В отличие от уничтоженного во время войны здания посольства, храм сохранился, и в октябре 1945 года, несмотря на протест Папы, был торжественно открыт, как приход Московского патриархата. Причём именно для этого прилетел спецрейсом, (по распоряжению Сталина!), архиепископ Фотий, (Топиро). В 1946 году, также проигнорировав католический мир, в Вену назначают викария патриаршего, экзарха в Западной Европе епископа Сергия Королева. Сергий Королев… ещё в 1943 году предсказавший победу СССР в мае 1945, описавший взрыв «уничтожающего само бытие чёрного гриба в далёкой стране жёлтых людей», прибыл в Австрию, получив какие-то чёткие инструкции.

Он трагически погибнет в 1956 году, случайно упав на пешеходном переходе под колёса резко тормозящего автомобиля, в самом центре Вены, рядом с церковью Миноритов, оплотом Опус Деи, построенном в строгом готическом стиле.

***

В отличие от своего вечно замерзающего и боящегося любого сквозняка мужа, (немец, что с него взять!), Ксения чувствовала себя в городе Моцарта и пирожных, как актриса на сцене, перед переполненным восторженными зрителями залом.

Её стройная фигура, густые, уложенные в непоколебимую причёску, состоящую из витиеватых локонов, волосы; классический овал гордого лица и всегда со вкусом подобранная одежда – всё это не могло не привлекать внимания. Если в Москве она часто ловила на себе взгляды осуждающие, (ишь, расфуфырились!), то здесь, на родине оперы и Штрауса, все были просто обязаны восхищаться ею.

Коротко обсудив с мужем только что созревший план – она, не собираясь вдаваться в подробности, шла в открытые двери Храма, как море, которое катит свои никогда не останавливающиеся и не поворачивающие вспять волны.

– То, что наука называет тактическим мышлением, слабо на это похоже, – шёпотом бурчал Бернагард, схватив шляпу, и, спеша вслед за женой. — Хотя, в нашем случае, и этот идиотизм может сработать.

…Их встречала весьма кокетливая фреска, изображающая Франциска Ассизского и стоящий перед ней господин, одетый в классические орденские одежды. Шерстяная, подпоясанная пеньковой верёвкой тёмно-коричневая ряса, с висящей на поясе гроздью чёток, да сандалии, надетые на босу ногу, смотрелись на нём так, как смотрелся бы костюм Арлекина на отце Василии.

– Наш Храм объявлен национальной итальянской святыней и освящён в честь Марии Снежной. Стены его добры для всех, – услышали авантюристы голос полуодетого гражданина. И воззрились на оного весьма скептически.

– Лёгкостью и добротой, видимо, веет от статуй королей Оттокара Пржемысла и Леопольда Славного, – мрачно пошутила Ксения по-французски.

На звук её голоса в пустом храме откуда-то сверху, как рой пчёл, полетели и замелькали вьюгой перед глазами Бориса маленькие чёрные точки.

– Устав вашего ордена предписывает уход за больными и проповеди, а не нападение на путников, – услышал он злой голос жены. – Борис, хватит пялиться на Изабеллу Арагонскую, эта дама жгла еретиков, пытаясь согреть себя при жизни, и её статуя холодна как лёд.

– На нас насылают морок, милая, – почему-то покраснев до кончиков ушей, недовольно завершил её речь муж.

– Хорош морок, только полуголый, – продолжала комментировать вошедшая в Храм, вгоняя в краску заодно с мужем и хотевшего, было, возмутиться монаха.

Женщина резко повернула голову к рясооблачённому, и маленькие металлические набойки тонких каблуков её туфель стукнули наподобие пистолетного выстрела.

– Мы, пришедшие с миром, несущие свет и тьму, верующие в Единого, спрашиваем, видите ли вы то же, на что смотрим мы? Каждый день мы станем приходить к вам, в ожидании ответа.

– А если нет? – так же громко и пафосно спросил рясовладелец.

– Тогда удачи вам, господа, возможно, мы встретимся в аду, – зашипела Ксения, совершенно не умеющая ждать, и на белоснежном мраморном теле Маргариты Маульташ появилось чёрное жирное пятно.

Борис торопливо достал платок и, почти прыжком приблизившись к изваянию, стёр чёрную копоть.

– Она ни в чём не виновата, дорогая, – осуждающе сказал он жене.

– Бабник, – ответила ему благоверная и стремительно покинула Храм.

Борис ещё раз извинился перед статуей, и, надев шляпу, собрался уходить, но развернулся, и, сделав несколько шагов к одетому в рясу босоногому господину, со вздохом, сообщил:

– Женщины.

Затем, сунув в ладонь опешившего монаха грязный от сажи платок, быстро вышел, торопясь догнать жену.

***

Тёплые лучи апрельского солнца своим весенним светом отмывали от оставшейся после зимы грязи тропаревский лес. Ночной холод исчезал. Над ещё костлявыми деревьями, только поднимавшими свои соки к ветвям, на которых уже через неделю должны были распуститься клейкие зелёные новорожденные листья, каркая, летали две вороны. Они кружили над стоящим на полянке, одетым только в спортивные штаны и майку человеком, в небольшой надежде, что тот упадёт и предложит оголодавшим после зимы пернатым себя на завтрак. Однако, как сверху, так и при ближайшем рассмотрении, было понятно, что от отдыхающего ни свет ни заря товарища идёт пар, он жив и не готов ещё, в силу этих прискорбных обстоятельств, предложить себя на закуску.

Разочарованно покаркав, вороны полетели в сторону деревни. В этот момент, рядом с размышляющим о несовершенстве мира, появилось сотканное из теней тёмное пятно, в котором находилась маленькая кудрявая девочка в смешной байковой синей пижаме, тапочках и с большим чёрным котом.

– Привет! – сообщила она стоящему.

– Ян узнает, прибьёт, – также размеренно и неторопливо ответил, не обернувшись, принимающий воздушные ванны. Словно девочки в тёмных коконах – самое обычное явление для апрельского леса.

– Его-о сегодня-я-я-я дом-м-м-ма-а-а-а не-е-ет, – мяукнул кот.

– Холодно ещё, замёрзнешь, – продолжил пояснения человек, стоящему в коконе ребёнку.

Малышка вытянула из серых теней руку, дотронулась пальчиком до запястья и мурлыкнула, словно тоже была из кошачьего племени:

– Ты ей тоже нравишься, Илья-я-я-я.

Кокон быстро растворился в воздухе.

Богатырь чертыхнулся и повернул в сторону большого тёплого дома под железной крышей…

Глава 54

Глава 4. На грани третьей мировой

Часть 9

Илья считал ступени, поднимаясь по лестнице. Когда число сосчитанных им плит перебралось за отметку триста с гаком, он понял, как ненавидит все эти серые безликие бетонные ступеньки в огромных пролетах бесконечной многоэтажки.

Богатырь шёл неторопливо, стараясь не сбить дыхания, медленно считая каждый свой шаг. Ступени вились серпантином, щербато улыбаясь путнику своей кривой каменной улыбкой.

Он устало переставлял ноги, поочередно сгибая колени, и его мысли, так же неотступно, и, в то же время монотонно, извивались под стать его пути.

«Зачем я карабкаюсь вверх? – пробегала мысль. – Кто послал меня сюда? – внахлест первой проскакивала вторая. «Как я здесь оказался?.. Как? Как?..».

Наконец, Илья поднял глаза на бесконечно серый массив ступеней впереди. Ещё так далеко.

Так далеко…

На стене сбоку что-то противно копошилось. Он присмотрелся и увидел серые маленькие крылышки шевелящегося ковра из… моли?

Да, моль. Мелкие пыльные бабочки… стена под ними напоминала остатки некогда богатого и яркого шерстяного ковра, который под действием острых жвал сотен тысяч насекомых давно превратился в жалкие лохмотья.

С какой-то непонятной целью, Илья протянул к стене руку. И пожалел. Секунду помедлив, моль, эта жуткая крылатая орда стала перелетать… переползать… на его рукав. Богатырь попытался стряхнуть с себя отвратительно шевелящуюся гадость, но насекомые крепко прицепились к руке и ползли-ползли-ползли. Трепыхали крыльями, осыпали пылью, шуршали цепкими лапками. И неотступно ползли-стремились вперед – к открытой коже. До Ильи стало доходить, что он редкое лакомство, и тогда бесстрашный офицер повернулся и побежал вниз, к спасительной тьме.