Эмили, для тепла, и, чтобы лучше было слышно рассказчика, перелезла на покатую спину Ворона, ехать стало веселее.

На третьи сутки впервые выпал снег. Горы придвинулись и угрюмо посматривали на приближающихся путников.

— А мы в предгорье, — сообщил Костя хлопающей ресницами, на которых застряли кружевные снежинки, Эмили.

Смешанный лес постепенно сменился дубравой. Огромные деревья, словно высаженные старательным садовником, высились по обеим сторонам дороги. Древние, могучие стволы, на необозримой высоте заканчивались гигантскими разлапистыми кронами. Лес был светлый и слегка пересечённый россыпями мелкой гальки. То и дело попадались могучие валуны, заросшие синие-зелёным мхом, настолько красиво размещающимся на поверхности огромных камней, что, казалось, будто кто то таинственный накинул на них ажурное кружево, да уходя, забыл его забрать.

На следующий день, после полудня, дорога отчётливо пошла вверх. Перед глазами друзей простирались широкие предгорные дали. Река разлилась, превращаясь в долинах в группу, соединенных между собой, словно нанизанных на серебряную нить, озёр, наполненных тёмно-синей водой.

— Глубокие, — философски отметил Константин.

Стало холоднее.

На мелководье то тут, то там, валялось множество чёрных дубовых веток, и даже поваленные, принесённые по весне с половодьем, старые стволы. Дров было в изобилии. Решили пораньше остановиться на отдых.

Они прошли ещё немного и, дойдя до почти круглого озера, окружённого со всех сторон живописно разбросанными каменными утесами, словно башнями, охранявшими горный массив, устроили привал.

В свете яркого горного солнца, внезапно заполнившего долину, хорошо просматривался тракт, аккуратно огибавший горный массив и идущий вдоль линии озёр. Выше тянулась вверх бесконечная бесплодная каменная круть — серая, иссохшая, с растрескавшимися валунами и россыпями мелкой гальки. Вокруг, почему-то, совсем не было птиц. Животные словно ушли отсюда, то ли спасаясь от зимних холодов, то ли бежали от кого-то другого.

***

Когда совсем стемнело, из чёрной ночной тьмы стали медленно выпархивать, мерцая на земле, крошечные снежинки. Высоко наверху завывал ветер, и там, в небесах клубилась вьюжная холодная зимняя мгла. Эми сонно закрыла глаза и покачнулась. Костя вздохнул и, подняв девушку, на руках унёс её в палатку. Потом посмотрел на самостоятельно умирающий костёр, и тоже залез. За стеной мирно похрапывал Ворон, и тихо переминалась во сне копытами Девгри, прижавшаяся к нему тёплым попонистым боком, окончательно доверившись ящеру.

***

... Костя проснулся от того, что, несмотря на тишину и подозрительно молчащую лошадку, у него вновь появилось ощущение, что кто-то большой и очень опасный следит за ним...

Парень долго лежал, успокаивая расшатавшиеся нервы, но потом всё-таки аккуратно снял с себя тёплую девичью ладошку и тихо вылез наружу.

Где-то за горами вот-вот должно было появиться просыпающееся солнце.

... Из темноты, слегка подсвеченная бледными лунами, на маленькую палатку со стороны реки, внимательно смотрела огромная плоская змеиная голова с маленькими злыми бусинками красных глаз.

«Де жа вю», — подумал парень и начал судорожно ощупывать себя, на предмет вернувшейся из ниоткуда лихорадки. Дважды ущипнув ногу, он вздрогнул, от нарастающего внутри беспокойства и, повторно всмотревшись, фальцетом, наподобие петуха, заорал: «Ворон! Спасай Эмили!».

Кольцо на пальце стремительно нагревалось. Узкая полоска света прорезала небосвод. Вставало солнце.

Вода у берега неприятно пенилась и бурлила. Костя присмотрелся и решил, что там, в чёрном ночном озере, пытается распутать свои тела огромный тугой клубок разъярённых змей.

Раззявленная пасть приближалась. Чёрное толстое щупальце вдруг резко обхватило туловище и потащило парня в ледяной озёрный омут.

Где-то сзади кричала Эми, и дико ревел не успевающий к нему Ворон. В висках гулко стучала кровь. Костя сделал последний глубокий вздох и, вывернув руку в нелепом ударе, кулаком пытался причинить урон огромному существу.

Покрытая пузырями вода сомкнулась над его головой, и всё стихло.

Глава 43 ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧАЛОСЬ. (Оксана Лысенкова и Александр Игнатьев)

Драко де Кростер находилась в расстроенных чувствах. Запасы аронника Дракункулюс, заботливо собранные прошлой осенью, неожиданно исчерпались, точнее, пришли в негодность: их погрызли наглые и настырные леммеры.

Пришлось планировать новый сбор.

Когда свечерело, драконица вышла на взлётный подиум верхнего этажа, разделась, сверкнув в лучах заходящего солнца отменным бронзовым загаром тренированного тела, перекинулась. Через пару минут красивый стройный тёмно-золотистый дракон взмыл в багровеющее небо, с грацией воздушной балерины заложил изящный правый вираж и стремительно понёсся к мрачнеющим в предвкушении стылой осенней ночи седым вершинам, где в тенистых лесных лощинах вольготно и во множестве произрастала трава.

Леди де Кростер планировала сбор на всю ночь: именно в эту, единственную в году ночь новолуния, согласно древним фамильным преданиям, трава Дракункулюс входит в максимальную силу, и только в этом состоянии способна совершить невозможное — вернуть утраченную сущность, снова сделать дракона - драконом... Давно уже никто не воспринимал древние легенды всерьёз. Давно никто не ходил в Ночь Чёрной луны к слепым нелетающим знахаркам, не танцевал в небе жертвенных танцев в священную Лейш-Муррин.

Время несётся вскачь, и всегда, неизбежно что-то остаётся в пыльных кюветах по краям его прямой широкой дороги - что-то старинное, дремучее, но именно от этого такое маняще-родное, близкое душе и обоим драконьим сердцам...

Драко де Кростер не была фанатичкой. Она была не из тех, кто поклоняется вопреки логике и прогрессу, кто верит слепо, глупо и бездумно. Просто надеяться больше ей было не на что, да и верить, в общем-то, не во что тоже.

Поэтому леди де Кростер собирала плотную, уже закалённую первыми заморозками траву — гибкая, решительная и обнажённая, как того требовал древний знахарский обряд. Собирала, не обращая внимания на быстро сгущающиеся сумерки, на неожиданно налетевшие порывы тугого пронизывающего ветра.

Но первые капли дождя, ледяные, частые, тяжёлые, заставили женщину остановиться и, зябко поёжившись, внимательно вглядеться в небо.

Увиденное не понравилось Драко. Сложив собранную траву в рюкзак, лямки которого свободно болтались на узких плечах, женщина присела, уперев согнутые в локтях руки в землю, и перекинулась. Лямки рюкзака плотно обхватили мощный рельеф звероформы. С жестяным шелестом расправились огромные кожистые крылья. Дракон коротко разбежался, сделал прыжок, крылья мощно толкнули влажный воздух раз, другой, третий — и вот уже леди круто взмыла вверх, к низким, лохмато клубящимся облакам.

Интуиция не подвела. Ураган стремительно надвигался с севера, из-за гор. Такие ураганы не редкость поздней осенью в здешних местах. Они редко продолжаются дольше нескольких часов, но в эти часы лучше не встречаться с ними на улице, а уж тем более — в небе. Леди де Кростер сделала разворот по широкой дуге и помчалась в направлении дома.

Ветер крепчал как-то необычно резко, ураган обещал быть грозным. Дракон летел на бреющем, стараясь не делать высоких взмахов из опасения вовсе потерять крылья. Ветер рычал, гудел и свистел в перепонках, норовя вывернуть задние кромки, сбить направление, нарушить управляемый полёт, но Драко давно вышла из возраста девочки, впервые встающей на крыло. Стреловидно поджав крылья к телу, работая только указательным и безымянным пальцами, она использовала низовые, максимально тёплые и стабильные потоки и неслась со скоростью кречета, временам задевая приопущенным балансиром хвоста за верхушки наиболее высоких травяных кустов. Пока всё было в порядке, непредсказуемых и капризных переходных течений благополучно удавалось миновать. Драко спустилась в долину, и здесь стало совсем легко: ураган проходил верхом и западной стороной, той, что, попетляв по ущельям и попрыгав по старым пологим холмам, выводила в конце концов к побережью Жемчужного моря.