Мне хотелось плакать. Не столько от боли, сколько от обиды за незаслуженный удар. Неужели они настолько дураки – те, кто это сделал, что поверили в эту чушь про меня? И кому поверили? Черепу и Нельке. Вот уж хороши свидетели. Свечку что ли рядом держали?

Я все-таки не заплакала. Кое-как собрав волю в кулак и держась рукой за голову, я дошла, не торопясь, до своей квартиры, благо, мама была занята на кухне и не увидела меня сразу. У себя в комнате я посмотрелась в зеркало. Место удара покраснело.

– Черт, синяк будет, – с досадой пробормотала я. – Завтра Фаина мне точно задаст.

Так оно и случилось. Пока мама сидела в коридоре, сморкаясь в платок и пытаясь успокоиться, Фаина Алимовна отчитывала меня:

– Все-таки по моему вышло! Я говорила тебе! И вот, пожалуйста, уже синяки пошли!

– Все не так, как вы думаете. Это последствия того, что про меня болтают, – сказала я хмуро, дотрагиваясь до глаза, который немного заплыл и болел. Я перед этим час пыталась замазать его тональным кремом, но без особого успеха.

– Как это? – удивилась Фаина.

– Семнарь охоту на меня начал, а это, наверное, его первые шаги. Череп им сказал, что я шлюха, – сообщила я мрачно.

– Значит, ты знаешь, кто заварил эту кашу? Прекрасно. Слухи правдивы?

– Нет, конечно, – я злобно хмыкнула. Попадись мне эта Нелька сейчас, я вцепилась бы ей в волосы со всей душой. Уж тогда бы она не посмела даже пикнуть про меня что-то. Но я даже не знала, как она выглядит, и между тем у меня вся жизнь из-за нее менялась с немыслимой скоростью.

– Почему же они появились? – допытывалась Фаина.

– Говорят, Нелька в Сабира влюбилась, вот и наболтала. А Череп теперь все это раздувает.

– А ты не врешь? Ведь если это было, тех, кто это сделал, могут отдать под суд. Ты имеешь право написать заявление, если это было, – пояснила Фаина, делая акцент на слове «это».

– А чего это я буду писать заявление, если не было ничего? С какой радости? – поинтересовалась я. – Могу справку принести.

– Ну ладно, зови маму, – Фаина сказала это с явным облегчением.

Я уже встала, чтобы выйти, когда Фаина поинтересовалась:

– Ты бросила курить?

– Нет.

– Загубишь здоровье-то, бросай. Я тоже курила, а теперь, хоть и бросила, с легкими не лады.

Я кивнула и вышла. Мама, уже досморкавшись, встала мне навстречу:

– Ну?

– Иди, она тебя ждет. Я домой.

Я наивно подумала, что на сегодня уже вряд ли будут какие-то приключения, синяка ведь должно было хватить для канатовских обиженок.

Возле ворот РОВД я набрела на парня, у которого никак не мог завестись мотоцикл. Это напомнило мне шуточные жалобы Кента, и я не сдержала улыбку.

– Александра! – донеслось до меня.

Фаина высунулась из окна.

– Чего? – обернулась я.

– Смотри, еще раз поймаю – на учет поставлю! И чтобы больше не дотрагивалась ни до спиртного, ни до сигарет! – и Фаина снова закрыла окно.

«Щас!», – подумала я, и это тотчас отразилось на моем лице.

Наконец, у парня завелся мотоцикл, и он подъехал ко мне:

– Что, Фаина жить не дает?

– Ага, – кивнула я уныло.

– Тебя ведь Сашка зовут?

– Ну?

– А не Измайлова ли?

– Ну? – повторила я.

– Хочешь, подвезу до дома? Мы же в соседних домах с тобой живем. Мне Кентище про тебя рассказывал. И вообще, про тебя много слышно, – говорил парень. – Ну садись же!

Я подсела к нему сзади, пытаясь припомнить, видела ли я его раньше. Ничего не вспомнив, сказала:

– А я тебя что-то не припомню.

– Колька я. Гайдуков. Может, слышала? – мы уже ехали по улочкам частного сектора Верхней Террасы в сторону Нового города.

– Приходилось. Говорят, ты болтун и много анекдотов знаешь, – я, наконец, вспомнила разговоры парней, которые нет-нет да упоминали об отсутствующем товарище.

– Есть такой грешок, – засмеялся Колька. – А вот насчет болтуна не согласен. Я хороший.

– Ну-ну, – хмыкнула я.

– Сомневаешься? Я тоже, – пошутил он.

Мы, наконец, подъехали к моему подъезду.

– Ладно, может еще встретимся. Монтане привет, – и Колька поехал своей дорогой, а я зашла в подъезд и тут же наткнулась на Мальборо и Кента.

– Мы тебя ищем, ты где была? – напустился на меня Кент. Я, понимая, что он переживает за меня, промолчала, опустив голову, и радовалась, что здесь сейчас не очень светло, поэтому мой фонарь не так заметно, тем более за свесившимися на лицо волосами. Я боялась пожаловаться Лешке, чтобы не спровоцировать его на какие-нибудь необдуманные поступки. Если бы с ним что-то случилось, я бы себе этого никогда не простила.

В подъезд влетел вслед за мной счастливый Берт:

– «Мору» купил!

– Дай попробовать, – попросил Мальборо.

– Будешь? – Берт протянул мне пачку.

– Нет, – отказалась я.

Говорили, что от этой «Моры» – сигарет с ментолом – сердце садилось лет на десять. Правда ли это или нет, я не знала, но рисковать не хотелось. А парням было наплевать, и они охотно угощались бертовским сокровищем.

Вдруг Берт отвлекся от общих разговоров, пригляделся и спросил меня:

– А че у тебя с глазом?

– Где? – встревожилась я, думая, может, сосуд в глазу лопнул.

– Да вот, – Берт указал на то самое место, где у меня был фингал за миллионом слоев тональника. – Светится что ли?

– А, это, пустяки, – отмахнулась я, досадуя на его излишнюю внимательность.

– Вчера ничего не было, – сказал Кент. – Ну-ка покажи! – и хотел осмотреть внимательнее, но я резко отпихнула его в сторону:

– Отстань! – и побежала домой.

– Все равно все узнаю! – крикнул мне вдогонку Лешка.

Мне вдруг стало стыдно за себя и за этот синяк. Я ведь могла вчера еще выйти и рассказать все Кенту, а он и Мальборо поймали бы этого парня и расспросили хорошенько. Я была уверена, что он из семнаря. Но я струсила.

Как теперь показаться на глаза Лешке? А в школе? Что, из дома не выходить, пока синяк не заживет? А Лешка наверняка выполнит свое обещание и все узнает. И что потом? Разборки, возможно, до крови. И хорошо, если с ним ничего не случится, а если? Даже думать об этом было страшно. И опять инспекция, учет, ханжеские нотации. Чем больше я об этом размышляла, тем больше разрастался мой страх поступить неправильно. А что теперь правильно, я не знала.

Глава 9.

В среду в школе я старалась ходить в темных очках. А на уроках старалась ни на кого не смотреть и ни к кому не оборачиваться, набросав на лоб волос побольше. Тональник не сильно помогал скрывать мои боевые достижения, но, слава Богу, учителя не заметили ничего.

Вернувшись из школы, я заперлась в комнате. Мама должна была прийти только вечером, поэтому, когда раздался звонок в дверь, я, догадываясь, что это Лешка, выбежала на балкон, чтобы не слышать звонкие длинные трели, добивающие мое самолюбие, но принуждена была вернуться: внизу ждала Монтана. Видимо, она заметила меня, потому что как только звонки прекратились, послышался ее голос за дверью:

– Звони, она дома.

– Сашка, открой! – Кент бухнул кулаком в дверь. – Я все равно все узнаю!

Я сидела тихо, как мышь. Я раздвоилась, как говорят индейцы. Я боялась семнаря и стыдилась этого. В то же время хотелось сказать Кенту, откуда у меня синяк. Но опять вспоминались слова Фаины о соприкосновении двух контор. Ну допустим, Кент найдет того парня, ведь он ничего не оставляет безнаказанным. А семнарь побьет его. Или вообще война завяжется. Нет уж.

Наконец, поняв, что я все равно не открою, Кент и Монтана ушли, и у меня отлегло от сердца.

Как долго я собиралась скрываться от них? По первоначальному плану до тех пор, пока не пройдет синяк. А дальше как получится. Может, Лешке надоест вся эта котовасия, и он вообще про меня забудет, чтобы не рисковать конторой.

Но вечером все повторилось. Правда, я попросила маму, уже вернувшуюся с работы, сказать, что меня нет дома. Но Кент и слышать ничего не хотел: