Зима в Фонтенбло — мокрая. Но все равно красиво. Камни на тротуарах блестят, как дельфины. Езжу за тридевять земель давать уроки по истории русского искусства. Купила малюсенький компьютер на зарплату нянечки...»

* * *

«Ой, я ж всё лето жила с близнецами, мальчиком и девочкой трёх месяцев! У одной украинки, в деревне на отшибе, где из окна — только поле и трактор. Она родила в сорок, а тут сразу двойня! Нужна была помощь. Ну я и жила с девочкой в спальне (бутылочки и памперсы каждые три часа), а она — с мальчиком в гостиной, на диване. Мальчик был милашка. А девочка вечно орала как оглашенная. Говорят, в детстве я была такой же...»

148

НЕ ПРО ЗАЕК

* * *

«История русского искусства. Ходила готовиться в библиотеку Форнэ. Благодать.

“Студенты” — пожилые тётеньки, любительницы прекрасного. Ну и прекрасно.

Перезимовала как-то и даже устроила вернисаж! Познакомилась с компанией весёлых буржуа и продала неплохо. Вечеринки закатывали с литрами бордо и танцами в бюстгалтерах и porte-jartelle 47. Они, француженки — лихие! С прекрасными фигурами и чувством юмора. Устроили спонтанное шоу под музыку. Один гость был в страшных ожогах, даже потерял пальцы на одной руке. Стеснялся. Так они раскрыли его. Он говорил, что заменили ему два года реабилитации...

Я рыдала на плече Жислен. А Аурелия купила у меня большой портрет.

Мерси.»

* * *

«Прошла зима. Весной обостряются запахи.

Выхожу на лестницу, лестница старая, деревянная, винтовая...

Я — по делам. Прохладно и солнечно. Возвращаясь, мимо парка, где пахнет свежескошенной травой и ветер, я зашла зачем-то в церковь. Она меня прямо затянула с тротуара. Прошла немного и села на скамейку, задрав голову. Там росписи на потолке и вдоль колонн. Тонкие, красивые. И витражи в алтаре. Свет сочится как бы сквозь целлофановую плёнку (забыт, наверное, уже этот банальный материал: в мусор, в забвение, в ненужное его!). Как и многие церкви. Хотя не эта. Сен-

47  Подвязки для чулок

149

Галина Хериссон

Луи никогда не оставался без внимания. Тут недавно поджёг был, ремонтировали. Теперь уже красиво. Бах играет. Наверное, поэтому и затянуло.

Люди стояли довольно плотно, скопившись возле священника. Один, белый — в белых одеждах, другой, чёрный — в пурпурных. Я не приближалась. Фотографировала и слушала музыку. Среди участвовавших в церемонии сначала я разглядела женщину в чёрном, подумала — священница, тут бывает. Когда толпа немного рассеялась, я увидела гроб. Вокруг цветы и печальные лица. А мне было просто временно грустно от Баха. Я обернулась на орган. Но музыка, кажется, лилась из колонок, в записи.

Вдруг увидела знакомую. Кстати, думала о ней последнюю пару дней, в связи с одним проектом, неудавшимся, но, кажется, можно вытянуть... Решила подойти и поздороваться. Может быть, не совсем вовремя, но не всё же тут сидеть с постным лицом. Или лицо моё было вдохновлённое? Благостное? В церкви не принято смотреться в зеркало и делать селфи. Ну, по крайней мере, не на похоронах. Просто иначе я бы этой знакомой не позвонила, не нашла бы повода...

Я вышла, оставив её позади, в прошлом, над тетрадью с речами об умершем.

Я вышла, и в лицо мне плеснула весна! Весна, свет и цветы! Ещё непыльные тротуары, прохожие, велосипеды, кованые решётки и люки с нашими саламандрами48, и собачьи кучки (смотри — не вляпайся! Это наша достопримечательность!).

Уже летние платья и туфли в витринах, шляпки и ещё раз цветы: в кадках и в бутиках у цветочников.

48  Символ Фонтенбло

150

НЕ ПРО ЗАЕК

Один такой магазинчик мне видно прямо из моего окна второго этажа. Я вошла в подъезд, на ту же деревянную лестницу с отсутствующим стеклянным шаром внизу широких перил лестницы (осторожно, там гвоздик торчит). Когда подымаешься, пахнет уже по-домашнему. С улицы, с прохлады заходишь — запах старинного дома. А улица наша как пахнет! Куры тут жарятся на гриле чуть не каждый день: двенадцать евро за большую, шесть — за маленькую. Вкуснотища!

В подъезде — особый запах. Под нами, в квартирке, дети из колледжа на обеденном перерыве разогревают еду. Про дух из сырного магазина говорить и не буду, наверное, привыкла уже. В носу всё ещё запах свежескошенной травы и немного ладана из церкви. Помойкой не пахнет — вчера дождь прошёл. А иногда тут пахнет мылом и сыростью от свежепомытого пола (по вторникам, раз в две недели). Возле двери соседа довольно отчётливо пахнет гашишем. Уж не знаю, каждый день, что ли, он его курит? Или стены уже пропитались? У него тихо обычно, никаких эксцессов. Не то что соседи сверху, молодая парочка, вечно в полночь мебель двигают и любят друг друга. Позже выяснилось, что барышня работает по ночам, принимает клиентов.»

Персидская удача!

«Вы спрашивали про проект (с той женщиной, из церкви).

Это про то, как я работала в иранской галерее целое лето, и даже больше...

На нашей улице, помимо модных бутиков, магазинов для котиков, зеленщика, мясника (О! Monsieur Désiré с его жареными курочками! ) и рыбного магазина (а

151

Галина Хериссон

там всё молодые красавцы работали с утра до ночи: открывались раньше всех и закрывались позже всех), про сырный и винный под нами вообще молчу, была одна арт-галерея. В витрине — пейзаж. Сад Люксембург. Написано пастозно, густо и импрессионистично. А для французов импрессионизм — это уже классика... Французские друзья моего возраста, этак от тридцати до шестидесяти, не любят классику. Не очень ценят фигуративность. Не очень... Впрочем, об этом я уже вам писала!

А я люблю же весь этот “нафталин”! Зашла в галерею. Персидские ковры на полу. Живопись, большой формат — хороша! Скульптуры тоже. А за столом сидит такой элегантный пожилой перс. Седой, в дорогих очках и часах, улыбка до ушей — всё как полагается! Обхождение, кофе, визитка. Работы мои заценил. Я большую картину приволокла чуть позже — благо, в пяти минутах ходьбы...

Потом нашла его уже в Барбизоне. Галерея переехала, так как в Фонтенбло русское искусство, что он в основном выставлял, слабо пользовалась вниманием...

Мы прогуливались с Ингваром по этой живописной деревеньке, прославившейся сто пятьдесят лет назад своими художниками и пленэрами...

Туристический Барбизон — это, по сути, одна прямая улица Гранд Рю, со всеми её галереями, дорогущими отелями и гастрономическими ресторанами. В одной из галерей я и узнала “свою”, иранскую из Фонтенбло. В ней сидел тот самый перс и по-прежнему улыбался.

Я проработала у него несколько месяцев и сделала самую крупную продажу за историю этой галереи!

152

НЕ ПРО ЗАЕК

Случилось это в одну из июньских суббот, вечером, когда всё уже закрывается, все спешат на ужин, улицы практически пусты, но солнце ещё жарит. За мной заехал Ингвар. Он, “бедняжка”, завозил меня утром в галерею, а вечером забирал, нередко тяготясь своей ролью “таксиста”. Нужно ли объяснять, что общественный транспорт тут почти не ходит?

Так вот, мы были голодны. Я посмотрела печально на пустые улицы и повернула ключ в замке. Напротив галереи у агентства недвижимости стояла семейка с двумя детьми. Мальчики, громко галдя по-русски, тыкали пальцем в фотографии с шикарными виллами и бассейнами: “Пааап, давай эту купим!”

Ну, думаю я, местные русские (тут таких — хоть отбавляй). Предлагаю родителям мои визитки как учитель рисования. А они мне выдают:

— Мы только что приехали в Барбизон, а всё закрыто! Целый день гуляли по Парижу... Вы уже закрылись, а мы хотели взглянуть...

— Да, пожалуйста, месьё-дам, я открою и покажу вам нашу галерею!