Екатерина еще не была его женой. Со своей супругой Евдокией он расстался в 1698 г., за соучастие в заговоре царевны Софьи постриг в монахини, отправил в Суздальский Покровский монастырь (где она продолжала плести новые заговоры) [3, с. 15, 21–25]. А Марта Скавронская, служанка пастора Глюка, попала в русский плен при взятии Мариенбурга в 1702 г. Симпатичная латышка или литовка досталась фельдмаршалу Шереметеву (по другой версии – генералу Боуру). Потом ее забрал царский любимец Меншиков. А уж от него Марта перешла к государю. Но подневольную «метреску», как называли наложниц, Петр искренне полюбил. Поселил ее в Преображенском у своей сестры Натальи, велел учить русскому языку, обычаям. В 1707 или 1708 г. распорядился окрестить ее в православие и крестным выбрал сына Алексея. Хотел и наследника породнить с ней, показывал, что эта женщина играет особую роль в жизни отца. Вот и стала Марта в крещении Екатериной Алексеевной, одного за другим рожала царю детей. Трое умерли во младенчестве. Но за ними появилась маленькая Анна, еще через год – Елизавета, ради которой Петр даже отложил победные торжества. А в судьбе этой девочки в полной мере отразились и зигзаги международной политики, и специфика «золотого века».

Портрет царевны Елизаветы в детстве. Художник Луи Каравак

Полтавская битва перетряхнула всю Европу. Балтийская империя шведов стала обваливаться. А немцы, англичане, голландцы вдруг во весь рост увидели Россию, которую до сих пор не воспринимали всерьез. Кинулись льстиво обхаживать царских послов в своих странах, будто еще вчера не унижали их насмешками и презрительными выходками. Из Польши сбежал ставленник шведов Станислав Лещинский, вернулся саксонский Август, совсем недавно предавший Петра и отрекшийся от польской короны. Заискивал, вилял хвостом, будто нашкодивший пес. Что ж, царь не отбросил блудного союзника. Он уже был опытным политиком и видел: сейчас лучше всего восстановить на польском троне Августа. Возобновил союз против шведов и с ним, и с Данией.

Но раньше Россия была в их коалиции на положении младшего партнера. Должна была поддерживать союзников войсками, деньгами, а какие отвоеванные земли ей уступить, решали они. Сейчас условия диктовала Россия. Август надеялся подтвердить изначальные договоренности, чтобы русским отошли только Карелия и Ингерманландия (область на Неве и берегах Финского залива), а Лифляндия (Эстония и Латвия) досталась Польше. Но Петр откровенно пояснил его послу, что былые обязательства перечеркнул сам Август: «Все мои союзники меня покинули в затруднении и предоставили меня собственным силам. Так вот теперь я хочу также оставить за собой и выгоды и хочу завоевать Лифляндию, чтобы соединить ее с Россией, а не за тем, чтобы уступить ее вашему королю или Польской республике» [4, с. 319–320].

Один из фронтов войны сместился теперь в Германию – наступали на принадлежавшую шведам Померанию. Царь часто ездил сюда, вел переговоры с немецкими князьями, особенно сошелся с королем Пруссии. Это государство было своеобразным. Его ядром являлось княжество Бранденбург со столицей в Берлине. Но курфюрсты Бранденбурга были одновременно герцогами Пруссии – бывшей территории Тевтонского ордена. Она принадлежала Польше, и герцоги долгое время были вассалами польского короля, а в качестве курфюрстов Бранденбурга – вассалами Австрийского императора. Подобная двойная юрисдикция была в Европе нередкой. Но в Тридцатилетней войне, опустошившей Германию в 1618–1648 гг., курфюрст Фридрих Вильгельм мудро уклонялся от самых жарких схваток, а при переговорах о мире набрал клочки территорий по всей Германии, почему-либо не подходившие другим. Подсуетился и при разгроме Польши русскими и шведами в 1650-х гг. Добился, чтобы паны отказались от Пруссии, совсем отдали ее.

Фридрих Вильгельм стал по германским меркам крупным властителем. Правда, его владения располагались отдельными островами – ту же Пруссию отделяла от Бранденбурга полоса Польши с городом Данцигом (Гданьском). Эти области были неплодородными, их называли «песочницей» Германии. Они были и опустошены войнами, многие города и села обезлюдели. Но Фридрих Вильгельм зазывал и принимал любых переселенцев. Беженцев Тридцатилетней войны, гражданских войн в Англии, восстаний во Франции, жертвы религиозных гонений, поток поляков и евреев, спасавшихся от повстанцев Богдана Хмельницкого. В Пруссии они смешивались, образуя фактически новый народ.

На заразу «золотого века» Фридрих Вильгельм не поддался, зато наладил эффективный чиновничий аппарат. Сформировал и отлично обучил 30-тысячную армию, она стала главным государственным предприятием. Курфюрст предоставлял ее тем монархам, кто готов хорошо заплатить. Прибыль она приносила солидную, и его сын Фридрих армию увеличил. Сам в войны не вступал, но предоставлял войска в аренду. Императору они очень понадобились и против турок, и в войне за испанское наследство. Но за это, кроме платы, ему пришлось согласиться, что Фридрих в 1701 г. короновался королем Пруссии. Почему не Бранденбурга? Да ведь он входил в Священную Римскую империю, а Пруссия – нет. Из-за этой тонкости король получался независимым от императора. А в ходе европейской войны он прихватил еще 4 мелких княжества, несколько городов прикупил.

Союз с Петром его тоже заинтересовал – уточнял лишь, какую часть шведской Померании он сможет забрать. Царь подружился с ним и его наследником. У короля жил и его юный племянник Фридрих Вильгельм Кетлер, герцог Курляндии и Семигалии (Западной Латвии). В отличие от Эстонии и Восточной Латвии, она до войны принадлежала не Швеции, а Польше. Но являлась отдельным герцогством со столицей в Митаве (Елгава), довольно богатым, имела даже колонию в Америке, остров Тобаго. В 1701 г. ее захватили шведы, герцога успели увезти в Пруссию. Теперь русские наступали, Курляндию освободили. Но племянник оставался у дяди, потому что шведы совершенно разграбили его герцогство. Петр прикинул, как бы и Курляндию притянуть к России. Предложил женить герцога на своей родственнице. Король охотно согласился. Он избавлялся от нахлебника, а разоренный племянник получал русскую защиту и помощь.

Что касается родственницы, то у Петра было три племянницы, дочери его покойного брата-царя Ивана, 18-летняя Екатерина, 17-летняя Анна и 16-летняя Прасковья. Царь обратился к их матери, вдовствующей царице Прасковье, пусть выберет любую. Дочке предстояло ехать за границу, и она назвала Анну, которую почему-то не любила. Как раз после Полтавы Петр и столицу решил перенести в Петербург – сейчас-то стало ясно, не отберут! Там и сыграли пышную свадьбу во дворце Меншикова. В строящемся городе это было самое большое и красивое здание, его специально возводили не только для личного пользования Меншикова – губернатора Петербурга, а для государственных мероприятий.

К сожалению, празднества затянулись – отмечали и победы, новоселья, Рождество, Новый год. А здоровье у 17-летнего герцога оказалось слабое. Он еще в прусской эмиграции пристрастился к спиртному и перегрузок не перенес, умер [5, с. 63–64]. Анна была в полном отчаянии: не успела герцогиней стать – и уже вдова. Курляндские бароны по своим законам созвали ландтаг, избрали герцогом дядю покойного, Фердинанда Кетлера. Хотя он тоже в свое время сбежал от шведов, жил в Данциге и возвращаться в опустошенное герцогство не спешил. Обрадовались поляки: они давно мечтали лишить Курляндию автономии, окончательно забрать себе. Но Петр решил сохранить ее под своим влиянием. Поднял пункт брачного договора, что в случае смерти Фридриха Вильгельма эта страна должна содержать вдову, выделить ей часть герцогского домена.

Анне велел ехать туда, приставив к ней опытного дипломата Петра Бестужева-Рюмина. Он должен был отстаивать интересы России, получил право вызывать из Риги войска. Попутно он стал и фаворитом юной герцогини, хотя был на 30 лет старше ее, имел взрослых детей. Но Аня цеплялась только за него, он вел хозяйство, разбирался со своевольными баронами. А герцогиня в нищете, в аварийном разграбленном замке слала слезные письма в Петербург – к Меншикову, к «матушке-тетушке» Екатерине. Умоляла замолвить словечко, чтобы «батюшка-дядюшка» Петр дал денег.