– Хм, – отец Альмонд кивнул головой и подошел к двери склепа.

Осторожно, едва касаясь пальцами старейшина очертил на двери знак печати, а затем немного постояв осторожно прильнул ухом к двери. Все замерли в ожидании. Но ничего не происходило. Отец Альмонд отошел от двери и достал из кармана флакон. Он смачно окропил этой жидкостью тлеющую траву и поставил на алтарь.

– Это заговоренный чертов куст, добавляйте его в свечи и кропите траву. Отныне нести священный долг будут трое монахов, пока мы не выясним, что так напугало отца Рендола. Вас сменят через несколько часов, если что-то произойдет, немедленно сообщайте. Совет состоится на рассвете. И еще, отец Торвальд, после смены зайдите к Старейшине отцу Тирису. Он желает поговорить с вами до совета.

С этими словами Альмонд удалился, оставив у алтаря троих монахов.

Торвальд поправил под коленями меховую подстилку, набитую тонкой сосновой стружкой, и вновь зашептал молитву. Его мысли привычным образом вернулись к воспоминаниям.

Торвальд полюбил храм всем сердцем. У него была своя отдельная кровать, собственная подушка и даже одеяло. Он тщательно стирал и ухаживал за своей одеждой, которую не нужно было ни с кем делить, его кормили три раза в день и ему не нужно было ждать для этого пока он подрастет и получит какие-то навыки. Работу, которую он выполнял была ему по силам, а еще его обучали грамоте, письму, счету. Он изучал древние почти забытые языки и у него неплохо получалось. Он быстро освоился в своем новом жилище, глаза быстро приспособились к вечному мраку, слух стал острым от вечной тишины. Конечно, обет молчания никто не приносил, но все монахи были мало разговорчивы и скупы на любое проявление чувств. Отца Тириса он пока больше не видел, зато активно изучал изготовление свечей, мыловарение, работы по дереву, травы и их свойства. По мере того, как Торвальд подрастал, его пытливый ум требовал все больших знаний, но все его попытки продвинуться дальше не увенчались успехом. В храме был давно установлен свой неспешный порядок. Когда, в каком возрасте и чем заниматься. Все изменила его случайная встреча с процессией старейшин. Все монахи стояли в почтенном поклонении, тогда как Торвальд не сдержался и кинулся к отцу Тирису шедшему во главе.

– Отец, отец мой, – зашептал юноша. – Позволь мне предстать перед тобой, хотя бы в последний раз, заклинаю тебя.

Стоящие в замешательстве монахи быстро пришли в себя и оттащили юношу.

Все ждали реакции отца Тириса, запугивали Торвальда различными карами, но вот чего они не ожидали, так это того, что спустя 10 лун, главный старейшина призовет в свою келью этого бестолкового парня, да еще и на вечернюю трапезу.

Отец Тирис восседал все на том же своем кресле, обтянутом мехом, но теперь Торвальд знал, что этот мех принадлежал речной крысе. Он славился своей устойчивостью к сырости и его не ела моль. Возле кресла стоял прочный деревянный стол с резными ножками и хорошо отполированной столешницей. Напротив, стоял табурет, его сиденье также покрывал густой мех речной крысы. Торвальд несмело зашел в келью и низко поклонился, вспоминая слова монаха из коровника. «Вот высечет тебя старейший за твою дерзость, попомнишь мое слово, так высечет, что до старости ходить не сможешь». Торвальд застыл в поклоне, когда услышал:

– Проходи сын мой, садись, раздели со мной вечерню.

Торвальд выпрямился и подошел к столу. Трапеза старейшины не отличалась от того, что ели монахи. Та же похлебка из кролика с молодыми листьями крапивы и тонкая пресная лепешка. Разве что в мисках было намного больше вкусной крольчатины. Торвальд осторожно присел на табурет, чувствуя мягкость мехового сиденья и взял деревянную ложку. Он не осмеливался заговорить первым. Старейшина тоже молчал и неспеша потягивал с ложки наваристый бульон.

– Как тебе живется в храме Торвальд? – заговорил первым отец Тирис.

Юноша вмиг оживился: – Все очень хорошо старейший! Я всем доволен.

– Я рад это слышать, – он вновь отхлебнул суп из ложки. – Похлебка сегодня очень вкусная.

– Ага, – кивнул Торвальд спешно пережевывая крольчатину. – Отец Фарон сегодня принес трех кролей. Он обещал научить меня ставить ловушки. У него всегда улов самый богатый, – Торвальд помакал лепешкой бульон и отправил ее в рот. – Он настоящий мастер своего дела.

– Он всегда был таким, – добавил старейшина. – Когда ни будь и ты сможешь так же ловко управляться. Было бы желание.

Торвальд приподнял чашу и отпил крепкий бульон: – Желание есть, я много желаю.

Отец Тирис покачал головой: – Желаний много, а ложкой есть не умеешь.

– Простите, – Торвальд вытер рот рукой и взял ложку. – Уж сильно вкусно. Я сегодня видел, как на кухне толкли в бульон клубни земляной груши. Оказывается, это секретный рецепт, чтобы бульон был крепче, вы знали?

Старейшина усмехнулся: – Как легко и быстро ты выдаешь секреты. Только узнал и сразу растрепал.

Торвальд смутился: – Ну это же не такой важный секрет.

– Для тебя может и нет, а для того, кто это придумал и держал в тайне, очень важно, иначе зачем бы он скрывал?

– Я не подумал, – ответил юноша и запихал в рот второй кусок крольчатины.

–Так вот думай, – поддел его старейшина. – Болтовня никогда до добра не доводит, всякий и любой секрет уважать надо. Молчать и слушать, вот что лучше всего. Особенно для глупых мальчишек и девчонок. – отец Тирис отодвинул тарелку, – Ты мне вот лучше, что скажи. Что за потребность тебя обуяла Торвальд? Что ты кинулся ко мне против всех правил и учений.

Юноша стыдливо опустил глаза: – Я так боялся, что вы меня не вспомните, но вы даже мое имя не забыли.

– На это есть причины. – Усмехнулся в бороду старик. – Ты единственный кто сказал мне спасибо, за это тяжкое бремя. Помнишь?

– Помню, – кивнул юноша. – Но это не бремя, для меня это словно настоящее благо.

– Много ты понимаешь, – хмыкнул Старейшина. – Если благо от бремени отличить не можешь.

Торвальд нахмурился: – Вы не понимаете, там, где я рос, я никому был не нужен, а здесь меня кормят, одевают, учат…

– Так вот какова твоя цена? Чистые портки и ломоть хлеба? – отец Тирис громко усмехнулся. – Хорош служитель, ничего не скажешь, а придет злой дух и скажет, идем Торвальд, я тебе кушанья небесные подам, да портки нежнее шелка и забудь, как звали нашего будущего Хранителя.

– Да зачем вы так! – повысил голос юноша и тут же осекся, встретившись с твердым взглядом старца. – Я совсем не про это, я про жизнь мою сложную в детстве!

– Ну ты поплачь еще, – вздохнул отец Тирис. – Пожалей себя бедного несчастного, так ведь поступают слабые люди. Ты ведь ни разу не пожалел свою мать, которая я уверен сама не доедала, иначе ты бы просто не выжил, ты не пожалел отца с братьями за их тяжелый труд, ты даже не знаешь, что это такое, но ты пожалел себя. Это ли не слабость?

Торвальд запыхтел и опустил голову.

– Твой мир сынок слишком беден и скуд. – Продолжил Старейшина. – Твой рот слишком много говорит, а твои чувства бьют фонтаном, тогда как места подумать у тебя не остается. Видимо твое место в коровнике, а не в великих залах. Ты ничего не понимаешь.

– Но я хочу! – излишне эмоционально среагировал юноша. – Я хочу знать, я хочу научиться, я хочу понять! Мне мало того, чему меня обучил отец Рендол. Я уже сам начал составлять мази и отвары, и моя мазь быстрее лечит сырую язву, чем рецепт отца Рендола. А моя посуда! Вы видели мои чашки? Они не хуже этих, а те, что делает отец Каис… да от его ложек можно оставить занозу на языке. А книги? хотите послушать? Я уже бегло читаю на иллиритском, могу на слух переводить дарийский, а в священном писании времен первой матери я сам разгадал ключ к чтению, отец Рендол сам сказал, что у них на него ушли годы. Я хочу учиться, я хочу знать больше, почему мне этого нельзя? – Торвальд соскочил с табурета. – Почему я убираю и выбрасываю навоз, если я знаю, что это лучшее средство для отопления и согрева, коровьи лепешки нужно просто хорошо просушить и сложить к зиме, а они смеются словно я глупец какой-то.