– Конечно, хочу, – сказал я.
– Тогда слушай…
– Всем людям от природы свойственно, главным образом, стремиться к счастливой жизни. Это единое и общее желание присуще всем людям и является целью жизни для каждого, ради чего они как раз и занимаются всем прочим. Однако следуют они этому общему желанию уже не одними и теми же путями, а каждый своим собственным. Одни проводят жизнь в постоянном наслаждении, думая таким образом стать максимально счастливыми. Другие находят счастье в приобретении состояния. Третьи охвачены жаждой славы и главный предмет их забот – жить, будучи почитаемыми и восхваляемыми большинством людей. Четвертые, презрев все остальное, сделали целью своей жизни добродетель и красоту, считая, что одна только добродетель действительно может сделать счастливыми и блаженными упражняющихся в ней. Но и законы самой добродетели не для всех одни и те же. Ибо не для всех одинаковыми представляются прекрасное и постыдное, как и общепринятое. Каждый считает священным свое, а другие несвященным. Подобные разногласия существуют и относительно природы человека. Одни думают, что человеческая природа подобна природе другого смертного существа, то есть животным. Другие в своих надеждах возводят в разряд божественной и совершенно чистой. Третьи признают, что человеческая природа занимает теперь и всегда будет занимать среднее место между божественной и бессмертной, с одной стороны, и смертной – с другой, что она представляет собой смешение обеих.
Во всех этих суждениях много неясного и сомнительного. Каким же образом обрести истину и сделать её прочно своим достоянием? Об этом говорят многие поэты, софисты, законодатели, философы. Однако поэты и софисты по справедливости недостойны, пожалуй, избираться в качестве толкователей этих суждений. Поэты часто пользуются лестью, обращаясь к людям из желания угодить и не очень заботясь об истине. Софисты же по большей части занимаются обманом, любым способом создавая себе славу, причем некоторые из них раздувают так и ради наград, которые могут воздаваться за это усердствующим богами. Так вот, поскольку в жизни человеческой царит столь великая и даже ещё большая запутанность и замешательство, то крайне необходимо, если мы намерены когда-нибудь выбрать наилучший образ жизни, который приведет нас к счастью, рассмотреть, что представляет собой человек, каковы его природа и возможности. В свою очередь, невозможно понять, что такое человек, не рассмотрев до этого природу вещей: что из сущего является основным, каковы существа второго, третьего, последнего порядка и каковы их свойства. В отношении истинной природы других существ среди людей имеются немалые разногласия. Есть такие, которые полагают, что боги не существуют. Другие же, что существуют, но не пекутся обо всех делах, и человеческих, и всех прочих, являясь притом виновниками как добра, так и зла. Некоторые возражают им, утверждая, что боги являются причиной добра, но не зла. Одни полагают, что богов можно умилостливить и получить от них помощь, другие считают их непреклонными непоколебимыми. Одни верят только в одного бога, другие – во множество богов. От законодателей и философов более, нежели от каких-либо других людей, можно узнать что-нибудь здравое об этих вещах. Ибо законодатели, считая, что законы даются для общего блага, не могут, разумеется, совсем уклониться от него. Философам, полагающим, что истина в руках живущих является основой счастья и добивающимися ее предпочтительно перед всеми земными благами, естественно, удается ее найти, как никому другому из людей. Большинство людей, однако, по природе своей неспособны с точностью узнать и усвоить самое значительное, поэтому следует опасаться и философов.
Что касается нас, то мы берём в качестве проводника рассуждений одного из законодателей и мудрецов, притом старейшего из тех, о которых знаем понаслышке – Зороастра, который был знаменитейшим у мидян, персов и большинства других древних народов Азии, толкователем божественных и большей части других прекрасных вещей. Затем – Эвмопла, который установил у афинян Элевсинские мистерии для бессмертия нашей души, Миноса, бывшего законодателем критян, Ликурга, законодателя лакедемонян, также Ифита и Нуму, из которых первый вместе с тем же Ликургом установил Олимпийские игры в честь величайшего бога Зевса, а второй стал у римлян законодателем многочисленных законов и особенно священнодействий, касающихся богов. Из варваров – индийских брахманов и мидийских магов. Из эллинов среди прочих – куритов, древнейших из сохраняющихся в памяти, которые вознобновили рассуждение о богах второго и третьего порядка и вообще о бессмертии творений и детей Зевса и этой Вселенной, то есть спасли то, что было разрушено у эллинов нечестивыми мужами, ведущими борьбу против богов. После них упомянем додонских жрецов и толкователей Зевса, особенно прорицателя Полинда, с которым сам Минос поддерживал связь в целях просвещения; Тиресия, учившего о бесконечных восхождениях и обратных возвращениях нашей души; Хирона, наставника многих славных мужей и учителя многих прекрасных наук и занятий; семь тех мудрецов, которые процветали приблизительно в то время, когда у лакедемонян царствовали Анаксандрид и Аристон; Хилона Спартиата, Солона Афинянина, Бианта Приенца, Фалеса Милетянина, Клеобула Линдийца, Питакка Мителинца, Мисона Хенейца; наряду с ними упомянем Пифагора и Платона, а также вышедших из их школы многочисленных хороших философов, из которых самыми прославленными являются Парменид, Тимей, Плутарх Афинский, Плотин, Порфирий, Ямвлих.
Так вот, сходясь между собой по большинству вопросов, касающихся наиболее важных вещей, они все, по видимому, передали наилучшие суждения тем людям, которые являются более разумными. Так и мы присоединимся к рассуждениям наиболее разумных людей всех времен, начиная с древнейших, и не будем вносить новшеств подобно поэтам и софистам, а с помощью разума сделаем точный выбор.
– Прочти рассуждение о судьбе, – прервал Димитрия Плифон. – Ему будет любопытно.
Димитрий кивнул и развернул другой список.
– Так что, все будущие вещи определены и установлены или же есть некоторые из них, которые не определены, но протекают в неопределенности и беспорядке, как придётся? Очевидно, все они определены. Ведь, если что-либо возникающее возникнет не по определению, то оно будет возникшим без причины, и, стало быть, что-то из возникающего будет иметь возникновение без причины; или же причина произведёт его не по определению и не с необходимостью, и будет какая-то причина, не по необходимости и не по определению породившая нечто из того, что она произведёт; ни то, ни другое невозможно. Но гораздо более невозможно, чтобы боги, как утверждают некоторые, меняли мнение относительно решеных ими на будущее вещей и делали нечто иное, противоречащее тому, что они вознамерились исполнить, уступая молитвам или каким-то дарам людей. Ведь невозможно познание совершенно неопределенного. Ведь не будет, пожалуй, истинным решать относительно него, будет ли оно или нет. Поэтому боги и определяют грядущее, они знают предстоящие события не иначе, как будучи их распределителями и виновниками. Поэтому люди, признающие существование богов, но отрицающие их предвидение относительно здешних вещей и судьбу, рискуют к тому же отрицать познание богами этих вещей, в то время как они познают их, ибо лучшие вещи не могут определяться худшими, но и не могут определять их, если сами не являются их причиной; необходимо, чтобы все познающее познавало, будучи объектом соучастия и определения со стороны познаваемого или являясь причиной и источником определения, но познание не может произойти, если у познающего не возникает какая-то связь с познаваемым. Но если всё определено, скажет кто-нибудь, и нет ничего, чтобы не получило необходимости для сущих и возникающих, то уйдут и свобода от людей, и справедливость от богов, так как, с одной стороны, люди, чтобы они не делали, делают это в соответствии с необходимостью, не являясь уже хозяевами самих себя, с другой стороны, боги совсем бы устранились от обязанности наказывать дурных людей, или наказывают не по справедливости, если дурные по необходимости являются дурными. Однако люди являются хозяевами самим себе, не управляясь вообще никем – ни другим человеком, ни самими богами, но имея в самих себе нечто управляющее, некую разумность. А что сама разумность не будет больше управляться никем, этого сказать нельзя. Прежде всего, может показаться, что она следует внешним обстоятельствам. Но неверно думать, что она следует обстоятельствам не по необходимости. Ибо у каждого эта разумность различается по природе и по упражнению: властелинами природы являются боги; упражнения есть замысел упражняющегося, зародившийся у него раньше, у него, у которого невозможно чему бы то ни было родиться, если не внушил бог. Таким образом, люди являются властителями самих себя, поскольку они управляют собой, хотя и управляются властвующими, и будучи в некотором отношении свободными, и не будучи. Ведь если кто-нибудь назовет свободу отрицанием необходимости, то он, пожалуй, будет вынужден назвать необходимость рабством. Рабство же предполагает и господство. А у высшей необходимости, единственной, которая существует по необходимости благодаря самой себе, другое же все благодаря ей, и которую мы называем самим благом и Зевсом, какое будет господство, у которого она будет в рабстве? Ведь само это господство не будет в тоже время рабством. Если же считать зависимостью и возможностью не быть определяемыми соответственно рабство и свободу, то не только никто из людей не будет свободным, но и никакой другой из богов, кроме Зевса, так как одни вследствие зависимости служат в качестве рабов другим и все, начиная с богов, общему господину – Зевсу. Таким образом, рабство, пожалуй, совсем не будет чем-то страшным, неизбежным. Ибо рабское служение доброму не только не страшно, но полезно и любезно самому находящемуся в рабстве, ничего другого, кроме хорошего, он не изведает…
