки орков были гротескным гобеленом разрушения, сотканным по опустошенному ландшафту. Разбитые машины, их корпуса были разорваны, как выпотрошенные звери, вытекали маслянистые жидкости, которые застывали в радужных лужах на покрытой пеплом земле. Искореженный металл, когда-то блестящий и целеустремленный, теперь лежал разбросанным и сломанным, как выброшенные игрушки злобного ребенка. Обугленные, дымящиеся кратеры, все еще излучающие неестественный жар, испещряли землю, словно гнойные раны, их края были усеяны почерневшими скелетообразными останками тел орков. Тишина, нарушаемая лишь изредка треском горящих обломков, нервировала, резко контрастируя с какофонией битвы, которая бушевала всего несколько мгновений назад. Это была тишина смерти, тихое последствие насилия.

Рядом с ним Аня работала с отработанной, почти механической эффективностью ветерана, перезаряжая свой лазган. Металлические щелчки и щелчок оружия, резкие и точные, были резким контрапунктом мертвенной тишины поля боя. Ее движения были точными, экономичными, каждое движение оттачивалось бесчисленными часами жестоких тренировок и мрачной реальностью войны. Пряди сальных черных волос, спутанные от пота и грязи, выбивались из-под ее шлема, прилипая к ее лбу, как нити полуночного шелка. Ее лицо, покрытое сажей и грязью, было маской мрачной решимости, челюсти были крепко сжаты, губы сжаты в тонкую линию. Ее глаза, закаленные не по годам, с пугающей интенсивностью изучали пустынный горизонт, выискивая любое движение, любой признак возвращения врага. Она была хищником, выжившим, выкованным в горниле бесконечной войны.

Они сгрудились вместе за разрушенной феррокритовой стеной, ее некогда гладкая поверхность теперь была разорена взрывами, свидетельством свирепости нападения орков. Зазубренные осколки металла торчали, как сломанные зубы, отбрасывая длинные, искаженные тени в тусклом свете, который просачивался сквозь заполненное дымом небо. Стена, едва достигавшая груди, предлагала скудную защиту, хрупкий барьер между ними и ужасами, которые таились в руинах.

Воларис Прайм. Само название шептало о смерти и отчаянии. Мир, обращенный в пепел и руины, свидетельство бесконечной, изнурительной войны, которая поглощала Империя Человечества на протяжении тысячелетий. Мир, где выживание измерялось минутами, надежда – мерцающим пламенем свечи на завывающих ветрах вечного урагана. Ларс и Аня, дети, едва вышедшие из подросткового возраста, уже были ветеранами этого жестокого существования, их юность была украдена ненасытными требованиями Императорской военной машины, их невинность была принесена в жертву на алтаре бесконечного конфликта.

Они выросли вместе в переполненных, клаустрофобных городах-Мегаполисах Бетельгейзе, их детство было симфонией грохочущих мануфакторумов, удушливого смрада промышленных отходов и постоянной угрозы призыва, нависшей над ними, как дамоклов меч. Мрачные, беспощадные реалии жизни в под-Мегаполисе выковали между ними неразрывную связь, общее понимание, которое превосходило слова. Теперь, брошенные вместе в мясорубку Императорской Гвардии, сражаясь в, казалось бы, бесконечной войне против неисчерпаемого потока инопланетных ужасов, они нашли странное, отчаянное утешение в своих общих трудностях. Молчаливая связь, выкованная в огне боя, скрепленная постоянным присутствием смерти. Они были солдатами, выжившими, связанными вместе судьбой и мрачной реальностью своего существования. Они были всем, что было друг у друга в этом сломанном, заброшенном мире. Они были, в некотором смысле, призраками, бродящими по руинам умирающей планеты.

Глава 2: Прибытие ксеносов

Низкий, гортанный гул, похожий на рычание подземного зверя, сотряс опустошенную землю, вибрируя сквозь ботинки Ларса и резонируя глубоко в его груди. Воздух, наполненный пеплом, гудел от чуждой энергии, ощутимого напряжения, которое покалывало его кожу. Он и Аня, инстинктивно сжимая свои лазганы, осторожно выглядывали из-за разрушенной феррокритовой стены, их глаза были устремлены на закручивающееся серое небо над головой.

Гладкие, инопланетные транспорты, непохожие ни на что, что Ларс когда-либо видел, спускались из бурлящих облаков. Они двигались с нервирующей, хищной грацией, их корпуса мерцали неестественным, перламутровым блеском, который менялся и рябил в тусклом свете, словно масло, разлитое по застоявшемуся, токсичному бассейну. Их формы, все плавные изгибы и острые углы, напоминали огромных, переливающихся насекомых, резкий контраст с тупым, функциональным дизайном имперских космических кораблей. Транспорты опустились на разоренную землю с мягким стуком, который отразился от земли, и шипением выходящих газов, сам воздух, казалось, потрескивал от потусторонней энергии.

Дао прибыли.

Двери транспорта с шипением открылись, извергая высокие, насекомоподобные фигуры. Они двигались с текучей, почти тревожной грацией, которая противоречила основной массе их биоинженерных боевых костюмов. Костюмы, бесшовное слияние органических и синтетических материалов, мерцали тем же перламутровым блеском, что и транспорты, их поверхности были покрыты замысловатыми, пульсирующими узорами, которые извивались и двигались под пленкой переливающейся жидкости. Их удлиненные конечности, заключенные в сегментированную броню, заканчивались когтистыми перчатками, которые сгибались и дергались с подавленной силой, хищная элегантность, от которой у Ларса пробежала дрожь по спине. Их головы, непропорционально маленькие по сравнению с их телами, были заняты многогранными глазами, которые мерцали холодным, чуждым интеллектом. Глаза вращались взад и вперед, осматривая пустынный пейзаж, оценивая разрушенный городской пейзаж нервирующим, бесстрастным пристальным взглядом. Их жвалы ритмично щелкали, сухой, ударный звук, который эхом разносился по неподвижному воздуху, чужой язык, который говорил не словами, а феромонами, сложная химическая коммуникация, которая передавала эмоции, социальный статус и стратегические намерения. Запах, приторно сладкий и слегка отталкивающий, наполнил ноздри Ларса, вызвав первобытное беспокойство, глубоко укоренившееся, инстинктивное недоверие.

Из ведущего транспорта появилась фигура власти. Шас'вре, командующий Дао, стоял выше остальных, его биоинженерный боевой костюм был украшен замысловатыми отметками и мерцающими гребнями, которые обозначали его ранг. Он обратился к собравшимся человеческим войскам, его голос был модулированным шипением, усиленным радио-решеткой его шлема, звук был странно лишен тепла или эмоций.

Он говорил о стратегических союзах, об общем враге, о взаимной выгоде сотрудничества. Его слова, переведенные радио-устройством, были логичными, убедительными, даже обнадеживающими. Но Ларс, наблюдая за командующим ксеносов, чувствовал растущее покалывание беспокойства. Их движения были слишком точными, слишком скоординированными, их выражения лиц были скрыты за бесстрастными масками их шлемов, слишком нечитаемыми. Феромоны, которые они источали, двигались и кружились, сложный химический язык, который он не мог полностью расшифровать, но он говорил о чем-то ином, чем дружба, о чем-то более холодном, более расчетливом. Ларс не мог избавиться от чувства, глубоко укоренившейся интуиции, отточенной годами борьбы в мрачной тьме 41-го тысячелетия, что что-то было не так, что под фасадом сотрудничества таился скрытый план. Дао что-то скрывали, и эта мысль послала холодную дрожь по его позвоночнику.