– Я буду выгуливать твою собаку. Или кофе тебе носить. Пироги печь. Я… буду тебе должна. Буду в долгу. Хочешь, распишусь кровью? Ты… ты можешь мне помочь?

Количество хлынувших на меня эмоций – зашкаливающее.

Яна сглатывает слюну, смотрит и громко дышит.

Могу ли я ей помочь?

После небольшого тупняка говорю:

– Возможно.

– Я сделаю все, что захочешь, – произносит. – Просто помоги. Пожалуйста.

Этим словом сам я крайне редко пользуюсь. Почти никогда не пользуюсь. Но волшебство в нем определенно есть, даже, блядь, магия. Мне в голову не приходит его игнорировать, куражиться тоже.

Я смотрю на девушку перед собой и думаю о том, что у нее на шее жилка бьется.

– Сделаешь все, что захочу? – спрашиваю, подняв взгляд к ее лицу.

– Да.

– И что я могу хотеть, по-твоему?

– Я… не знаю… – прячет глаза.

Зато я знаю, но мы не в тупой мелодраме, чтобы натурой с нее брать. Мне есть с кем трахаться, как минимум, как максимум – я это делаю к обоюдному удовольствию, а не по принуждению.

Стучу пальцами по рулю. На часы смотрю. На телефоне входящее от Рафы. Читаю бегло: он ждет меня в кафешке отеля.

– Мне ехать надо, – сообщаю.

Она смотрит на меня. В лоб мне смотрит, как волчонок.

Взяв телефон с панели, снимаю блокировку и протягиваю со словами:

– Вбей свой номер. Яна.

Яна

Для человека, продавшего душу дьяволу, в зеркальном отражении я выгляжу чертовски обычно. За исключением прически, которую не носила с детства.

За спиной хлопает дверь женской раздевалки, и я вежливо улыбаюсь вошедшей посетительнице спортзала – пенсионерке в отельном халате, которая собирается поплавать в бассейне.

Переведя взгляд, снова смотрю на себя в зеркало.

Хоть у мамы и получилось вырезать из моих волос жвачку, а потом аккуратно лишить их половины длины, все равно пришлось сходить к парикмахеру. Вчера. После того как покинула машину Палача.

Ерошу пальцами челку, к которой все еще привыкаю. Я сама попросила, а теперь жалею!

Не нужно было ее отстригать, но уже поздно. У меня лицо изменилось из-за этого. Стало детским каким-то.

Сокрушенно выдохнув, закручиваю кран.

Лишиться волос – просто ничто в сравнении со страхом, который может заставить подгибаться колени. Страх бывает таким парализующим, что ноги не хотят бежать. Ни медленно, ни быстро. Никак.

Плечи передергивает.

Перед глазами круговорот скалящихся надо мной лиц, грубые пальцы в волосах, на моем теле, словно ублюдки знают: именно эти пятна с кожи оттереть сложнее всего. Они будут гореть на ней даже дни спустя, как выжженные, это чувство такое мерзкое…

Отмыться – всегда проблема. На этом я чертову собаку теперь съела.

Я хочу закопать ее и похоронить. Избавиться, хоть внутри по-прежнему трясет. Если бы не фары въезжающей во двор машины, не знаю, чем бы тот вечер вообще закончился. Фары спугнули Чупу и его дружков, а я… я все-таки побежала…

Пусть поздно, но все же побежала! В чокнутом аффекте. Даже зная, что за мной не гонятся, а только гогочут вслед.

Это так стыдно…

Страх, беспомощность. Физическая и моральная, даже если храбришься изо всех сил!

Я целый час глотала слезы, сидя на ступеньках черной лестницы своего дома и не представляя, как вот такая войду в квартиру: растрепанная, в порванной футболке, заплаканная. Я наврала родным прямо в глаза, лишь бы не задавали вопросов, утром замазала тональником мелкие синяки на руках, на ребрах… на груди…

Утром я тоже была в аффекте. И в то же время будто бы нет. Просто металась внутри себя и корчилась, когда решилась…

Страх снова был, но уже другой. Перед парнем, который меня пальцем не тронул, но все равно заставляет в струну все внутри натягиваться.

Никогда бы к нему не подошла. Сама – ни за что.

Теперь уже от другого трясет. Пока Палач вез домой, чуть сердце из груди не выскочило.

Псих. Ненормальный.

Кто так машину водит? Только ненормальные! Будто миллиметр – это дистанция, а скоростные ограничения в городе – для пешеходов.

Для меня это… что-то запредельное.

Вот так легко нарушать правила для меня непривычно. Я так не умею, я… Ума не приложу, как он умудрился снести своим бампером мой скутер; хоть тогда ни царапины не оставил, но все же снес. Как?! Он водит машину так, будто в его башке специальная прошивка!

Мне то холодно, то жарко, когда представляю. Лицо его. Тело… Голос!

У него ухо пробито. Заметила случайно. Не видела никогда, чтобы носил в нем что-нибудь, а теперь все время в голову эта деталь лезет. Прицепилась…

В холле окно меняют, кондиционеры отключили. Жарко. Голове с непривычки свежо, может, и хорошо, что волосы обрезала. От этой мысли в горле першит.

Палач по субботам на тренировки не ходит, но все равно каждые пять минут поглядываю на дверь.

Он ничего не обещал.

Только взял номер телефона, потом спросил, как называется геймерский клуб. Я дала адрес. Про Чупу тоже рассказала. То, что знаю. Что он мажор малолетний, его мать в городской думе депутат, а до этого владела большим бизнесом.

У рабочих громко жужжит дрель.

У меня… голова кипит. Телефон я из рук не выпускаю. Он с утра молчит, но за прошедшие дни я привыкла смотреть на него сжавшись, а теперь все время сердце частит.

Входящий звонок от брата получаю в середине дня.

– Привет… – натянуто говорит Никита.

– Угу… – отвечаю, вперив взгляд в клавиатуру рабочего компьютера.

– Слушай… тот пост… ну, с твоими фотками, в общем… удалили.

Меня омывает кипятком с головы до ног.

Прижав руку к груди, пытаюсь сглотнуть и не получается.

– Что? – спрашиваю глухо.

– Ну, удалили, – повторяет брат. – И… в общем, сегодня тихо как-то. В чате игровом. И вообще. Я не знаю, штиль какой-то…

– Ясно… – отвечаю хрипло.

– Я это… я тебя сегодня с работы встречу.

– Не нужно, я на такси приеду, – продолжаю хрипеть в чертову трубку.

– Все равно встречу, – отвечает упрямо. – Буду каждый вечер встречать.

Закусываю губу, чтобы сдержать дрожание подбородка. Предложение брата пробирает до нутра, опять глаза заволокло. Этот стресс… пророс во мне, расплодился. Дышать не дает, ведь Никита уже неделю из дома не выходит. Видеть в его глазах чертей каждый раз, когда смотрит на мою новую прическу, – страшно! Я строго-настрого запретила делать глупости и каждый час боюсь, что он не послушается.

– Я… позвоню вечером, – говорю ему. – Пока…

В висках стучит пульс.

Мне не нужно далеко ходить, чтобы сделать выводы. От них волнение такое сильное, что кажется, вот-вот им захлебнусь. Оно плещется в крови с новой чертовой силой, когда в пять вечера мне звонит курьер интернет-магазина, а спустя полчаса возникает перед стойкой и вручает посылку. В ней коробка с новым телефоном. На два поколения моложе того, что был у Никиты, но мне не приходит в голову предъявлять по этому поводу претензии.

Упав на стул, я опускаю лицо в ладони и выдыхаю так, словно до этого мгновения не дышала сутками.

Яна

Оставшиеся до конца рабочего дня часы кажутся мне резиновыми. Мне слишком сильно хочется засунуть голову в морозилку или под кран с холодной водой, чтобы мысли не кусались. Не вертелись ураганом, не плясали как пьяные!

Я рисую в голове картины. Мучаюсь. Мечусь, не в состоянии решить, что должна делать: взять в руки телефон и написать «спасибо»?

Написать ему. Палачу.

Ведь все происходящее – его рук дело, по-другому и быть не может.

В груди становится тесно каждый раз, когда привыкаю к мысли, что он принял мое предложение. Принял! Это ощущается узлом в животе, и он постоянно шевелится, этот узел. То холодит, то обжигает, но в покое не оставляет.

Вдруг понимаю, что обо всех забыла. Я будто в вакууме жила последние дни, может, поэтому в голове только ЕГО лицо, больше ничьи туда не помещаются. Ни Божены, ни… Ильи.