Высокие башни и золочёные шпили Вазериона уже надменно взирали на мир с горизонта. Вне всяких сомнений это выглядело бы величественно, если бы Оддбэлл сам не смотрел на эту кажущуюся надменность свысока.

Усмехнувшись забавной метафоре, мистер Блэст подозвал отвлёкшегося наконец от штурманской машины Оберона, чтобы обсудить дальнейшие действия. Заодно рассказал о ездовых ящерах, уже второго из которых только что видел издалека на Западном Залесском тракте. Посмеялись. Оберон сказал, что по «З-З» ездят те, кто не хочет платить дорожный сбор за проезд по Столбовому, в основном это ушлые торговцы и всякий сомнительный сброд, а так же рыцари без страха и упрёка, ищущие славы и приключений на подолы своих доспехов. Вернувшись к цели своего путешествия, здраво рассудили, что вполне имеет смысл осмотреть столицу, задержавшись там на день или два. Посадку наметили в восточном предместье, где у Оберона имелся дальний родственник — то-ли кум, то-ли сват, Оддбэлл быстро позволил этой подробности уйти в дальний пыльный угол памяти, где она наверняка не будет мешать мыслям насущным, но откуда в случае крайней необходимости её тем не менее можно будет извлечь.

Нагнетая газ в резервные баллоны под давлением в 10 атмосфер, Оддбэлл максимально снизил дирижабль, и, когда внизу поплыли околицы Восточного предместья, Оберон метко «выстрелил» верпом в купу кряжистых низкорослых деревьев. Якорь надёжно зацепился за ветви. Подтянув дирижабль лебёдкой к самой кроне, друзья выбросили трап и через минуту уже стояли на разъезженной каменистой окружной дороге. Сразу за ней, где-то парой-тройкой улочек правее, должен был находиться дом дальнего обероновского родича.

- Слушай, - обратился Оберон к другу, придирчиво оглядывая дирижабль, - Сэм, а ведь имя-то мы ему так и не дали! Забегались, всё наскоро, всё впопыхах. А назвать его надо. Не годится кораблю без имени ходить, примета — дурнее некуда.

Оддбэлл остановился, зависнув на половине движения, затем по-козлиному подскочил, смешно перебрав в воздухе ногами, приземлился и звонко хлопнул себя ладонью по лбу.

- О-оот ведь я дырявый бублик! Оддбэлл — он и есть Оддбэлл! Пока готовились — и думать забыл про название, а когда летели над всем этим осенним великолепием — тем более не вспомнил...

И тут же встрепенулся, расширив глаза и улыбаясь во весь рот:

- Слушай... А пусть будет - «Летящий над...»? А? Как тебе?

Оберон подумал, глядя на висящий над деревом цеппелин. А ведь точно. Даже вот сейчас: никуда не летит — а всё равно «Над!»

- Вот и отлично! «Летящий над...» - тут тебе и романтика, и интрига, и символ! Так и напишем. Вот сейчас до Филеаса доберёмся, краски у него попросим белой, у него должна быть, вернёмся и сразу напишем. Чтобы за ночь краска схватилась.

На том порешили, и радостно отправились разыскивать обиталище Филеаса.

Филеас Пэйн, оказавшийся старым садовником, встретил гостей радушно. Его жена Мириэл живо сообразила ужин и накрыла большой стол в уютной светлой горнице. Во время ужина сдержанно посудачили о том-о сём, немного о ценах на саженцы роз, немного о рановатых осенних заморозках, а в основном, конечно, о будущей Первой Леди государства.

Воздав должное незатейливой, но сытной кухне миссис Пэйн, сходили в кладовую, где Филеас раскопал среди грабелек, секаторов, рыхлителей и опрыскивателей банку белил с плоской кистью-флейцем, и отправились вместе на вечернюю прогулку до дирижабля, который был в диковинку даже для столичных жителей.

Добрались. Филеас получил свою порцию удивления, а Оддбэлл с Обероном — восхищений и похвал, после чего мистер Блэст забрался по лесенке и ловко устроился на ветках прямо напротив борта гондолы. Пристроив банку в развилке, чудак обмакнул кисточку в белила и начал старательно выводить буквы готического шрифта. Внизу за ним неотрывно наблюдали друзья и стайка местных сорванцов, которые, побросав игры и разинув рты, глазели на летающее чудо с самого момента посадки. Увидев, что написали на кабине «пупыря» заезжие воздухоплаватели, мальчишки возбуждённо зашептались, а один из них, задира и хулиган Олмер, хитро осклабился и тихонько исчез в стремительно надвигающихся сумерках.

Закончив работу, друзья ещё немножко постояли, любуясь радикально-белой вязью на тёмно-зелёном борту, и отправились обратно к дому. Постепенно

рассосалась и компания мальчишек. Когда сумерки стали чернильно-синими и начали превращаться в непроглядную осеннюю ночь, из придорожных кустов мазком почти невидимой тени на смоляном ночном холсте выскользнула маленькая фигурка. Стремглав вскарабкавшись на дерево — экая задача для мальчишки! - Олмер устроился на той же ветке, где час назад сидел приезжий летун, и вытащил из-за пазухи тряпицу и ополовиненную бутылку скипидара.

Через десять минут в названии не стало последней буквы, а маленького негодника след простыл.

Глава 34 ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧАЛОСЬ. (Александр Игнатьев)

Живописная дорога не способствовала унынию. Несмотря на пропущенный поворот, путники сильно не расстроились, скорее долго спорили и беззлобно огрызались друг на друга. Рачительно «прихватизированные на дорожку» слоёные вкусные булочки с сыром, также способствовали приятному времяпрепровождению в пути. Несколько пушистых перистых облачков на синем-синем небе самого холодного месяца вначале погнались за путешествующими, но, затем, быстро отстали. Старый, почти заброшенный тракт радовался путникам и чудесному солнечному дню. По обочинам живой изгородью частоколом стояли голые коричневые ветви, но воздух дразнил и дышал запахами стылой влажной земли, которые смешивались с бегущим внутри стволов соком, готовым по весне разбудить к жизни маленькие чёрные почки.

Чтобы слегка размяться, Костя, опасно балансируя, попытался приподняться на спине Ворона.

В умных приключенческих книжках опытные люди писали, что если залезть на высокое дерево, можно легко сориентироваться. Но деревья, что стояли вокруг, мало напоминали лестницу: рукой ухватить не удобно, ногу поставить не надежно, да ещё, то сучки топорщатся, то иголки во все стороны щетинятся — куда тут лезть? Только зад обдирать, да одежду рвать, но если вдруг и получится взобраться, то куда смотреть? Вокруг те же лапы, ветки и стволы. Впрочем, со спины ездового Ворона видно всё то же самое — так, какой смысл царапаться, колоться и страдать?

— Вон туда будем двигаться, тракт через каких-то двадцать километров с гаком воссоединиться с новой дорогой — решил Костя, и, прикинув, что слева лес выглядит так же агрессивно, как и чащоба справа, наклонился и с Ворона дёрнул поводья у всё время отклонявшейся к чёрным ветвям Девгри, поставив лошадку на самою середину старого шоссе.

Еще через час они упёрлись в развилку. Эми грустно проследила за указательным пальцем своего спутника — тот показывал вдаль как-то неубедительно, — и печально вздохнула: «Вот почему нельзя сделать прямую колею в одном чётко выверенном направлении, чтобы не вводить путников в ненужное заблуждение?!».

За целый день она устала, изрядно отбила пятую точку — потому, что только успевала приноровиться к шагу и подскокам своей Девгри, как вредная лошадка тут же меняла темп и ритм, а бедная девушка снова вынуждена была страдать. А ещё скрипела на губах дорожная пыль, одежда как-то подозрительно попахивала потом. Эми искренне надеялась, что только лошадиным. В глотке першило, ноги немели и дрожали от напряжения, а в животе горестно урчало. Да и просто уже хотелось приехать хоть куда-нибудь, чтобы там было ведро с водой, пушистая перина с тёплым одеялом, и кружка молока с мягким белым сыром. Даже трёхжильный динозавр всё чаще косился плотоядным взглядом на её подружку и недвусмысленно облизывал зубастую пасть. Он переставлял ноги как-то печально — видно тоже хотелось избавиться от поднадоевших всадников, и получить возможность поохотится, или приобрести взамен седла хотя бы кусок славного идущего рядом лошадиного мяса...