После того как Ковак сказала Анне: «Тебя я люблю больше», они пролежали в кровати еще минут двадцать, плавая в невинных и честных чувствах друг к другу. Уже одеваясь, чтобы наконец выйти из комнаты, позавтракать, а потом заняться контрольной проверкой проектов перед завтрашним отлетом с Буревестника, Анна сказала неожиданное:

– Давай у меня остаток дня посидим.

Ковак озадаченно посмотрел на нее, засучивая рукава клетчатой рубашки.

– На Опусе, дорогой мой, нас ждет лишь шум… да гам. Мой радиоотдел ныне и ценен здесь, что нет вокруг на сотню километров ничего и никого. Никаких шумов, частоты чисты.

– Но на Опусе есть своя обсерватория и нехилая такая антенна на горе…

– Тебе вот этот спор сейчас зачем? – Наигранное недовольство безошибочно указало Коваку на его глупость, отчего он, повинуясь наитию, обнял ее и поцеловал.

– Давай я только сначала проверю своих малых, допишу отчеты, ну… а потом поднимусь к тебе, да, будет и правда здорово. Дашь послушать Вселенную.

– Думаю, лучше уточню, что я тебя жду там одного.

– Да-да, я понял, Адама обойдется.

– Спасибо. – Чмокнув Ковака в лоб, Анна первой вышла из комнаты, сразу же подметив отсутствие кого-либо еще. – Похоже, все уже давно работают.

– Ну или также отмечают последний день аналогично нашему методу сна и любви.

– Вот видишь, только перестаешь думать о работе, как фанатик, так сразу и жить по-другому ощущаешь. – Ковак уже хотел что-то ей сказать, но она, поглаживая его лицо, не смогла удержаться: – Когда-нибудь я сама сбрею эту твою козлиную бородку.

Не успел он толком решить между раздражающим ее сарказмом или же началом торгов ради своей выгоды, как двери лифта открылись, оттуда выскочил по направлению к ним Адама.

– Отлично, вы проснулись, надеюсь, все свои дела там сделали. – Он говорил спешно, тревога читалась слишком хорошо, чтобы не отнестись к ней легкомысленно. Приятная атмосфера утра в теплом освещенном аккуратном зале начала окрашиваться естественным для них преобладанием холодной мысли надо всеми чувствами.

– Что случилось? – Ковак проявил себя лидером, глядя прямо в глаза Адаме, который всегда думал слишком много и громко, порой напоминая параноика.

– Вы со вчера Банкера видели?

Ковак взглянул на Анну – та дала строго отрицательный ответ. Адама продолжил.

– Так, тогда слушайте. Последние два дня, как вы сами знаете, мы с ним заканчивали упаковку проекта Рассечения. Все шло хорошо, пока он закрывал документацию, я же переправил своих Скелетов на склад, отключил их и зафиксировал на стойках, чтобы наши сменщики приняли их с нулевым содержанием системы. Все делали по технике безопасности и протоколам передачи рабочего места. Но вчера под ночь Банкер что-то открыл… или изобрел. Он позвонил мне, когда я уже спал, начал что-то говорить про «гениальное решение», которое поможет совершить революцию в его проекте Рассечения. Вы знаете, он еще тот затворник и фантазер, так что я подумал, что он вновь к утру накидает десяток теорем, которые никуда не приведут. – Адама уже видел, как Ковак и Анна хотят ускорить его рассказ. – Но самое странное было то, что он просил никому ничего не говорить.

– Это нормальное решение. Даже правильное, наши проекты соприкасаются…

– Он пропал.

Звучало это еще хуже, чем могло казаться.

– Может, он просто спит у себя? – Анна трезво прорабатывала варианты. – Мы к нему не заходили еще. Как и ни к кому другому.

– Когда я проснулся, то его не было. Потом спустился вниз, но вместо цельной установки с пломбами я увидел следы пары включений с очищенным дневником событий.

Ковак помрачнел, Адама же наконец чуть успокоился, принимая их непростое положение в норму дня. Анна незамедлительно подошла к двери номер три, чтобы проверить, там ли сейчас Банкер. Дверь открылась, внутри лишь привычный бардак – ни записки, ни указания того, где он может быть.

– Может, он у Ирины? Они частенько, как бы так сказать, ну, увлекались. – Анна вновь предполагала желанный вариант.

– Нет. Я встретил ее внизу, когда сюда поднимался, и она сама его не видела, спросила у меня так же, как я сейчас у вас.

– Я правильно понял, – Ковак подводил нежеланный итог, – мы не можем найти Банкера на Буревестнике?

– Ни его коммуникатор, ни датчик, ни один журнал не указывают на его присутствие здесь. И я знаю, что вы знаете, какое объяснение напрашивается само собой, но если он правда запустил Рассекатель без контрольной группы, то тогда у нас как минимум карантин, а как максимум… – Адама сам не хотел это произносить, – как максимум мы вряд ли покинем базу в ближайшее время.

– Он мог провести эксперимент на себе? – сквозь силу спросила Анна,

– Хотел бы я ответить «нет».

– Бывало ли так, что объект исчезал бесследно?

– А здесь я хотел бы «да»…

– Значит, – Ковак искал надежду, – если он все же решился, то мы не можем не найти… остатки, верно?

Адама кивнул, борясь с образом того ужаса, которым может стать его друг.

– Я надеюсь, Олдуай еще не знает об этом? – Анна спросила пугающе строго.

Все они переглянулись с жутким осознанием неминуемости, возможно, самого сложного и опасного дня за год работы здесь. Помимо потери одного из коллег, предстоит придумать обман их лидера, чья власть распространяется буквально на все здесь с целью уберечь внешний мир от каждой исходящей из Буревестника угрозы любыми доступными способами.

Алви и Изабелла стояли спиной к стене лифта, прямо позади Ковака. Зловонный запах усиливал мрачность испачканного кровью и грязью лифта с присущими животному недовольству нахождения взаперти следами в виде царапин, вмятины от ударов и, кажется, остатка экскрементов. Единственная невредимая лампа из угла над головой Изабеллы одаривала легким мерцанием.

– Ответь, – Алви удивил Изабеллу строгим требовательным отношением, – что мешает мне начать простреливать тебе конечности, пока ты расскажешь мне все, что я хочу знать?

Ковак даже не шевельнулся, заговорив с неизменной усталостью от тяжести событий:

– Что вы знаете про проект Рассечения?

Алви молчал, лишь кратко взглянув на Изабеллу непонятным ей взглядом то ли злости, то ли раздражения. Сама она, пусть и желала более дипломатичного подхода, особенно после выскочившего на них монстра, все же была согласна с таким прямым и грубым методом общения.

– Ну раз ничего не знаете, то вместо многих слов достаточно будет вам просто показать.

– Что, если и этого недостаточно? – спросила Изабелла

– Зависит от того…

– От чего?

– …зачем вы пришли на самом деле.

Лифт ехал скрипя, будто бы ворча на все вокруг от недовольства.

– У нас тут вообще-то карантин, официальный, полномасштабный. Никакой новой смены сюда бы не прислали.

– Тогда почему ты нам помогаешь?

– Это не я вам помогаю, а вы мне.

Лифт остановился сразу же на его словах, двери открылись, легкий свет ударил в лицо, что замедлило лишь Изабеллу и Алви.

– У нас тут гости.

Ковак сказал это громко, бесстрашно идя вперед.

Когда они сделали пару шагов, то свет поутих, и они увидели, что оказались прямо перед залом, почти такого размера, как тот, куда они попали через комнату Ковака. Здесь пахло жуткой стерилизацией, было холодно, как наверху. Ожидаемо в целом, подметила Изабелла, быстро считав их расположение и даже глубину в примерные пятьдесят метров, если не ошиблась с оценкой скорости лифта, внутри которого был лишь сенсорный экран, скрывающий из-за своей системы общее количество этажей. Но тут все было для нее просто: впереди у стены один стеклянный квадрат со сферической конструкцией внутри, состоящей из активных пластин на рельсах, составляя этакие рубленые слои луковицы, по сторонам от него за искусственными стенами – еще по одному аналогичному строению с разными датчиками по углам. Только вот слева находилось с десяток мертвых голых тел существ, грубо сваленных одно на другое, внезапно измазанных бледной кровью. Они похожи на людей, таких же извращенных поломанной генетикой, как и тот, кого Алви пришлось застрелить в порыве спасения. В другой, правой, стороне от Рассекателя было пусто. А вот уже вдоль стены по правую руку они увидели в двух единственных не приглушенных темной пеленой камерах еще по одному существу. У них были отрублены руки по локоть.