С запада заходила гроза, природа напряглась в ожидании , воздух застыл недвижим, на фоне чернющей тучи уже ясно были различимы молнии и в отдалении ворочался гром. Так же недвижимо стояла и Эмилия.

И только когда рядом громко зашумели люди, началась возня, и смутно знакомый голос с надрывом позвал ее по имени, Эмилия начала просыпаться. Пока она хлопала вдруг ставшими тяжелыми веками и оглядывалась в поисках источника переполоха, голос стал удаляться, шум и возня тоже. Вдруг над шумом взлетела песня, больше похожая на крик: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!». Эмилия окончательно проснулась, безошибочно нашла в толпе голову Кости, которого утаскивали прочь от нее, и с воплем кинулась к нему. Ногу ее что-то дернуло назад, девушка с удивлением поглядела на кандальный браслет, неизвестно когда и как оказавшийся на лодыжке и не дававший двигаться.

Недолго думая, Эмилия перекинулась, перспектива быть съеденной в супе больше не пугала ее, оковы соскользнули с маленькой лапки, и Эми, отчаянно захлопав крыльями, взлетела и по кривой траектории понеслась к своему другу. Тот рванулся, раскидал державших его торговцев и поймал верещащий комок перьев, прижал к груди уже девушку, целуя ее в обе щеки и понимая, что сейчас будет драка не на жизнь, а на смерть.

Все еще держа Эмилию в объятиях, Костя поднял голову и тяжелым взглядом посмотрел на людей вокруг. Те странно отшатнулись, Костя и не подозревал, что зрачки его стали вертикальные в янтарных глазах. Дохнул первый порыв предвещающего ливень ветра, парень поднял голову навстречу грядущему урагану, и на фоне черного края тучи увидел несущийся, треплемый ветром дирижабль.

Глава 62 Легенды Оромеры. Великий Орёл. СХВАТКА. (Александр Игнатьев)

Таисья хотела выехать до рассвета, но сборы-разговоры затянули отъезд почти до полудня. Наконец, она, со вздохом расцеловав Раша, и, поклонившись остающейся с ним сестре Марка, временно всей семьёй переехавшей в усадьбу, приглядывать за неспокойным хозяйством, перекрестилась и, кряхтя, полезла на крутую спину грустящего Ворона. Ему тоже совсем не хотелось брести, невесть куда от семьи, тёплой крыши и вкусного бекающего и мекающего в овчарне мяса. Тираннозавр взрыкнул и, вытянув хвост, медленно, словно лайнер на взлётной полосе, вырулил на тракт. Яга оглянулась и с горы увидела маленькие башенки, крутую, крытую новой черепицей крышу и смешной птичник, чем-то смахивающий на голубятню, отдельно стоящей пристройкой сложенный из обожжённых кирпичей этим летом. Слёзы неудержимым потоком хлынули из глаз, и женщина, зло шмыгнув носом, резко отвернулась.

Дорога проходила по центральной главной волчьей магистрали мимо школы, управы, оружейной, кузницы и прочих необходимых в большом богатом поселении учреждений. Последним оплотом стояла старая массивная водяная мельница, торжественно, печальным шумом колеса, отделяющая спокойную семейную действительность от предстоящего, со всей своей неизвестностью, пути. Ворон шагнул за поворот, и густой подлесок быстро заслонил своей кустистой стеной дорогу к дому.

Так прошёл первый час пути. Широкое утоптанное шоссе не мешало всаднице предаваться тихой грусти по покинутому, такому надёжному и понятному, а главное, своему, ставшему родным, дому.

Миновав густой лиственный лес, решительная путешественница выехала в простирающиеся на холмах, покрытые аккуратной коричневой коркой зимней подмерзающей земли, поля. Засеянные озимыми, они только ждали первых лучей, чтобы превратиться в зелёное буйство живого растущего хлеба. Впереди она, с некоторым удивленным замешательством, рассмотрела спешившихся и стоящих в ряд, в зелёных комбинезонах, стражей границ – волков. В голове мелькнула испуганной белкой мысль: «Неужели, из-за закрытого на ключ, лежащего в притрактирном амбаре змеевика, и ценного праздничного запаса спиртного, её решили задержать почти у границы?».

Таисья Сергеевна поёжилась, дёрнула Ворона за торчащее ухо, и, когда недовольный таким возмутительным обращением ящер повернул к ней зубастую морду, спросила: «Ну что, Ворон, прорвёмся?».

Куда собралась прорываться глупая волчья самка Ворону было невдомек, поэтому он решил прикинуться ничего не понимающим зверем и, на всякий случай, побыстрее подбежал к ожидающему волчицу войску.

Несмотря на недовольное ёрзание по накрытой попоной спине и неловкое командное: «Вывози, дорогой!», воррум резко притормозил напротив стоящего командира пограничного отряда.

– Доброго здоровья, Яга, – кряхтя, и, улыбаясь всей широкой волчьей пастью, басовито поприветствовал её свояк Марка по погибшей первой жене. – Слышал, дорога у тебя далека. Не дело одной на ящере по стране разъезжать. Неспокойно нынче на дорогах-то. Мы волки! Мы порядок любим и жёнок наших одних не пускаем. Ты там, в стране своей, может, и могла одна по дорогам-то пыль гонять, а ныне – жена вожака стаи!

– И что? – немного успокоившись, и, слегка раздражаясь, поинтересовалась Таисья Сергеевна. – Я волчица свободная, мужья жена и только ему ответ держу. Расступитесь и путь мне дайте! Я не на гулянку, мне за Марком почти к самому вашему морю идти. Некогда тут сказки травить посеред дороги!

Отряд заулыбался, закхекал, но командир только рыкнул в пасть и продолжил:

– Не перебивай, волчица! Мы отряд! Границу Волки всегда на замке держали! Нас Совет послал. Он помолчал немного, давая глупой бабе усвоить сказанное, и продолжил:

– С тобой мы. И тебя присмотреть и Марку помочь, если какая нужда. Да и к Празднику успеть вернуться надо, а то амбар без нас откроют. Так решили. Я сказал!

Яга посмотрела на гладкий чистый лоб, с заплетёнными в косу чёрными с проседью густыми волосами, серые волчьи проницательные глаза, под почти юношескими, (как у Марка, ресницами), густые усы над пухлыми губами, никогда не кривившимися гибельными страстями мерзких мужиков и, неведомо почему, ловко спрыгнув с Ворона, встала перед отрядом.

– Спасибо Вам, – молодо и чётко сказала, громким грудным чистым голосом, Волчица. И поклонилась им.

Отряд молча выпрямился, прижав руку к груди, отдавая честь той, которая не боялась идти в неведомую землю за своим Волком.

***

Двор потихоньку начинал готовиться к зимним праздникам. Его стабильно тихая и размеренная жизнь, с ежедневной величавой сменой караула, советом министров по понедельникам и собранием знати в пятницу, незаметно, раскручивала маховик предстоящих шумных и весёлых зимних каникул, которым всегда одинаково радовались и маленькие и большие, и богатые и нищие. А пока дворецкие составляли списки необходимого, повара спешили на городской центральный рынок, отбирать лучшие продукты, а курьеры скакали в разные концы страны: к морю за рыбой, в леса за дичью, на юг в сторону степей за фруктами и цветами... Плыли торговые суда с островов с мёдом, и шли усталые караваны из Империи с тканями, драгоценными камнями и прочим необходимым скарбом, который так любят дамы, и на который приходится столько тратить кавалерам.

Построенные и запуганные страшными карами, слуги мыли окна, тёрли до блеска мраморные полы и мели каменные плиты дворцового двора.

Столица, видя суету приготовлений, начавшуюся во дворце, встрепенулась, и вечно сонный мэр спешно приступил к массовой закупке щёток, веников и мётл, для уборки тротуаров и проезжей части города.

Хозяйки ежедневно производили вылазки в торговые ряды, и их дома постепенно приобретали вид амбаров, словно столица готовилась к длительной осаде. Купцы поднимали цены и благодушно улыбались в густые бороды и усы, предвкушая десятикратную прибыль. Цены росли, слово «праздник» компенсировал инфляцию, и всем было тепло на душе.

Из массивных шкафов извлекалась лучшая одежда, и теперь в каждом мало-мальски сносном дворе, за каменным, деревянным, щитовым или, вообще, без забора, плетёным ограждением, словно пугало от ворон, на шесте висел камзол, который впитывал свежий ветер и постепенно терял стойкие запахи лаванды и нафталина.