Вытащив из кармана мелочь, Максимов отсчитал нужную сумму и сказал:

– Дайте мне спички.

– Пожалуйста, – протянула продавщица коробок, на этикетке которого в красном обрамлении была напечатана женщина со строгим взглядом, в правой руке она держала лист с военной присягой, а левая – поднята; вверху крупными буквами надпись: «Родина-мать зовет!»

В народе поговаривали, что образ Родины-матери художник Ираклий Тоидзе срисовал с жены писателя Максима Горького. Как бы там ни было, но выглядело очень символично. Строгое, выразительное лицо; проникновенные глаза, заглядывающие в самые потаенные глубины человеческой души. Образ получился емким. Суровый взгляд женщины пробирал до костей. Не ответить на такой призыв было невозможно.

Иван Максимов не прошел и двух десятков метров, как за его спиной раздался отчаянный женский вопль:

– Держите его!!! Держите!

Оглянувшись, он увидел, как буфетчица устремилась к выходу, а по гранитной лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки, опережая ее на несколько метров, бежал худощавый подросток в сером коротком пальто.

Юркий, проворный, он мгновенно взлетел на самый верх и скрылся за поворотом. До парка бежать недалеко, а там среди деревьев, где непроглядная темень, его уже не достать.

– Ах мерзавец! Ах негодяй! – негодовала рассерженная женщина. – Это надо же такому случиться!

– Успокойтесь, женщина, – подошел к ней Иван Максимов. – Сколько у вас пропало? Я сотрудник милиции.

– Триста пятьдесят рублей. Это ведь моя зарплата за целый месяц. Чем же я детей кормить буду? – заголосила женщина. – Мне ведь за товар отчитываться нужно. Горюшко мое, горюшко…

– Не переживайте. Я свидетель произошедшего. Напишите заявление, опишите случившееся и передайте его в МУР, а я подтвержу, как все было, и со своей стороны тоже посодействую. Может, и не придется ничего платить. Чего слезы понапрасну лить?

Глаза женщины засветились надеждой.

– Вы вправду поможете?

– Правда. Заявление передадите на имя капитана Максимова. А как вас зовут?

– Анастасия Мироновна Егорова.

– Я запомню.

– Дай бог вам здоровья, молодой человек, молиться за вас буду, – запричитала женщина.

– В Сокольниках уже не впервые такое происходит, а ведь метро! – сказал мужчина, стоявший рядом. – Вы бы, товарищ милиционер, навели здесь хоть какой-то порядок. От шпаны спасу нет! Может, милицейский пост бы сюда поставили, что ли…

– Поймите меня, граждане, не можем мы к каждому столбу милиционера поставить. Но что-нибудь обязательно придумаем.

Громко стуча чугунными колесами, подошел поезд. Двери со стуком открылись, и из вагона вышли пассажиры, заполнив собой широкий перрон станции.

Капитан Максимов вместе с другими пассажирами вошел в вагон и занял свободное место. Уставшее тело порадовалось отдыху, расслабилось. В какой-то момент Иван почувствовал, что может уснуть. А вот этого делать ни в коем случае не следовало.

Дверь шумно, под объявление машиниста о следующей станции, закрылась, и он оставил за спиной историю, произошедшую в метро, как и все то, что с ним случилось за последние часы.

Как же фамилия той девушки, что ограбили в парке? Кумачева! Зовут Ирина… С греческого ее имя переводится как «спокойствие». Красивое имя. Оно очень подходит к ее уравновешенному характеру и привлекательной внешности.

Город оставался пустынным. Для поддержания порядка и осуществления контроля воинской дисциплины на улицах Москвы несли службу комендантские патрули, в каждом из которых было три человека, нередко усиленные сотрудниками милиции. По дороге от станции метро до Петровки, где размещался Московский уголовный розыск, у Максимова дважды проверили документы. Первый раз, когда он покидал здание метро, а во второй у парка близ Петровки. Оба раза начальник гарнизонного патруля пристально всматривался в его удостоверение, стремясь отыскать какие-то тайные, одному ему ведомые знаки, долго сверял его личность с фотографией и, убедившись в подлинности документа, возвращал его владельцу.

В МУРе, несмотря на глубокий вечер, кипела работа. Через плотно зашторенные занавеси иной раз пробивалось желтоватое свечение. Рассеиваясь, свет умирал где-то у подоконника.

Напротив здания МУРа в больничном парке, спрятавшись за осыпавшимися кронами лип, стояли грузовики с разместившимися на них противовоздушными пулеметами. Подле них, пребывая в крайней задумчивости, стояли несколько бойцов и пили чай из жестяных покоцанных кружек, разливаемый из трехлитрового, малость помятого термоса. Погода не баловала теплом, а к ночи станет еще суровее. Зенитные орудия, направив длинные стволы в черноту неба, стойко несли полуночную вахту. Рядом вырыты блиндажи, в которых в дрянную погоду могла укрыться зенитная прислуга, а после ночного дежурства можно отдохнуть.

Орудия, искусно спрятанные под маскировочными сетками с пришитыми на них тонкими ветками и сухой травой, взъерошенной сильными порывами ветра, оставались практически невидимыми даже на расстоянии нескольких метров.

Показав удостоверение караульному, стоявшему у входа в здание МУРа, капитан Максимов прошел внутрь. Царила вполне рабочая обстановка. Длинные коридоры переполнены сотрудниками, работы хватало на всех. Повстречав на лестничной площадке старшего оперативника Матвеева, участвовавшего в задержании банды Рябого, спросил:

– Как прошла операция?

– Без стрельбы не обошлось. Юрьева ранили в плечо, – сообщил он. – Бандиты отстреливались как черти! Оружия в доме оказалось много. Пришлось штурмовать. Троих бандитов застрелили прямо во время штурма. Двоих задержали. Еще четверым удалось вырваться из дома. Но уйти далеко им не дали, застрелили во втором оцеплении. В том числе и Рябого.

– У Юрьева серьезная рана? – спросил Максимов, не без труда вспомнив белобрысого паренька, работавшего в соседнем отделе. В уголовном розыске он работал недели две, куда его направили с третьего курса юридического факультета. Познакомиться близко возможности не представилось.

– Зацепило крепко. Кость предплечья на правой руке раздробило. Жаль, показал себя очень толковым. Теперь вряд ли в отдел вернется.

– Может, еще вернется, и не с такими ранениями справляются. А он еще молодой, организм здоровый.

– Руку бы не оттяпали. Ты слышал, под Сталинградом старший лейтенант Елизаров погиб, из отдела краж? Ты, кажется, с ним дружил?

– Да, – глухо ответил Максимов. – Мы вместе в университете учились. Когда он погиб?

– Час назад сообщили. Ничего толком не знаем. Жена похоронку получила. Жаль, хороший парень был. Да и вообще…

– Пойду я…

– Далеко не уходи, пару часов назад произошло два ограбления. А еще кража. Велено всем оставаться на своих местах.

– Что за ограбления?

– Одно в районе Сокольники – ограбили Норкину Маргариту пятнадцатого года рождения. Забрали деньги, карточки на хлеб и крупы, пальто шерстяное с нее сняли. А на ВДНХ четверо преступников ограбили журналиста «Известий» Гофмана. У него отобрали три тысячи рублей, все продуктовые карточки на целый месяц, а у него трое детей… Дело взято на контроль лично товарищем Берия. Рудин сказал, что через час соберет совещание. Так что будь готов! Есть подозрение, что ограбления совершила одна банда.

– А что за кража?

– Кража произошла в Пыжевском переулке. По описаниям потерпевшей, кражу совершила Ворона. Из сумочки у женщины, с которой она стояла в очереди, вытащила все деньги и продуктовые карточки.

Капитан Максимов неодобрительно покачал головой.

– Что же они все карточки свои не берегут?

– Люди усталые, идут отовариваться уже после работы. А тут женщина вместе с ней стоит в очереди: милая, разговорчивая; внушает доверие. Вот бдительность и теряется.

– Да знаю я все это, – буркнул Максимов.

Вернулся в свой кабинет. Редкая минута, когда он оставался в одиночестве. Иван сидел неподвижно, вспоминая недавнее прощание на аэродроме с Федором. Ничего тогда не предвещало близкой беды. Елизаров выглядел спокойным, был уверен в себе. А оно вон как обернулось… И никто не знает обстоятельств его гибели, а если и узнают, то вряд ли расскажут.