Ад – это дверь, которая запирается изнутри.

(К.С.Льюис)

Часть 1.

Глава 1.

Я лежала в кровати и смотрела в окно, где на растянувшемся до горизонта ультрамариновом полотне осеннего неба мерцал всего один далекий холодный огонек. Белый свет его завораживал меня своей красотой, суровой неподкупной строгостью и зовом вечности.

Я представляла себе, что где-то в глубине Вселенной, за миллионы световых лет от Земли, эта звезда когда-то была огромным огненным шаром, притягивая к себе планеты, метеориты, кометы. Она родилась в темной холодной пустоте и погибла там же, но ее прощальный свет, пересекая непостижимо огромные пространства, пришел ко мне из прошлого, рождая надежду, пробуждая чувства, напоминая о тех далеких временах, когда она была так же далека, холодна и прекрасна, какой я видела ее теперь.

Я не знала ее имени, не знала ее возраста, но для меня она была тем прекраснее. Какой-то голос внутри шептал мне, что она моя, только моя. Она светит мне и только для меня.

Мне хотелось сейчас стать такой же далекой, одинокой, но прекрасной звездой среди нашего мира на Земле, как эта неизвестная мне красавица в небе, в ночи, где пока еще не взошла луна, не зажглись новые звезды и нет больше никого и ничего, кроме нее.

Это желание испугало меня и обожгло холодом. Я поежилась невольно и отбросила эту глупую мысль. Пора было спать.

Был сентябрь 1992 года. День выдался теплым. Пронзительно синее небо в обрамлении желтеющей листвы тополей смотрелось удивительно чистым и ярким, прохладное солнышко еще грело малышей и подростков, тянущихся к школе вереницами и стайками, путающимися в мешках со второй обувью, заспанными, а потому медлительными и иногда ноющими от лености преодолевать эту короткую дорогу к школе.

Я была такой же. Шла неторопливо по тополиной аллее, накинув на плечо небольшой матерчатый рюкзачок защитного цвета с кожаными ремешками. Кто-то из моих одноклассников уже с деловым видом таскал дипломат (высший шик для девятого класса!), кто-то еще мучался со старомодными ранцами. Мне не нравилось ни то, ни другое, и моя мама по случаю, у знакомых, купила этот рюкзачок перед началом учебного года. Для походов он был маловат, а таскать учебники подходил в самый раз. Мамины знакомые покупали его когда-то для своего сынульки, но тот презирал подобную лирику и выпросил у предков дипломат. А рюкзачок остался и теперь, по счастью, достался мне.

Еще не проснувшись до конца, я задевала иногда ботинками яркие опавшие на тротуар листья, которые еще не успели убрать дворники, и они взмывали вверх маленьким вихрем. Шурх-шурх. Это было самое веселое развлечение за десятиминутную дорогу.

Время в школе шло так же неторопливо, как моя дорога по золотой тополиной аллее. Алгебра, химия, английский. Кому они были нужны, эти «ду ю спик инглиш, май диэр» и «Ланден из э кэпитал ов зе грейт бритэн»? Можно подумать, у меня иностранцы вокруг и все сплошь британцы. Формулы точных наук мне давались намного проще, опыты с реактивами пробуждали интерес к экспериментам. Там все было понятно, все подчинялось логике, установленному порядку причин и следствий и всегда давало точное знание по интересующему вопросу. Мне нравились также история, рисование, литература – как ни странно, ровно по тем же причинам – я видела закономерности и результаты. В классе я считалась отличницей, четверки были для меня удивительной оценкой, исключением из правил, я не понимала, как такое может в принципе иметь место. Но я не была зубрилой, мне было несложно учиться, даже, скорее, лень. Я как-то сразу понимала и запоминала материал урока с первого раза и знала, что при должном старании могла бы достигнуть куда большего, но пока не видела перед собой ни четкой цели, ради которой пора было бы сворачивать горы, ни стимула это делать. Ведь для пятерки достаточно было повторить все, что было рассказано на уроке. Статус отличницы заставлял остальных одноклассников держаться от меня немного в стороне, но меня это мало волновало в принципе, я не любила пустой болтовни ни о чем, мне становилось скучно в компании одноклассниц, с которыми я не знала о чем поговорить, а потому у меня была всего одна подруга, да и та училась в параллельном классе. Звали ее Алевтина Пономаренко, для меня она давно была просто Алькой, хотя сама она в последнее время настаивала на гордом прозвище Монтана. Алька была немного выше меня, темноволосая, кареглазая, стройная, добрая, но совершенно легкомысленная и разбитная пятнадцатилетняя девица. С первого класса мы сидели с ней за одной партой, перед девятым классом все классы переформировали зачем-то, Альку перевели из нашего класса «А» в параллельный класс «В», но на нашей дружбе это никак не отразилось.

Как и Альке, мне было пятнадцать, а в это время главное для девушки-подростка совсем не учеба. В этом возрасте самая главная тема девичьих грез – романтика и любовь. Я не была исключением. У меня был парень по имени Андрей, с которым мы познакомились год назад в нашем же дворе. Его друзья называли его Сабир (от его фамилии Сабиров), он был на год старше меня и очень соответствовал внешне обычным девичьим представлениям о романтическом герое. Темные волосы в сочетании с голубыми глазами на утонченном до аристократизма лице сражали девиц наповал и складывали штабелями к его ногам. Что он усмотрел во мне, я не знала, мне просто нравилось проводить с ним время, он совершал ради меня мелкие безумства типа залезания на разные высокие точки зданий и спасения от лающих собак, подарков в виде бутылочки кока-колы или жевательной резинки, походов в кино на последний сеанс ради поцелуев на заднем ряду и так далее. Все шло само собой разумеющимся темпом, я его обожала и не задумывалась о том, что это вообще может когда-нибудь закончиться.

Вернувшись с занятий, я бросила рюкзак с книжками и тетрадками на кровать и собиралась переодеться, чтобы быть готовой к вечеру, когда наверняка должен был прийти Андрей.

В дверях показалась моя мама. Она помялась, не решаясь зайти в мою комнату и пряча свои темные печальные глаза. Я спросила, решив ей помочь:

– Мам, что?

Поняв, что сказать все равно необходимо, она сообщила:

– Саша, к тебе Андрей приходил. Он просил передать, что больше не будет с тобой ходить.

– Что?! – я не сразу осознала смысл сказанного. Это шутка? Если это шутка, то какая-то очень подлая шутка. А если нет? Я почувствовала, что задыхаюсь, и закрыла глаза, стараясь подавить боль. Больше всего добил сочувствующий тон матери и ее молчание. Она не старалась меня утешить. Не решилась даже обнять. Она просто стояла в дверном проеме с грустными глазами и молчала.

Наверное, когда-то давно она так же стояла, провожая уходящего от нас навсегда моего отца. Не остановила, не спросила ни о чем. Я помнила из того дня только закрывающуюся за отцом дверь и его белый мотоциклетный шлем, забытый в прихожей. Мне было около пяти лет тогда, и я думала, что плохо вела себя, раз отец ушел. А мать так и не догадалась сказать мне, что причина была не во мне. Я поняла это сама гораздо позже, когда уже незачем было что-то обсуждать.

И вот сейчас женщина, родившая меня и воспитавшая, стеснялась даже успокоить меня, оказавшуюся в такой же ситуации. Возможно, ей не давало это сделать чувство вины передо мной, которое она не смогла преодолеть и которое отдалило ее от меня, которое она старалась как-то компенсировать, найдя мне нового отца, ценой утраты близости с дочерью. А я бы многое сейчас отдала, чтобы она просто обняла меня.

В конце концов, мама ушла на кухню, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине со своим поражением. А это несомненно было поражение. Мир, еще полчаса назад так уютно существовавший во мне, придававший мне уверенность в завтрашнем дне и собственных силах, сейчас рушился по кусочкам, как стекло под ударом молотка, и осыпался к моим ногам опасными крошками. Трещины на этом стекле расползались все шире, и куски становились все крупнее, становясь все более опасными для меня самой. Я не знала, за что уцепиться, чтобы уцелеть и выбраться из этой бездны, что происходит и в чем причина. За что? За что он так со мной? Что я сделала? Даже не в глаза сказал, а передал через мать. Я что, не была достойна даже объяснения?