– Что, нравится моей обезьянке? Уже не так больно?

– Да, Госпожа!

– Что должна отвечать моя обезьянка?

– У-у-у-у!

Спустя несколько минут скорость движения замедлилась, и Данил облегченно выпустил на покрывало густую белую лужицу. Манюнечка вынула игрушку и под тусклым светом смогла разглядеть, что та была не очень чистой.

Вот вам и пюрешка с г…

– Для первого раза сойдет, но на будущее учти, что перед такими процедурами нужно обязательно промываться, – сказала Госпожа, с отвращением кинув на кровать грязную игрушку.

В темноте было видно, как покраснели щеки Данила. Он аккуратно встал с кровати, чтобы все нечистоты после их занятия остались только на покрывале.

– За такую провинность могу заставить тебя это все слизать, – хитро улыбалась Манюня.

– Такого фетиша у меня нет, спасибо, – Данил робко развернулся и покинул Манюнечку на несколько минут.

Вернувшись окутанным в полотенце, парень надел свои очки и собрал в кучу грязное постельное белье. Манюня наблюдала за этим со стороны, сидя в кресле рядом с кроватью. Спустя пару минут парень принес для нее футболку и шорты, явно мужские.

– Это тебе для сна. Наташины на тебя не налезут. Она M-ку носит.

Манюня удивленно подняла бровь.

– Даже не выгоняешь? Как благородно с твоей стороны!

Девушка взяла в руки одежду и по знакомому коридору дошла до ванной. В ней все также стояло на своих местах: разве что баночки с женскими кремами занимали чуть больше пространства, чем привычные гели для бритья и мужской гигиены. Позаимствовав Наташины ватные диски и молочко для снятия макияжа, Манюня наконец-то смогла умыть свое лицо. Она смотрела на себя в зеркало: зрачки были все еще расширены от алкоголя, а волосы все так же беспорядочно лежали на голове.

«Голову помою уже у себя, а то Наташины шампуни вряд ли мне подойдут», – решила Манюня. Приняв душ и надев приятную на ощупь одежду, она вернулась в комнату Данила. Он уже лежал под одеялом.

– Получается, что сегодня, спустя почти семь лет, я вновь лишила тебя девственности, но уже анальной.

Данил приподнял уголки губ, но тут же опустил их, серьезно ответив:

– Получается, что так.

– Где тогда моя лазанья? – игриво продолжала Манюнечка.

– Думаю, что-нибудь соорудим на завтрак, – сказал Данил и отвернулся к стене.

«Новое блюдо: лазанья с г…», – хотела было пошутить девушка, но выпивший организм уже вовсю заявлял, что хочет спать. На часах уже было почти 4 утра. Поставив будильник на 12 часов, девушка уснула, отвернувшись от Данила в другую сторону.

Тремя днями ранее.

…Она открыла глаза, лежа на спине. Дыхание затруднено. Храпела ли она? Во всяком случае, это не доставляло дискомфорта остальным пассажирам поезда, следовавшего из Владикавказа в Москву. Двери в купе были открыты. Перевернувшись на бок и переведя дыхание – все-таки грудь пятого размера давала о себе знать – она посмотрела в окно.

Город N подмигивал еще новогодними огоньками где-то вдали. Станция начинала пустеть. «Год меня здесь не было, но ничего не поменялось», – грустно подвела итог девушка. Самолетами она не летала; поездами, хоть и не очень любила, но была вынуждена ездить, и каждый раз объяснять соседям по купе, как ее зовут, где она работает и куда она едет. Путь домой составлял целых два дня.

На маршруте Владикавказ – Москва ей попалось «молодое» купе. Верхнюю полку занимали двое стриженных под «ежика» молодых ребят. Соседкой по нижней полке была не то армянка, не то осетинка, перевозившая с собой невероятное количество сумок с гостинцами из дома. Компания была не общительной, но и не напрягала.

Проводница погасила свет во всем вагоне, был дан сигнал спать. К тому же просыпаться предстояло через каких-то 5 часов. Из сонного купе было хорошо видно звездное небо. Манюня легла так, чтобы, задрав голову, она могла видеть как можно больше небесного полотна.

«Как встретят меня родители? А он? Интересно, он все еще живет там?», – подумала она.

Прибытие задерживалось. Больше всего Манюня не любила, когда что-то идет не по плану. Задерживались обычно самолеты, а поезда всегда приходили вовремя. Они опаздывали на целый час, благо в Москве у нее была долгая пересадка.

– Дали мне какие-то тесты на IQ, 5000 вопросов. Я их решал, – делился в коридоре бритый сосед с верхней полки. – Спустя час зовут меня в комнатку, прицепляют провода и давай спрашивать: «Кто такой, сколько лет, употреблял ли наркотики». Я говорю, мол, не употреблял. Они давай давить: «Говори, что пробовал! Соль курил?» И так шесть раз – заводили, выводили, и все тот же вопрос. В конце говорят: «Это был тест на стрессоустойчивость, ты его не прошел». И отправили в армию. Второй сосед понимающе качал такой же бритой головой.

Спустя несколько часов новый маршрут: Москва – Екатеринбург, еще не самый последний. Проводница долго продержала ревущую толпу на морозе и, сжалившись, запустила в свои владения. В этот раз в купе с Манюней поселились крепкие мужчины. Один сразу молча запрыгнул на верхнюю полку, второй начал знакомиться. Судя по экипировке, едет с горячей точки.

– Ты заправляйся, я выйду, – сказал мужчина как-то по-отцовски, заметив, что вместе с девушкой занимает уж слишком много пространства.

– Ага, вынос кузова 10 метров, – пошутила Манюнечка, как бы стесняясь своей крупности. Ей действительно требовалось много места, чтобы вертеться в тесном купе.

Хитрый, думалось Манюнечке. Выйдет и будет смотреть на то, как я переодеваюсь. Но мужчина галантно отвернулся и начал разглядывать в морозных окнах убегающую Москву. Манюня заправилась и уселась в позу йога посередине полки. Поезд был новый: в вагоне имелся душ и еще не спившаяся проводница, резво предлагающая купить мороженое.

Манюня обратила внимание на мужчину. Лет 50, наверняка двое детей, кольца на пальце нет, в разводе? Подтянутый, видный, наверняка не простой солдат, а кто-то поважнее. Тогда почему поездом? Из серых треников выпирал bulge[3]. Манюня с интересом его разглядывала, но только от мысли дальнейшего взаимодействия тотчас себя одернула. Она не умела вот так вот нагло, но ведь фантазировать никто не запрещал. Ценила робость и скромность, потому что была сильной женщиной и хотела сама добиваться. А когда к ней лезли уже становилось не интересно.

Утром их поезд снова задержали. Она узнала об этом в 11 утра. Все бы ничего, но в этот раз она пересаживалась на поезд до Челябинска, и у нее было всего полчаса. Покупая билеты, она посчитала, что это очень удобно, но погодные условия изменили все ее планы. Вера в точность поездов иссякла окончательно. Манюня смотрела через окошко на родные уральские леса. Мельком пробегали деревеньки. Раскрылась перед взором большая снежная поляна. «Вот бы поляна была усеяна хуями», – фантазировала Манюня. «На лесной полянке росли бы хуи, маленькие и большие. А внизу, ближе к земле, лежали бы мошонки. И все бы твердые были хуи, парочка всего лежащих. Я бы прибежала на такую поляну, подняла бы юбочку и села б писей на грибок. На коленки бы опустилась, чтоб на маленький хуёк присесть. Дрочила бы земные хуи пизденкой, а потом бац – и кончил бы один прямо в меня своими грибными спорами. Кто бы у меня тогда родился?» – Манюня уснула.

Че-ля-бинск. Член-блядинск. Истерзанный всеми кому не лень город. Но как-то по-родному, что ли, щекотал нос стоящий запах фенола. Морозный город встретил Манюню горячим кофе три-в-одном и ожидающим такси. Родина неустанно звала её обратно в снах и воспоминаниях, и наконец она нашла причину, чтобы приехать сюда: ей исполнялось 25. Она постоянно думала о том, как соберет родственников, и, может, встретит старых друзей. Они ведь тоже по ней соскучились, правда? А он? Поздравит ли ее в этом году?

Манюня переступила порог отчего дома. Там ее встретила мать с распростертыми объятиями, а отец, после того как чмокнул в щеку, вручил ей в руки перфоратор и дал указание сходить в строительный магазин за сверлом. В этом доме все стабильно. Нет только любимой младшей сестры, которая уехала учиться в Москву.