– Хороса буря, – заметил Жорж, когда наш невеликий караван тронулся с места. – Да, хороса, – подтвердил он ещё раз, вдохнув воздух степи полной грудью. – Гоби стала как новенькая.

И верно. Местность за истёкшие часы совершенно переменилась. На глаз нельзя было сказать с точностью ни откуда мы пришли, ни куда собираемся направиться. Исчезли совершенно даже туриновы холмы. Мой товарищ, кстати, пожаловался, что его личного запаса воды (а у нас ещё имелась бадья для общего пользования и неприкосновенный запас в пятилитровой бутыли) осталось меньше половины. Думаю, он беспокоился сильнее моего, что его поглотит песок (в чём, конечно, ни за что не признался бы), и тратил воду неосмотрительно расточительно. По этой причине я спросил у Жоржа, далеко ли до Дзага, на что он ответил, что, если будем двигаться всю ночь, то, возможно, к утру и придём. Такой ответ меня совершенно не устраивал, поэтому я достал электронные карту и компас из своей поясной сумки и самостоятельно попытался выяснить, где мы на данный момент находимся. По моим расчётам вышло, что Жорж забрал слишком высоко на север, о чём я и поставил его в известность. К моему удивлению, на этот раз он не стал спорить с глупыми туристами, а сразу сменил направление на указанное мною. Я подумал, что так даже лучше, если он решил переменить свой ворчливый нрав на более уважительное к нам отношение после того, как понял, что в этом путешествии, несмотря на все его знания о местном крае, главные всё-таки мы. Как же плохо я разбирался в монголах! Не в их характере подобная переменчивость.

Несколько позже мне показалось, что Жорж как будто думает остановиться, хотя надобности в привале пока не было. Я в шутку поинтересовался у него, уж не заплутал ли он. Наш монгол помотал головой и снова ускорил прыть верблюдов. И в этот второй раз его такого странного поведения мне снова не пришло на ум, что монгол от нас что-то скрывает. Только когда солнце село, он вдруг сказал, что необходимо расположиться на ночёвку.

– Жорж, вы ведь обещали, что приведёте нас в Дзаг к утру, – мягко напомнил я.

– Так было до бури, но вы не послушаться, вы итьти, когда я велел остановица делать привал. Теперь нет Дзаг до утра.

– Уж не боишься ли ты признаться нам, что сбился с пути? – поинтересовался Турин. Он вообще был до крайности неразговорчивым малым. Про себя считал, что говорить стоит лишь тогда, когда действительно стоит говорить, что, по мнению большинства нормальных людей, происходило крайне редко.

– Нет сбился, нет. Отклонился, да. Немного, цуть-цуть. Как наснёт светать, придёца немного повернуть назад, а потом мы пойдём в Дзаг правильно.

– Зачем делать ночёвку, если можно продолжать путь, раз никто из нас не устал? – пробурчал я.

– Потому что в темноте ему не отыскать дороги, а признаться нам в том, что заблудился, он не смеет, – вполголоса пробормотал Турин.

– Подожди, Турин, я действительно хочу разобраться. К чему нам вообще поворачивать обратно? Навигация показывает, что мы движемся в правильном направлении. К утру мы можем быть в Дзаге, если продолжим путь сейчас, я уверен.

– Нет-нет, – подал голос Жорж. – Впереди идут плохие земли. Из-за бури мы слишком близко подосли и должны обойти их, но, пока темнота, я могу осибица и вывести вас на опасности. Надо делать привал, насяльник.

Из-за того, что я был более разговорчив, Жорж с самого начала стал называть меня начальником и уважать чуточку больше Турина.

– Что ещё за плохие земли? – спросили мы в один голос.

– Там, впереди, живут духи зла. Весьно голодные духи из низменного мира. Уж много лет как они облюбовали для себя те земли впереди. Всякий, кто окажется там, исчезает. Уж много-много хоросих монголов пропало. Пропадают стада, пропадают караваны. Впереди больсая опаснось.

О голодных духах я слышал из буддистских верований. Эти духи были нечто вроде низших форм перерождённой материи. О подобном месте в Монголии, где массово пропадали бы люди, – никогда.

– Послушай, Жорж, уж не дуришь ли ты нам голову? Может, тебе просто хочется поспать, лежебока ты эдакий?

Я знал, что в случаях, когда у монгола всего в изобилии в его хозяйстве, он предпочитает вовсе ничем не заниматься, а лежать в своей юрте да бесконечно попивать чай.

– Нет, насяльник. Будь я зверем носьным или птицей, чтобы видеть в темноте, я не стал бы настаивать на носьлеге, а безопасно привёл бы вас в Дзаг. Но теперь незя. Можно нарваться на какого-нибудь голодного духа, обходящего границы своих владений, и он проглотит нас. Всех проглотит. Нет, нет, ждать утра надо.

– Ну, насчёт того, что в темноте ты не видишь, я тебе поверю, и на ночлег мы, так уж и быть, остановимся. Но завтра никаких глупостей и поворотов обратно. Приведёшь нас в Дзаг кратчайшим маршрутом, напрямки.

– Незя. Никто ещё не возвращался после встреси с голодным духом. Вперёд нет пути, – и для пущей убедительности он добавил. – Ни живым, ни мёртвым.

Пока раскладывались на ночлег, начались меж нами споры. Мы с Турином, конечно же, не верили ни в каких духов и пытались втолковать Жоржу, что, находясь вместе с белыми людьми, его жизни не может ничто угрожать, но на все наши разумные доводы он с неутомимым спокойствием повторял, что вперёд дороги нет. Тогда Турину пришло в голову, что наш монгол так упрямится, потому что мера вознаграждения ему вдруг начала казаться недостаточной, и вслух предложил увеличить суточный паёк вдвое. Монгол, казалось, не обратил на удвоенное вознаграждение внимания, и тогда Турин прибавил ещё чуть-чуть, но, похоже, никакая сумма не могла вытеснить из Жоржа опасения за собственную шкуру. Я шепнул Турину, чтобы тот прекратил напрасные уговоры. Если монгол не образумится и к утру, мы просто оставим его. До Дзага недалеко, доберёмся сами с нашими средствами навигации, а уж там отыщем себе другого проводника, более покладистого, быть может, даже за меньшую сумму, который доведёт нас до озёр. На том и порешили, и успокоенные легли спать.

Лично я после длительного бодрствования и перенесённых неудобств от песчаной бури спал как убитый, и Турин, похоже, тоже, ибо, пробудившись поутру, мы не обнаружили вокруг себя ни одной живой души. Этот подлец Жорж бросил нас и впридачу увёл всех верблюдов, даже вьючного. Единственное, ему хватило остатков чести снять с сёдел наши личные вещи и оставить их нам. А в них-то как раз и находилось самое главное для нашего выживания в степи: карты и прочие средства навигации да подканчивающиеся запасы продуктов. Не будь всего этого, мы непременно бы сгинули в Гоби, а так у нас имелся неплохой шанс выбраться. Единственное, в чём мы испытывали недостаток, так это в питьевой воде. Бадья и бутыль исчезли вместе с верблюдами, а в наших личных флягах оставалось немного: у меня – чуть больше, чем половина, а у Турина спасительная жидкость плескалась на дне.

Мы спокойно позавтракали, как делали это во всякий день нашего путешествия, а потом стали решать, как же нам быть. В том, что мы должны попытаться добраться до Дзага, разногласий у нас не было. Однако, изучив карты, мы несколько застопорились, не приходя к единому мнению относительно того, какой маршрут избрать. Я считал, что нужно слегка отклониться от области, якобы заселённой голодными духами. Турин же настаивал, чтобы идти напрямки, ведь если бы не ночёвка и не упрямство монгола, в это время мы уже были бы в Дзаге. Я настаивал на отклонении лишь по одной причине: если пойдём прямо, у нас вообще не будет шансов кого-либо встретить, так как, из слов Жоржа выходило, что все монголы сторонятся этих земель, и в нашем случае поступать так глупо. Вода на исходе, самостоятельно найти подземный ключ мы не сумеем, а идти пешком – не то, что на верблюдах. Кто знает, когда мы вообще куда-нибудь придём? Отклонившись же, мы хоть и удалимся от Дзага, но сможем рассчитывать на встречу с каким-нибудь караваном или кочующим монголом-одиночкой. В итоге порешили двигаться вдоль самой границы запретных земель, как обрисовал нам её наш трусливый проводник, чтобы и кочевников можно было встретить, и крюк не слишком большой бы делать пришлось, если Дзаг уже рядом. Только вот кто из нас мог сказать, сколь долго эта самая граница тянется?