– Она дома, я знаю.
Маме ничего не оставалось, как впустить его. Лешка тут же прошел в мою комнату. Я, собравшись в комочек, сидела в углу дивана, укутанная в немыслимых размеров растянутую мамину кофту, которую иногда носила, когда мне бывало холодно или когда я болела. Сегодня я зачем-то тоже завернулась в нее. Наверное, хотелось немножко тепла.
– Зачем ты пришел? – я покосилась на Кента.
Тот затворил за собой дверь и встал прямо передо мной, не вынимая руки из карманов и широко расставив ноги.
– А ты зачем прячешься? Откуда синяк? – спросил негромко, видимо, пытаясь сдерживать эмоции.
– Тебя что? Давно не били? – уныло ответила я.
– Семнарь значит, – понял Кент и двинулся к двери.
– Ты куда? – испугалась я.
– К Канату, – и Кент ушел.
Если и правда, что жизнь полосатая, как зебра, то у меня наступила черная полоса. Теперь уже мне точно было ясно, что я в этой жизни ничего пока собой не представляю. Я всего боюсь. Ни в чем не уверена. Даже собственную честь защитить не могу от глупой лжи. Да, я тот серый комочек, каким сейчас предстала перед Лешкой. Может быть, Сабир был прав, что бросил меня?
В тот же вечер Лешка позвонил:
– Мало что вышло. Но не отчаивайся. Попробую Нельку найти или Черепа. У Каната сегодня плохое настроение, завтра продолжим.
Но и на следующий день не было ничего утешительного. Череп не явился в школу ни на следующее утро, ни через день. Я не знала тогда, что восьмерка прошерстила все точки, где они могли бы с Нелькой появиться, но эти двое словно растворились. Я не знала тогда и того, сколько пришлось времени, нервов и сил потратить Лешке, чтобы добраться до Каната и просто прояснить с ним ситуацию, но Канат отказывался встречаться и слушать. Я ничего этого не знала. Я сидела в своей комнате, как рак, затворившийся в раковине, и грызла себя.
На третий день Кент не выдержал:
– Выходи. Нечего их бояться. Со мной не тронут. Если что, скажем Фаине. Уж она точно все как надо сделает.
– Хорошо, заходи за мной, – сдалась я. Мы не виделись все эти дни, он все время был занят. И мне хотелось выйти, наконец, из дома на воздух.
Странно, что и отчим все это время не доставлял каких-то проблем. Мирно сидел у телевизора, или чинил утюг, или помогал по дому.
Джемпер, джинсы, куртка, ботинки – и я была готова. Даже расчесываться не стала, выбежала, на ходу заматывая шею объемным серым шарфом маминой вязки.
Лешка ждал на площадке, опасаясь выпускать меня теперь из зоны своей видимости. Увидев, как я вылетела из квартиры, взъерошенная, с уже зеленым синяком, кое-как замазанным тональником, он улыбнулся и поправил мне волосы.
– Привет, – поцеловал в щечку и, обняв за плечо, повел с собой в лифт. Мне показалось, что он выглядел уставшим. Но в подъезде света сейчас не было по причине дневного времени, и я предположила, что это впечатление, возможно, возникло из-за плохого освещения.
Новый город был спланирован достаточно просто – параллельные и перпендикулярные проспекты и улицы образовывали некий прямоугольник, который был окружен полями, разделенными лесопосадками, но между этими полями и Волгой по берегу шел смешанный лес. Дубы, сосны, осины, кое-где и березы – полный набор. Он протянулся достаточно далеко, охватывая и Верхнюю Террасу, превращаясь там в солидный парк с сосновым бором, потом снова перетекал в мешанину совершенно разных пород. Туда мы и отправились с Лешкой. Точнее, ноги нас сами вынесли туда, пока мы шли, куда глаза глядят.
Сначала мы даже не разговаривали, просто молча наслаждались тем, что мы рядом друг с другом. Держались за руки. Иногда я ловила на себе ласковый Лешкин взгляд и улыбалась ему в ответ уголками губ.
Добравшись до лесопосадки, которая упиралась в стену леса, мы неспеша потопали по грунтовой дороге, вытоптанной и выезженной задолго до нас. Перепрыгивали через грязные участки и мелкие лужицы, смеялись. Лешка подтрунивал надо мной, рассказывал анекдоты, случаи из школы, происходившие с ним или его друзьями. Я тоже иногда вспоминала что-нибудь смешное в ответ. Как на химии, например, сделала лабораторку, подув в пробирку через трубочку и получила прямо-таки малиновую фенолфталеиновую реакцию в растворе, когда у других был еле слабенький розовый цвет. Химичка тогда выпучила глаза в удивлении и восхищении и поставила нам с Алькой пятерки. Мы смеялись в голос, когда я рассказала про Алькины приключения с географией, когда ей поставили пятерку впервые в жизни, а потом оказалось, что географичка перепутала варианты ответов и Альке полагается обычный трояк. А та уже успела выпросить у родителей новые джинсы и рвала с досады на себе волосы. За разговорами мы не заметили, как преодолели довольно длинный путь и вышли к цели.
В лесу было тихо. Деревья приветливо раскинулись над нашими головами и потрескивали голыми ветвями, колыхали сосновыми лапами. Мы брели по тропинке, усыпанной золотом сброшенных листьев, притихшие снова, вдыхали сырой воздух, наполненной хвойным ароматом и свежестью. Между двух сосен я заметила развесистую паутину, увешанную каплями влаги как алмазами. Она блестела в лучах солнца, пробивающихся сверху. Посередине сидел хозяин паутины, сам намокший, толстый, черный, мохнатый, размером не больше трехкопеечной монетки, и деловито стряпал кокон из пойманной сонной мухи. Из грибов здесь были разве что поганки и сыроежки, но мы не собирались их трогать. Как же тут было хорошо и спокойно!
Я нагнулась за резным кленовым листом, желтым, большим, как обычно рисуют его на картинках. Потом подобрала еще несколько и собрала их в подобие букета. Показала Лешке. Тот шел следом за мной, спрятав руки в карманы, наблюдал, как я дурачусь с этими листьями, и улыбался одними уголками глаз, как он умел.
Мы проболтались там весь день до вечера. Часов у нас не было, просто поняли, что пора возвращаться. Обновленные, со свежей головой и свежими мыслями, на обратном пути мы решили зайти к Монтане.
Я открыла дверь в ее подъезд, и откуда-то сверху до нас донеслись вопли:
– Суки! Падла! Пошли вон! – голос оборвался и перешел в непонятные звуки.
– Монтана! – одновременно сказали мы друг другу и помчались вверх по лестнице.
На площадке между вторым и третьим этажами пять парней лет шестнадцати на вид столпились в углу и орали что-то друг другу и еще кому-то. Вдруг из-за их спин показалась голова Монтаны и опять скрылась.
Я кинулась к парням, растолкала их и выдернула Альку из кучи. Та, вся зареванная, в синяках и разодранной рубахе, побежала вслед за мной. Парни от неожиданности немного притихли, но перед ними остался стоять Кент, прикрывающий наш отход. Пока Лешка с ними разбирался (или они с ним – трудно сказать), а они все оказались, как позже выяснилось, шелухой из семнаря, мы сбежали с Монтаной на первый этаж. Я накинула ей на плечи свою куртку: ее трясло то ли от холода, то ли от пережитого страха. Я пыталась ее успокоить, обняв, но по факту я сама пребывала в полной панике, не понимая, что мне делать. Лешке срочно требовалась помощь. Один пятерых он вряд ли сможет вывезти. Но как эту помощь позвать и бросить Монтану, я тоже не понимала.
Сверху слышались звуки потасовки, голоса. Я, переживая за Лешку, уже сама начала дрожать мелкой дрожью и молилась только, чтобы произошло чудо, которое его спасет. Из семьдесят третьей квартиры высунулся мужик и закричал нам:
– Нашли место драки устраивать! Улицы вам мало что ли? Уже и в подъезды лезут!
– Заткнись! – бросила ему Монтана истеричным голосом и снова уткнулась мне в плечо.
Видимо, Бог услышал мои молитвы. В подъезд, насвистывая песенку, вошли обнявшись Мальборо и Киборг, немного под шофе, но вполне еще в разуме. Они недоуменно посмотрели на нас, и Димка, став мгновенно серьезным, кивнул мне:
– Что случилось?
– Быстрее! – крикнула им я, находясь в последней степени истерики. – Там Кент с семнарем разбираются, они Альку чуть не изнасиловали!
Мальборо и Киборг мгновенно рванули наверх, а мы остались ждать их у лифта. Через несколько минут все было кончено. Кент и Мальборо столкнули с лестницы троих, они скатились кубарем мимо нас и задали стрекача. Еще один, не дожидаясь пинка под зад, убежал следом за своими товарищами сам. Киборг все еще наверху бил последнему из пятерки морду, все время матерясь и грозя противникам убийством и разносом. Когда он устал, то его оппонент уполз, измазав кровавыми соплями пол в подъезде, и уже на первом этаже, оглянувшись злобно на нас с Алькой, свалил прочь, с трудом волоча ноги.
