— Бог мой… — вслед за Джерри выдохнул Брай. — Это же…

Я услышала щелчок, словно кто-то нажал на пульте кнопку, включая звуковое сопровождение, и снова взглянула на картину.

Не знаю, что это было. Звучала ли эта волшебная музыка, слившаяся из прозрачного звона тончайших струн, вокруг меня, или это пела моя душа, узнавая руку и кисть Фарги, его манеру и его стиль. Смугло-золотой единорог с блестящей чёрной гривой пробивался из небытия и вторгался на безмятежное глубоко-голубое небо. Напряжённо изогнутая мощная шея, мускулистая широкая грудь, согнутые в ударе передние ноги с серебряными точёными копытами, разбивали хрустальную границу между мирами. И яркие глаза, чёрные и звёздные, как ночь Саади, озорные, диковатые, светящиеся счастьем и любовью, триумфально смотрели на нас. «Я вернусь! — смеющейся флейтой звучало вокруг. — Так и будет! Ждите! Я вернусь!»

Новый день разгорелся над островом Хюр, и белый силуэт Скалы Падающей Птицы снова купался в ярких лучах солнца. Пели птицы, и на цветах как бриллианты сверкали капли утренней росы. Мы вышли в сад Фарги. Нам не нужно было ничего говорить. Мы простились с нашим другом, ушедшим далеко. Мы простились, но в этом прощании была надежда на новую встречу. Он обещал, а значит, он вернётся. Может, пройдут годы и века, но этот освобождённый им от Зла мир снова услышит его смех, это солнце снова отразится в его ласковых глазах. И, может быть, тогда он придёт сюда уже не для того, чтоб сражаться и умереть, а для того, чтоб жить и учить людей любви и надежде.

Я брела по садовой дорожке, едва касаясь пальцами разросшихся розовых кустов, источающих благоухание и свежесть. Я смотрела на нежные, но так отважно распахнувшиеся навстречу солнцу и миру цветы, и вспоминала слова столь любимого им Хайяма. Слова, в которых как в зеркале отразились его душа, его жизнь и его любовь…

Будь всесилен как маг, проживи сотни лет,

В тёмной бездне веков не увидят твой свет.

Лишь в легендах порой наши судьбы мерцают.

Стань же искрою счастья средь этих легенд.