Потом перешли на более низменные темы. Так, например, мы выслушали в подробностях умопомрачительный рассказ Берта о его двоюродном брате, который имеет автомат и даже участвовал в перестрелке с мусорами. Берт также вскользь упомянул, что в это время ехал как раз мимо того места в почти пустом автобусе и сполз немного с сиденья, чтобы в него не попали.

В конце его рассказа, в котором часто употреблялся нецензурный лексикон, я взглянула на Лешку. Тот, почувствовав это, улыбнулся мне глазами и сказал друзьям:

– Все, поехали.

На улице стояли два мотоцикла – Аликовский «Чезет», куда уселись Алик и Берт, и Лешкина эксперименталка с поднятым задком, на которой устроились я и сам Лешка.

Ехать пришлось недолго. Попетляв по дворам больше для того, чтобы сбить меня с толку, чем для сокращения пути, наконец, мы остановились у нового, еще не полностью заселенного дома, пролезли в подвал, но там никого не было.

– Эх, опоздали, – досадливо сказал Берт.

– Он, наверное, в новую комнатуху перебрался, – предположил Алик. – Помнишь, которую мы для него нашли? Щас уже в подвалах холодно.

– Айда туда, – кивнул Берт.

Поехали совсем в другую сторону, и, наконец, прибыли к точно такому же дому, в котором была первая знаменитая комнатуха, только дом поновее.

Точно таким же путем, по длинному коридору техэтажа, мы добрались до второй комнатухи. Еще издалека мы заметили слабый мерцающий свет, но источник этого света был скрыт за углом, и мы поспешили к нему.

Комнатуха номер два почти ничем не отличалась от первой. Только на стенах были другие картинки и надписи. Да еще в углу было что-то, отдаленно напоминающее матрас, а на одном из трех ящиков, поставленных у стены, стояла керосиновая лампа – тот самый источник света. На другом ящике сидел Сержант.

Знала я о нем не очень много, но сейчас удивилась несоответствию его внешнего вида его возрасту. Ему было где-то около двадцати двух, а возле глаз у него уже появились морщины и в волосах серебристые пряди. Ростом чуть выше меня. Лицо загорелое, квадратное, глаза чуть запавшие, уставшие и, как мне показалось, немного печальные. Но в полутьме не было никакой возможности угадать его мысли.

Правда, все это я разглядела позже, а пока передо мной был фактически силуэт, ожидающий начала разговора. Только глаза поблескивали в темноте.

– Привет, Сержант, – поздоровались парни.

Я ничего не сказала, поглощенная своими исследованиями.

Сержант, не меняя выражения лица и позы, кивнул.

– Мы в подвал заехали – тебя нет, значит, здесь, – рассказывал Берт. – Че без лампочки сидишь? Темно ведь.

– Сгорела, – ответил Сержант немного хрипловатым баском.

– Мы с собой Сашку привезли. Помнишь, я говорил? – Алик кивнул в мою сторону.

– Помню.

– Еще два пазыря привезли и пожрать кое-чего, – Алик поднял перед собой авоську с консервами и бутылками.

– В углу оставь. Садитесь, – Сержант пристально всматривался в мое лицо. Даже чуть настороженно.

Ему, очевидно, многое пришлось пережить. Каждый новый человек мог стать для него потенциальной опасностью – ведь его могли просто сдать милиции или военной прокуратуре, просто позвонить и сообщить его местонахождение.

Признаться, я держалась точно так же настороженно. И старалась помалкивать.

Кент, встречавшийся с Сержантом уже раза три-четыре, чувствовал себя свободнее. Он отпил из бутылки, предложенной им, достал сигарету и закурил.

Берт вынул из кармана куртки две пачки «Моры» и отдал Сержанту, а сам задымил Аликовской «Салем». Алик угостил и меня, но я не взяла. Не то чтобы не хотелось, но неловко было курить при незнакомом человеке.

Потом Берт позвал Сержанта за угол, чтобы посоветоваться о чем-то. Туда же подошел Алик.

– Что ты затихла? – шепнул мне Кент, приобняв меня за плечо, чтобы подбодрить. – Будь как дома. А то молчишь и молчишь. Расскажи что-нибудь.

– Я не знаю, что говорить, – я уткнулась в него носом, стесняясь, и он, тихонько смеясь, обнял меня двумя руками:

– Хулиганка ты моя!

– За что били? – вдруг спросил Сержант у Кента, появившись из-за угла. Оказалось, он наблюдал за нами, слушая вполуха Алика и Берта.

– За Сашку, – отозвался Кент.

Видимо, ответ удовлетворил Сержанта. Он хотел что-то еще спросить, но не стал. К тому же, Алик продолжал о чем-то ему втолковывать.

Остальное время, что мы провели здесь, чувствовалась еще большая скованность, хоть пацаны и тараторили без умолку. Сержант больше ни о чем не спрашивал, а я молчала.

Я не помню, как мы расстались с Сержантом. Кажется, я выпила предлагаемые Бертом «сто грамм на посошок». Но только оказавшись на улице, я вздохнула свободнее. Нечего и говорить, что эта встреча оставила в моей душе особый отпечаток. Жалость и предчувствие опасности переплетались с любопытством и смятением. Кент, такой разговорчивый минуты две назад, тоже вдруг сник.

Алик и Берт уехали вперед, а Кент повез меня домой, но вдруг с полпути свернул на другую дорогу.

– Ты куда? – спросила я.

– Покатаемся. Надо проветриться. В лес съездим, к Волге сходим.

Лес встретил неприветливо своих нежданных гостей. Да и как ему нас было принять иначе в последний день октября? Деревья стояли голые, только сосны шумели трескуче иголками. Кругом сырость, ветер. К тому же со дня на день ожидали первого снега. Мы с Кентом уныло слонялись меж деревьев, пиная ногами маленькие веточки и мокрые дубовые и кленовые листья. По тропинке спустились к берегу. Кент бросил мотоцикл в лесу, прямо на этой же тропинке. Все равно вокруг никого не было.

Волга постепенно погружалась в дрему. Серая вода покрывалась то и дело рябью, отчего казалось, что река пятнистая. Песок холодный, та же сырость, ветер. И за что Пушкин любил осень, спрашивала я себя. То ли дело весна или лето.

Мы побродили по берегу недолго, взявшись за руки. Настроение стало совсем ни к черту. К тому же замерзли.

– Поехали домой, – попросила я жалобно.

Но ему почему-то не хотелось уезжать. Он мотал головой, и мы шли дальше. Мне казалось, что Лешка сейчас пытается очистить вот этим холодным шквалистым ветром весь негатив сегодняшнего дня. Как неумолимый карающий ангел над пропастью, он стоял на небольшом обрыве над пляжем и взирал невидящим взглядом огромную серую массу воды, у которой сейчас за низкими тучами не видно было даже противоположного берега. Может быть, он предчувствовал что-то, что надвигалось на нас неумолимо с того дня.

– Ты что? Меня заморозить решил? – не вытерпела я. – Я уже как суслик замерзла. У меня даже перчаток нет.

– Нет, – Лешка отступил немного обратно на дорожку и снова встал, уставившись в одну точку и будто забыв обо всем на свете.

Я обошла его кругом и остановилась прямо перед ним, начиная волноваться:

– Леш, ты чего? – и подошла поближе.

– Что? – Кент словно очнулся от своего забытья. – Замерзла что ли?

– Я тебе это уже битый час говорю, – напомнила я.

– Иди сюда, – Лешка расстегнул свою куртку. – Погрею.

Он прижал меня к себе и закутал потеплее.

– Ну как? Тепло? – спросил через минуту.

– Ага, – кивнула я.

Кент наклонился ко мне и поцеловал, как сегодня ночью, нежно и уверенно, спросил:

– Согрелась?

– Еще бы! – улыбнулась я.

– Вообще, осенью лучше в лес и на Волгу не ездить. Дурака я свалял, – заключил он. – Поехали!

Пока он вез меня по лесу на мотоцикле, мы чуть не упали два раза, к тому же на дорогу еле вывернули. Лешка ругался на себя, на мотоцикл, на дороги и ленивых людей, которым было лень вытоптать тропинки пошире. Я смеялась. Кое-как мы добрались до асфальта и покатили ко мне домой. Уже начинало темнеть.

Проводив меня до площадки перед квартирой, Кент поцеловал меня, попрощался и ушел, дождавшись, когда я зайду в квартиру.

Когда он уехал, мне все еще было интересно, о чем он думал там, на Волге. Но ответ на этот вопрос я получила намного позже.