Но штука в том (потому и пишу так подробно), что всё-таки просвечивает бледными шрамами, пусть и совсем немного, и имя девочки — несостоявшейся хозяйки сундучка, и туфелька.
Я подумала, что вот как бы не хотелось изменить свою жизнь, всё-таки просвечивает старая карма, сколько не сажай на этом перегное садов, цветов, листьев и ягод...»
* * *
«Кроме занятий в клинике, посещения шлюзов на Сене и рассматривания уже в сотый раз местной архитектуры, в городке Буа-ле-Руа особо делать нечего, а мне до вечера тут болтаться. Хорошо, что возле вокзала есть “заведение” — нечто среднее между библиотекой, бутиком, галерейкой, приёмной и чайной. Я там посидела, полистала альбомы. Как же старые мастера умели натюрморты писать!»
174
НЕ ПРО ЗАЕК
* * *
«Жара страшная. Но мне нравится — лето же! Зашла в очередной раз в ту самую библиотечку, чтобы побыть в тени с кружкой чая с мятой. Альбомы все пересмотрены. Тётка одновременно и болтлива, и медлительна: вечно трещит либо по телефону, либо с посетителями, подругами, знакомыми, клиентами, пришедшими забирать свои посылки. У неё, видите ли, точка, куда некоторые компании отправляют посылки клиентам... В общем, чаю не дождёшься!
Ну наконец-то, с мятой...
Ничего не соображаю: голова мокрая от пота и мягкая от жары. Начала читать Марселя Пруста — бросила. Ну, во-первых, по-французски, а во-вторых, там начинается всё с восьмой части “В поисках потерянного времени”, а где начало — неизвестно.
Тётка работает за компьютером и громко всё комментирует. А я положила шляпку на стол и сижу с умным видом. До тренировки по айкидо ещё далеко, а сходить непременно нужно: прошлый раз пропущен. Помните, я рассказывала, как начала заниматься айкидо?
Как видите, рутина... Ну, хотите, расскажу про Буа-ле-Руа? Это ещё один городок-деревенька на моём пути. Они тут все очень похожи. Красиво, спокойно... Но как-то “пусто”! Все живут себе в своих прекрасных домиках с внутренними дворами и садиками. Сеют какой-нибудь редис, ну, или салат, так, для удовольствия... Всё равно ведь на воскресном, ну или там четверговом рынке покупают всё.
И приятели у меня есть в таких городках: кто из группы танцев (вы знаете, я же танцевала немного),
175
Галина Хериссон
кто знаком по совместным выставкам... Приглашают в гости. Но мне же самой обычно не добраться до их буржуазных закоулков. Гуляю, бывает, вдоль Сены. Сирень тут очень хороша! Воротики, газончики...
Хожу на пленэры. Греюсь на солнышке и иногда рисую, но больше глазею на отдыхающих.»
* * *
«Снова в Фонтенбло. Мы, “местные”, называем его уменьшительно-ласкательно — Бло.
Пришла к воде. Траву скосили уже в конце мая, можно было сесть под дерево на высохшее сено, мягкое, чуть-чуть пахнувшее пылью. Сок из свежесрезанной травы уже ушёл, унеся с собой свежий, сладкий, смолистый запах. Ветер тёплый. Стебли-выскочки дрожат. Я расстелила красное махровое покрывало, бросила сумку и подошла к воде. Опустила ноги и заболтала ими, освежёнными, как ребёнок. На мокрую кожу слетелись стрекозы — с десяток бирюзовых, переливающихся палочек. Парочка уселась прямо на косточку у большого пальца. Я посидела ещё немного, а потом улеглась на покрывало под деревом. Здесь липы ещё не расцвели. Надвинула шляпу на глаза, а подбородок пристроила на бугор сумки, в которой лежала бутылка воды, журнал и пакетик орехов. Белая майка, белая шляпа, джинсы с закатанными штанинами… Тельняшку я сняла, хоть из-под выреза майки белая незагорелая грудь вываливается. Но я лежу на животе, а соседей, сидевших на траве метрах в двадцати, стесняться нечего. Три рыбака с удочками никак не приноровятся — бродят вдоль канала, две девчонки-сплетницы, у одной волосы собраны узлом на макушке, другая — блондинка с сигаретой в изогнутом запястье. Удобно рассматривать их из-под полей шляпы! Щёку — на
176
НЕ ПРО ЗАЕК
подложенную ладошку. Чуть дальше — парочка влюблённых. Сидят, вплетенные друг в друга, возятся, смеются. Нос щекочет белёсая травинка. Когда шея устаёт — поворачиваюсь, смотрю на воду в зелёных и голубых рыбках-бликах, на которой качаются утки. Парень с самокатом сел, я вижу изгиб его мускулистой спины. Загорает. Кто-то время от времени шелестит по дорожке: коляска проедет, собака пробежит, бегун шаркнет кроссовками. Подружки-сплетницы улеглись на траве напротив друг дружки, а влюблённые стали кормить птиц на канале. Тут и чайки, и лебеди, и смешные водные “курицы” — чёрные, с белой острой головкой, смешно “бегают” по поверхности и высоко пищат. Тень от дерева сползла, и на её границе прыгает на одной лапе большая чёрная птица, кажется, ворона. Они неуклюжие, когда на земле.
Я натянула тельняшку (купленную тогда, в Бретани) и перевернулась на спину.»
* * *
«Степенно, размеренно, приятно. На улицах обычно ни души. Общественного транспорта, как правило, нет, все ж на машинах! Ну, вам ли не знать. Какая у вас, кстати, марка? Вы и сама живёте в таком городке с другой стороны Парижа... А я вот всё езжу из одной стороны в другую. Поездами. До-о-о-о-лго... Вот и пишу эти письма в дороге...»
* * *
«Опять, как видите, затянуло все эти лебединые каналы ряской. Фонтаны, дворцы, фонари, старинные мостовые, бутики, ученики, картины... Уже и описывать не нужно — всё по кругу. Прекрасный город. Нет любви. И снова осень.»
177
Галина Хериссон
* * *
«Контракт в клинике закончился.»
* * *
«Я ушла от Ингвара.»
Монплезир
«Друзья попросили пожить с котом. Помнится, жила как-то в Москве, давно. И котик был хорош... От Фонтенбло далеко. Ну и прекрасно.
Городок провинциальный, под Версалем. Если от вокзала подальше — так и вовсе лес и поле, шато и лошади — один сплошной плезир.
Ну, если не считать пары забавных инцидентов.
Я шла с вокзала поздно вечером — автобуса уже не было, а если и был, то путь его таков, что умом его не понять и можно даже напугаться — куда это он везёт тебя посреди ночи, тёмных кварталов, полей, крутых поворотов. В общем, думала, что дорога с прошлого раза запомнилась, ориентировалась на нюх да свернула не туда (назавтра при свете выяснилось, что была почти рядом с домом!). Забрела в другой квартал — хорошо, встретился дядька с собакой и девчонка-негритянка, подсказали дорогу. Когда после долгих томлений, длинных тёмных улиц, поворотов и лифта на второй этаж открыла, наконец, дверь, оказалось, что ключ не вынимается из замка! Голодный кот орал, как сумасшедший, и норовил выскочить за дверь. Я обливалась потом и смотрела на часы. За полночь. Вертела ключ так и эдак, представляла, как сплю калачиком под дверью, снаружи, или на шум в замке и крики кота соседи вызывают полицию... Безрезультатно пыталась дозвониться консьержу, и вдруг ключ вышел.
178
НЕ ПРО ЗАЕК
А ларчик просто открывался! О дом! Квартира, кот, тепло, ванная и диван. И лягушки квакают в канале под балконом. Блаженство.
Второй раз, уже зная все маршруты, улицы и повороты даже в темноте, шла с гордо поднятой головой и музыкой в ушах. Часть проводка от наушников к телефону немного высовывалась из кармана, мои сабо споро стукали по тротуару, а голова кивала в такт музыке. Вечер в Париже вышел очень удачным и повезло успеть на нужный поезд.
Вдруг из-за поворота выскакивает велик, да не на дороге, а на моём же тротуаре! Я, чуть поколебавшись, делаю движение бёдрами влево. Велосипедист тоже удержал равновесие, обернулся и спросил, всё ли о’кей. Я крикнула, что, мол, да, но как же так — почему несёшься по тротуару, а не по дороге? Да и махнула рукой. Вдруг поняла, что музыка перестала звучать в ушах. Увидела белые обрывки проводов из телефона в кармане да сиротливо беззвучно висевшие на шее наушники. Подняла голову на велосипедиста-очкарика, а его уж и след простыл!
