Всякий раз, получив отрицательные ответы на свои вопросы, доктор делал такое лицо, будто в чем-то подозревает Юко. Такие пациенты – большая редкость. Иппэй стал тихим и терпеливым, принимал реальность, как она есть, и на все отвечал мягкой беспомощной улыбкой.

Иногда Кодзи становилось не по себе от этой улыбки, которая раз за разом открыто извещала: Иппэй утратил надежду вернуться в свой прежний мир. Раньше он был на голову выше Кодзи по части веселья. Теперь он, похоже, превосходил Кодзи невероятной способностью стойко принять утрату самого себя.

А что же Юко?

Как-то Юко попросила Кодзи принести ей в ванную тальк. Она слегка приоткрыла скрипучую застекленную дверь тускло освещенной комнаты с фуро[15] и окликнула сидевшего в столовой юношу:

– Кодзи-тян! Кодзи-тян! У меня тальк закончился. В шкафу на верхней полке есть новая банка. Подай, пожалуйста.

Ванная в доме Кусакадо, видимо по желанию прежних хозяев, была очень просторной – восемь татами под фуро плюс раздевалка на три татами. Кодзи хотел передать тальк через дверь, но Юко сказала:

– Ничего-ничего. Заходи.

Как и следовало ожидать, Юко, приняв ванну, уже надела юкату из ткани с крупным рисунком, перехваченную в талии темно-зеленым поясом. Зачесанные на макушку волосы были влажными от пара, на затылке выступили бисеринки пота, блестевшие в тусклом свете, как вечерняя роса. Кодзи вспомнился шум теплого ливня, который в сумерках обрушился на крыши теплиц и принес с собой духоту.

Юко присела, и около ее ног Кодзи увидел странную картину. В неярком свете на боку лежал, как труп, исхудавший голый человек. Глаза его были закрыты и обращены к потолку, нижняя часть тела засыпана белой пудрой. Кодзи передал Юко банку с тальком и собрался уходить, но она остановила его:

– Тебе ведь тоже надо вымыться? Чего зря топить? Полезай сейчас. Вода такая чудесная!

Кодзи замер в проходе у открытой двери.

– Ну давай же, заходи! Он простудится на сквозняке. Да не стесняйся ты! Раздевайся и лезь.

В ладони Юко уже держала горсть порошка, зачерпнутого из новой банки. При скудном освещении он излучал холодную белизну, словно ядохимикат. Кодзи быстро скинул одежду в углу раздевалки. Дверь в ванную была приоткрыта, видимо, чтобы впустить теплый пар, поэтому закрывать ее он не стал.

Кодзи отмокал в горячей воде, его взгляд был прикован к раздевалке. Сидя в фуро, он ощущал странное одиночество, гнетущее и молчаливое. Такого чувства у него не бывало даже в тюрьме. В мире людей столько причудливых ритуалов (и все они порождены необходимостью)! Юко высыпала остатки талька на отмытое обнаженное тело Иппэя и мягкими движениями принялась тщательно растирать его по коже. В густых клубах пара мелькали ее белые пальцы, они то сгибались под острым углом, – казалось, между ними разворачивается какое-то жесткое соперничество, – то двигались расслабленно и лениво.

Кодзи наблюдал за этим действом из фуро через приоткрытую дверь, и вдруг на него нахлынуло возбуждение. Он представил, как эти самые пальцы ласкают каждую клеточку его тела.

Но сейчас плоть, которую массировали пальцы Юко, окутывала пелена смерти, бесчувственно равнодушная и умиротворенно теплая. Сомнений быть не могло. Это было понятно даже на таком расстоянии, с места, откуда смотрел Кодзи. Тщательно вымыв между пальцами ног Иппэя, Юко сыпанула еще белого порошка и растерла его энергичными движениями так, что кожа заскрипела. Сквозь клубы пара временами проступал ее прекрасный профиль. Лицо ее раскраснелось и, несмотря на усердие, с которым она предавалась своему занятию, выражало расслабленное непристойное удовольствие. Похоже, это простое занятие, в котором покорность соединялась с чувством превосходства, дарило ей душевный покой. Кодзи почудилось, что он наблюдает за спящим силуэтом ее далекой от целомудрия души.

Сидя в фуро, Кодзи крепко зажмурился.

Заметила ли Юко, что с ним происходит, или нет, но она вдруг заговорила бодро и деловито:

– Забыла спросить – ты подал заявление об отчислении из университета?

– Да. Из тюрьмы отправил.

– Ты поспешил, тебе не кажется? Неужели хочешь похоронить себя в «Оранжерее Кусакадо»?

Кодзи сидел в темной, очень горячей воде и молчал. Он увидел, как длинные распущенные волосы Юко образовали круг на поверхности воды, подался вперед, и ее волосы легли на его мокрую грудь.

А потом был пикник у большого водопада.

Целых три недели вопрос, состоится он или нет, оставался открытым. В чем причина такой неопределенности, Кодзи не понимал. От Иппэя это точно никак не зависело. Юко хотела, чтобы они отправились к водопаду втроем, поэтому Кодзи не ходил туда один, гуляя после работы.

А как-то ясным прохладным утром вдруг было решено, что они идут. В оранжерее не нашлось подходящих цветов, чтобы возложить к святилищу у водопада, поэтому Юко попросила Кодзи сорвать самую крупную горную лилию (они росли на скалах за усадьбой), а затем обмотала ее стебель алюминиевой фольгой. Она отправилась на природу в блузке из яванского ситца и лимонного цвета слаксах; к водопаду вели каменистые горные тропы, поэтому на ногах у нее были марокканские кожаные туфли на плоской подошве.

Иппэй был одет бог знает как: белая рубашка с открытым воротом, бриджи, клетчатые носки, туфли без шнуровки, на голове широкополая соломенная шляпа. В руке он держал прочную трость.

Кодзи надел джинсы и белую рубашку с закатанными рукавами; ему поручили нести фотоаппарат и корзинку с бэнто[16] и чайным термосом. При нормальной ходьбе до водопада можно было добраться за полчаса, но, как полагал Кодзи, со скоростью Иппэя на дорогу ушло бы не менее часа. На деле получилось два часа.

Юко вывела Иппэя из арки, и все трое направились вниз по холму. Отсюда был хорошо виден порт, где стояло только одно судно. Поросшие лесом горы на другом берегу залива отражались в водной глади, их контуры, словно выведенные по лекалам, расплывались в море. В залив вышло несколько плотов ныряльщиков за жемчугом, а в глубине маленькой бухты лежал полузатопленный списанный синий баркас. Он уже был там, когда Юко перебралась в эти края, и с тех пор не изменился. Дополняли картину серебристые цистерны с горючим.

Звенели цикады; внизу приютилась деревушка, вдалеке по префектурному шоссе ехал автобус, и поднятое им облако пыли быстро окутало целую улицу с парикмахерской, галантерейным магазином, лавкой иностранных товаров, аптекой, кондитерской и магазином гэта. Маяк у входа в залив, ледодробилка и смотровая башня – три самые высокие постройки в деревне – возвышались над ровными рядами домов.

На востоке простирались пологие горы, куда и лежал путь участников пикника. Деревья и трава уже подсыхали от утренней росы и прошедшего накануне дождя. Водяной пар поднимался вместе с солнечным светом, – казалось, лес и горы полностью покрыты трепещущей серебряной фольгой. Стояла такая тишина, что возникало ощущение, будто все вокруг окутано тонким, сверкающим саваном смерти.

Лишь где-то вдалеке тарахтел компрессор – дробили камень.

– Нам вон туда. Видишь? По тропинке вдоль речки, там, между горами.

Юко указала направление цветком. Лилия расправила белые глянцевые, словно покрытые маслом лепестки и под палящим солнцем испускала густой пряный аромат. Охряная пыльца усыпала лепестки до самых краев. Внутреннюю, лимонного цвета сторону украшали блестящие темно-красные пятнышки. Крепкий стебель, на котором держался цветок, придавал ему достоинство и величественный вид.

Словно по волшебству пейзаж, на который указывала лилия, обрел изящество и утонченность. Все вокруг приобрело форму лилии. Горы, чистое небо над ними, сияющие облака стали подвластны одному цветку. Все краски, сконцентрированные в лилии, будто рассеялись по округе. Зелень леса окрасилась в цвет стебля и листьев лилии, земля – пыльцы, стволы старых деревьев – темно-красных пятнышек на цветке, сияющие облака – белых лепестков.