О, как желал попасть он в этот коллектив!

Мечта всей жизни – быть на этой славной сцене —

Сбылась, а он талантлив, молод и красив,

И ветеранам стать готов достойной сменой.

Какие звёзды здесь, какие имена!

Здесь каждый знаменит и славою обласкан —

Их любит публика, их знает вся страна,

Их жизнь не прозябание, а чудо, сказка!

Но отчего актриса не сдержала слёз?

А на лице актёра зависти гримаса?

И неизменно всех волнующий вопрос:

Как выбраться из театрального запаса?

О, где же Гамлет мой?! – актёрской жизни цель.

Когда же, блин! и я Офелию сыграю?

Кому-то в помощь режиссёрская постель,

А кто-то вечно ждёт и остаётся с краю.

В обойму избранных чужому не попасть,

И дружбу водят здесь всегда не «за», а «против»,

Тирана-режиссёра безгранична власть —

Он по подмосткам их, как кукол глупых, водит.

Какие страсти за кулисами кипят!

Почище даже, чем в трагедиях Шекспира.

Но кто б из них театр ни проклинал стократ,

Сам не покинет лицедейства мира.

Актёр на сцене забывает о себе —

Отдавшись воле сумасброда-режиссёра,

Он раствориться вынужден в чужой судьбе,

И в этом суть и жуть профессии актёра.

Но тот, кто эту смесь волшебную вдохнул,

Кто монологом вызвал смех и слёзы зала,

Навек в пучине лицедейства утонул,

И эта страсть его навеки повязала.

И счастлив он в чужих эмоциях гореть —

Чтобы душа его огнём страстей пылала,

И в сотый раз переживать любовь и смерть,

И этого наркотика ему всё мало.

Он – Штирлиц, д’Артаньян, и Шурик, и Жеглов,

Его талант актёрский ценят миллионы,

Он заслужил их всенародную любовь,

И под овации выходит на поклоны.

И пусть была его дорога нелегка,

И пусть меняются пристрастия и моды,

Он на экране остаётся на века —

Герой-любовник или гений эпизода.

Он вновь на сцене и играет ту же роль

В спектакле лучшего на свете режиссёра.

И снова царствует на сцене как король —

Прекрасная профессия актёра!

Она гитаре что-то тихо напевала,

И ей хотелось, как в волшебном сне,

Парить над городом с влюблёнными Шагала,

Лететь над морем с чайками Моне.

Она поэзией, как воздухом, дышала

И радостно вошла в тот чудный мир,

В котором музыка прекрасная звучала,

Где ждал её стихов и песен пир.

Певунье женского простого счастья мало —

Чуть прикоснувшись к золотой струне,

Она легко взмывает к чудесам Шагала

И чайкой вольною летит к Моне.

И этой радостью весь быт её пронизан,

Она встаёт с улыбкой поутру,

Овеянная серебристым лунным бризом,

Готовая гулять по ноябрю.

Никто не может возвратить судьбы начало,

Но ей, как прежде, хочется во сне

Лететь по воздуху с влюблёнными Шагала,

Парить над миром с чайками Моне.

Ты помнишь, парень, тот давно забытый блюз?

С тех пор прошло лет тридцать восемь или семь —

Нет, я на прошлого химеры не молюсь,

Точнее говоря, я не молюсь совсем.

Я помню: ты играл нам этот странный блюз,

Никто не танцевал – мы слушали тебя,

Был горько-терпким тех времён ушедших вкус —

Уж так сложилась поколения судьба.

А он всё вертится в башке, тот давний блюз,

Хоть молодость прошла, и жизнь почти прошла,

И финиш близок, но его я не боюсь.

А как, скажи, сложились у тебя дела?

Играешь ли ты нашей молодости блюз?

Она прошла, мой друг, её нам не вернуть,

И время разорвало наш былой союз,

Но что поделаешь? У каждого свой путь.

Сыграй же снова нам тот старый добрый блюз,

И пусть он памятью о прошлом прозвучит.

Не сбросить с плеч прошедшей жизни груз,

Но как горчит его мелодия, горчит…

Мой взгляд невольно привлекла картина:

В лучах заката – тундра, чахлый лес,

Болото, грязь, канава и купины,

А сверху – свет сияющих небес!

Картина эта – символ нашей жизни:

Есть высший мир над бренностью земной.

Художник! Ты ведь так и не был признан

Ни публикой капризной, ни страной.

Твоя рука, что так владела кистью,

Легла на грудь под крышкой гробовой,

А путь твой, незадачлив и извилист,

Проложен был беспутной головой.

Ты жил богемной, бесприютной жизнью,

Очаг семейный так и не зажёг,

Но женщины любили бескорыстно

Тебя за то, что дать другой не мог.

Ты бедность знал, житейскую непруху,

Запои, но и творческий азарт,

Когда огонь таланта, страсти, духа

Горел в твоих неистовых глазах.

И в эти Богом данные мгновенья,

Отринув здравомыслия покой,

Небесный дар любви и вдохновенья

Владел твоей всесильною рукой.

Ты, как сумел, распорядился даром,

Не праведником жил, но не во зле,

Ну а бессмертия иного не бывает —

Лишь след, что мы оставим на земле.