В годы восстановления народного хозяйства партия направляет Ивана Федоровича, коммуниста с 1922 года, в Коломну, на машиностроительный завод, а затем в Зарайск. И поныне в краеведческих музеях городов, в туристских проспектах и книгах, посвященных истории этих мест, рассказывается о партийце-ленинце, отдававшем все свои силы, разум и умение восстановлению и развитию советской промышленности, — Иване Федоровиче Власове.

Здесь же, в Зарайске, закончил семилетку Коля Власов, мечтавший так же, как и отец, работать, не жалея себя, во славу родной земли...

Иван Федорович приехал под утро. Усталый, с красными от бессонницы глазами. И вот они сидят друг перед другом, немолодые уже, измотанные войной и долгими месяцами ленинградской блокады, и не решаются вскрыть конверт с официальным штампом райвоенкома. Наконец Иван Федорович берет ножницы и отрезает от конверта тоненькую полоску. Потом достает серый бланк государственной бумаги. Невидящими глазами долго смотрит на ровные строчки фиолетовых букв.

— Убит? — потерянно шепчет Матрена Григорьевна.

— Пропал без вести...

Конечно, они думали, что сын будет художником. Коля отлично рисовал, и руководитель изостудии при Зарайском Доме пионеров говорил им, что у Коли способности. Николай же хотел быть только моряком. А когда успешно закончил семилетку и получил свидетельство с хорошими и отличными оценками, пошел в ФЗУ, а потом работал вместе с отцом на заводе. Здесь оказалось, что морская служба уже не по нем. «Только в летное!» — заявил он родителям.

Матрена Григорьевна отговаривала сына, как могла. А отец согласился, сказал только: «Летное так летное, тебе видней. Но чтоб в своем деле был одним из лучших. Чтоб не краснеть нам с матерью. Помни».

И впервые сын надолго уехал из дома. В знаменитое Качинское. Учиться на летчика.

...Кабина самолета. Стрелки нехитрых приборов покоятся на нулях, карандаш самописца застыл на краю белоснежного ватмана. Потом вспыхнула сигнальная лампочка: пора! Николай скомандовал уже привычное: «От винта!» и секундой позже: «Прошу запуск!»

Ожил пульт. Забегали, заметались в стеклянных коробочках стрелки, задвигался самописец, повел по ватману прямую жирную линию. Прибор высоты отметил: 20, 40, 60... Руководитель полетов произнес вводную: «Высота 150, скорость 200. Продолжайте полет по прямой».

Ровный след грифеля прочертил лист ватмана почти поперек. Еще минута, и самописец упрется в металлический бортик рамки. Но с командного пункта подается новое распоряжение: «Выполняйте левый разворот. Угол наклона пятнадцать градусов». Совсем как крылья самолета, кренится влево горизонтальная стрелка прибора. По ней видно, что там, в кабине, начинающий пилот изо всех сил старается не завалить машину на крыло, выдержать заданный уклон.

Наконец, прочертив три стороны прямоугольника, самописец поворачивает на последнюю прямую...

Погасли лампочки, присмирели стрелки. Руководитель занятий еще раз внимательно рассматривает график полета и направляется в конец зала, где установлены полностью оснащенные кабины самолетов. Это тренажеры. На них-то сегодня и «летали» курсанты первого года обучения. И среди них Николай Власов.

Отец мог гордиться сыном. Полеты у него шли хорошо с самого начала. Остальные предметы Николай тоже осваивал успешно. Училищное начальство посматривало теперь на Власова с определенным прицелом. Вначале он радовался повышенному вниманию со стороны инструкторов и командиров — была возможность дополнительно позаниматься на тренажере, а иногда, что вызывало постоянную зависть товарищей, подняться лишний раз в воздух.

Огорчаться пришлось позже, в конце учебного курса. Его товарищей направили для прохождения службы в боевые полки, Николая оставили в училище. Инструктором.

«Пропал без вести»!

В это невозможно было поверить. Ведь, кажется, совсем недавно с гордостью он прикрепил к петлицам лейтенантские «кубари». Матрена Григорьевна вспоминала, как приехала погостить к сыну в Качу, когда он уже был инструктором. Вечером, после напряженного трудового дня в училище, Николай вышел с ней на прогулку. Группа курсантов, разговаривавших в отдалении, завидев Николая, четко, по-военному приветствовала его. «Двадцать лет, — подумала тогда Матрена Григорьевна, — а уже командир, людям наставник. И уважают его, видно».

Почти семь лет прошло с того счастливого времени, и вот теперь где он, сын? Может, у партизан, может, в окружении — чего не случится на войне...

В боевых действиях Николай Иванович Власов участвовал практически с первого дня Великой Отечественной. Командир эскадрильи истребителей, он выполнял боевые задания самой различной сложности и назначения: сопровождал бомбардировщики в тыл врага, штурмовал вражеские позиции, весьма успешно охотился за фашистскими самолетами, неоднократно участвовал в отражении массированных, в том числе и ночных, налетов врага на советские оборонные объекты.

Во второй половине июля 1941 года, после кровопролитных боев в районе Смоленска, наступление фашистских войск на Московском направлении захлебнулось. Гитлер издал специальную директиву за № 34. Впервые с начала войны он был вынужден приказать своим войскам перейти к обороне.

Притягивала к себе врага столица Советского государства. Гитлер так обозначил цель массированных бомбардировок Москвы: «Нанести удар по центру большевистского сопротивления...»

До середины июля 1941 года постановлением Государственного Комитета Обороны и приказом Ставки противовоздушная оборона столицы была усилена, заново перестроены системы взаимодействия авиачастей и боевого руководства ими. Теперь не 11, как недавно, а 18 истребительных авиаполков ПВО — почти 600 самолетов! — охраняли Москву. В помощь им действовали летчики-истребители армейской и фронтовой авиации, вместе с войсками сражавшейся на дальних подступах к столице. В их числе и истребительная эскадрилья Николая Власова. В документах указывается, что только в районе Брянска ее летчики совершили 143 боевых вылета. Но больше всех, конечно, летал сам командир. Случалось, что майор Власов поднимался на перехват врага по семь-восемь раз в день, вступал в неравные схватки с противником и всегда выходил из них с честью.

...Вечер. Звездное небо фронтового аэродрома. Темные контуры лобастых истребителей на опушке леса. Тишина. Но нет, обманчива фронтовая тишина. Зеленый светлячок сигнальной ракеты наискось прочертил небо над аэродромом.

— К запуску!

— Есть к запуску!

Взревели моторы. Ударило из патрубков упругое пламя. Истребители один за другим пошли на взлет, обдавая душным вихрем и бензиновой гарью оставшихся на земле.

Командир эскадрильи Николай Власов разыскал во тьме головную группу неприятельского эшелона. Едва фашистов схватили наши прожектора, Власов смело бросился против строя в два десятка самолетов, атакуя флагманский «Хейнкель-111». Позже стало известно: вел эшелон, пилотируя головную машину, матерый воздушный стервятник, полковник, отмеченный двумя Железными крестами и многими другими наградами за варварские бомбардировки городов Польши, Франции, Англии.

Умело маневрируя, резко меняя курс, хотел полковник вырваться из прожекторного плена, нырнуть от истребителя во тьму. Но Власов с первой атаки меткой очередью выбил стрелка на вражеском самолете. Потом, уже не опасаясь ответного огня, в упор ударил по правому крылу — оно полыхнуло пламенем. Третьего боевого захода не понадобилось: горящий «хейнкель» по крутой дуге скользнул вниз, яркой точкой мощного взрыва обозначив место своего падения.

На обезглавленную группу бомбардировщиков вслед за комэском ринулись другие летчики, сбив и выведя из строя несколько гитлеровских самолетов.

Как-то, возвратившись на аэродром после стремительного и мощного штурма вражеского переднего края, Власов получил срочный вызов к командиру полка. Офицер воспринял это с радостью, надеясь, едва техники и оружейники подготовят машину, взлететь снова. Однако лететь в этот день больше не пришлось. Николай Иванович и еще несколько летчиков их полка получили неожиданное и приятное распоряжение командования: тщательно подогнать обмундирование, выгладить все, как на парад, и к восьми ноль-ноль следующего утра быть готовыми к вылету. В Москву. В Кремль. На вручение правительственных наград.