Той зимой я уволилась из школы. Совмещать аспирантуру, преподавание в университете, репетиторство и утренний токсикоз с нулевыми уроками в восьмых классах стало невыносимо. К тому же учителям в 1999 году в Казани не платили ничего – за полгода работы я не увидела ни копейки. Все педагоги в стране были примерно в одинаковом положении: задержка зарплаты доходила до года. От голодной смерти спасали ученики, приходившие «на дом». Каждый из них был для меня на вес золота – первоклашка Манечка, заочница Лиля, «платница» Гуля и собственник небольшой компании Сергей. Зачем последнему понадобился английский язык, оставалось загадкой. Ни грамматика, ни стилистика его не вдохновляли – в отличие от моих коленей, которые время от времени выглядывали из-под письменного стола. К счастью, рук он не распускал, а визуальное наслаждение я считала приемлемой компенсацией за бизнес-тариф, который приносил хлеб нашей маленькой и бестолковой семье.

Перинатальными психологами доказано, что еще не рожденный малыш откликается на настрой, состояние и даже мысли матери. Причем «память» об этих переживаниях нередко сохраняется на всю жизнь и влияет в будущем на основы психики, черты характера и здоровье ребенка.

Чем дальше заходило дело, тем яснее я понимала, что не смогу из-за жуткого страха перешагнуть порога роддома. Для меня это было слишком! Колени подгибались, руки тряслись, не хватало воздуха при одной мысли о предстоящих родах. Помимо самого процесса, я боялась очутиться в стенах больницы – в руках врачей, которые так ловко врут. Я им больше не доверяла. Даже именитые заслуженные профессора совершают фатальные ошибки: «У вас не будет детей». Как они обследовали меня, как читали бесчисленные анализы, на чем основывались в своих выводах? И ради чего я терпела унизительные позы, жуткие гинекологические кресла, отвратительное чувство стыда? Чтобы оказаться цинично и жестоко обманутой? Снова увидеть белые халаты, услышать отвратительные запахи лекарств… От одной этой мысли меня выворачивало наизнанку.

Получить поддержку Дениса было невозможно: он ходил сам не свой. Всякая попытка опереться на него оборачивалась падением, словно я пыталась схватиться за воздух. Никаких разговоров о чувствах. Полная закрытость: «Я не хочу об этом говорить». Его самого нужно было в то время спасать. Только некому. Наши родители в тот страшный период были заняты собственным выживанием, на фоне которого обострились все мыслимые конфликты: мои мама и папа разводились; в семье Дениса из-за отца продолжался ад. Вряд ли самые близкие люди, погруженные в собственные несчастья, улавливали, что именно происходит с нами – мы старались не добавлять им бед. В присутствии родителей делали вид, что «все хорошо».

За несколько месяцев до родов я поставила мужу ультиматум – или мы идем рожать ребенка вместе, или я вообще никуда не иду. Он сказал «хорошо, пойдем вместе» и посмотрел на меня глазами побитой собаки. Мы отправились на курсы молодых мам и пап, чтобы подготовиться к совместным родам.

Одним из первых в Казани.

– Папочки, сядьте рядом с мамочками. Положите руки им на плечи и мягко погладьте, начните массаж…

Массаж!!! Какой еще массаж?! У меня дыхание перехватывало, когда я понимала, что они надеются массажем решить все наши гребаные проблемы. Мы оба были не готовы к ребенку. Оба умирали от страха. Не знали даже, что можем иметь детей. Кто-нибудь станет принимать это в расчет?!

Я задыхалась от страха и бессилия. Сама мысль о родах, чем дальше, тем больше, вводила меня в неадекватное состояние и заставляла скулить ночами от ужаса.

Тем временем наш удивительный, ниспосланный свыше ребенок рос. Я чувствовала дочку внутри себя, ощущала ее первые движения с удивлением и восторгом. Невероятно! Она умудрилась преодолеть все мыслимые препятствия. Смогла опровергнуть врачебные пророчества. Какой силой нужно обладать, чтобы обмануть медицину, обойти размолвки родителей, преодолеть мамины страхи и заявить о своем праве на жизнь! Маленькое сокровище и нежданное чудо уже было здесь, со мной. Я гладила свой аккуратный, только начавший округляться живот, на котором время от времени проступали нежные бугорки – ее крошечные ручки и ножки – и умирала от умиления. Мой ребенок. Моя девочка.

– Здравствуй, малыш!

Но минуты радости очень скоро сменялись прежним кошмаром. С каждым днем я боялась все больше. Умирала от ужаса, думая о том, что нам предстоит. Этот страх перед родами по непонятным мне тогда причинам был равен страху смерти.

Готовность к родам – это не курсы о том, как дышать вместе с мужем. Это наследие, которое двое берут (или не берут) в собственной родительской семье. Адекватную готовность к появлению ребенка можно сформировать и иным способом, если не повезло с детским опытом: через осознание и глубокую работу над собой, желательно при помощи специалиста.

В тот день с восьми утра мы с Денисом ждали своего часа в предродовой палате. Боль, к счастью, оказалась сильнее страха – я смогла пересилить себя и вместе с мужем войти в роддом. Но там тревога вернулась, и процесс начал заходить в тупик: схватки то возобновлялись, то затухали. Даже капельницы не вносили никаких изменений, и врач смотрел на меня с немым укором, сокрушенно покачивая головой. Зато боль с каждым часом нарастала и вместе с тревогой сплавлялась в ад. К полудню осталось только одно желание – чтобы все поскорее закончилось. Появилась злость на Дениса: его «поддержка» сводилась к тому, чтобы во всем соглашаться с врачами и пытаться по их наущению воспитывать меня. В тот конкретный момент я хотела, чтобы он испытал хотя бы половину того ужаса, от которого корчилась я. Может, тогда бы понял, что нужно делать.

И все равно его присутствие, даже неумелые попытки помочь были огромным благом – они притупляли страх, который раздирал меня изнутри.

Нэлла никуда не торопилась – словно чувствовала, что эти двое, которые вот-вот должны стать родителями, ни к чему не готовы. Им бы поучиться, понять кое-что о жизни, разобраться с собственным детством, повзрослеть, а уже потом производить ребенка на свет. Но у природы свои законы: девять месяцев. Не важно, успели мама с папой достигнуть за это время осознанности или нет: расхлебывать все равно ребенку. Так что ее можно было понять.

– Ладно, – мрачно выдохнул врач во время очередного осмотра, – поехали так!

– Сама пойду, – огрызнулась я и, пошатываясь от страха, зашагала в родовой зал.

Денис был рядом, поддерживал меня под локоть и шепотом уговаривал быть вежливее с врачами. Только нравоучений мне в тот момент не хватало!

Персонал тревожно переговаривался. Свет бил в глаза. Боль разрезала тело на части. Денис топтался рядом. Нэлла притаилась.

– Выйдите за дверь! – бросил мужу врач, и тот со скоростью пули вылетел вон.

«Предатель, – стучало в висках, – сбежал, оставил меня одну». Страх тут же накинулся жаром в ушах и сердцебиением. Боль стала невыносимой, добавилась тошнота – такая острая, что терпеть ее оказалось невозможно. Родильный зал кружился вокруг меня, я ничего не видела, никого не узнавала, только мечтала скорее выбраться из всего этого. Пусть даже через собственную смерть.

Новая адская боль пронзила тело насквозь. «Черт, скальпель тупой», – услышала я сквозь морок. Попыталась вырваться, но они схватили и удерживали – стиснули руку, в которой торчала игла капельницы, прижали согнутые в коленях ноги, придавили к столу…

А потом все самое важное наконец произошло. И я не умерла, что было странно. Подняла воспаленные веки, увидела в руках акушерки крошечную Нэллу – она кричала и дрыгала ножками. «Нельзя дать жизнь, – подумала я тогда, – можно только отдать» – и на пару секунд отключилась в абсолютном блаженстве.

Страх утих. Боль улеглась.