Тут я вскочил на ноги и прошелся по подворотне из конца в конец, шлепая башмаками по грязным лужам. Но почему же потерян? Что мешает мне вернуться за ним? Конечно, велик риск, что службисты установят наблюдение за квартирой… Но ведь с их точки зрения возвращаться в свое логово при таком раскладе станет только конченый идиот! Скорее всего, они ограничились обыском и давно отбыли восвояси. В крайнем случае, оставили снаружи одного-двух наблюдателей. Проникнуть в дом с черного хода может оказаться не так уж сложно. Понадобится всего пара минут, чтобы подняться наверх, сорвать орден с лацкана мундира и смыться. Вся эта затея, конечно, в самом деле немного граничила с безумием – и именно поэтому я почти сразу уверовал в ее успех. До сих пор мне удавалось вполне удачно сбивать службистов со следа, так может отмеренный мне запас удачи пока еще не растрачен полностью? Что ж, решено! Милая госпожа Шойхцер, я возвращаюсь домой!

Небо постепенно темнело над островерхими домиками, чинно выстроившимися вдоль сумеречной Тау-плац. В течение полутора часов я провалялся в кустах посреди соседского палисадника, сквозь плотное сплетение ветвей и чугунную ограду наблюдая за улицей. Массивные старомодные строения с выбеленными стенами, как всегда, тонули в тишине и покое. Слежка за домом действительно была – двое подозрительных типов в гражданском бродили по улице туда-сюда, ненавязчиво поглядывая на окна моей мансарды и пряча руки в карманах долгополых плащей, как в скверном кинодетективе. Внутрь никто из них не входил. За те полтора часа, что я отлеживал себе бока на куче прелых листьев, первую парочку успели сменить двое коллег.

Когда руки и спина у меня окончательно затекли, я решил, что ничего нового уже не узнаю, и пора бы уже браться за дело. Медленно сдав назад, я прокрался через облетевшие заросли, перелез через ограждение, и оказался в узком пустынном переулке между двумя заборами. В этот переулок выходила задняя дверь нашего дома. Минуту спустя я уже оказался напротив нее. Нашарив в кармане ключ от черного хода, сунул его в скважину и отпер замок. Я был уверен, что прекрасно смазанные петли не скрипнут – ведь именно я за ними и приглядывал. Зная о роде моих занятий, госпожа Шойхцер никогда не стеснялась просить меня починить ту или иную вещь в доме. Не всегда я находил время, но по возможности старался ей не отказывать. Интересно, где сейчас этот престарелый Цербер? Может быть, спит – за окном ведь еще довольно светло. Я миновал высокий коридор, увешанный безликими акварелями и портретами исторических деятелей, и уже почти достиг лестницы, ведущей наверх, как вдруг услышал, что кухонная дверь неспешно открывается. В груди все так и сжалось, я даже дышать перестал. Меньше всего мне сейчас хотелось вступать в беседы с этой гарпией. Когда я оглянулся, госпожа Шойхцер уже стояла у меня за спиной.

– Мой милый Киз, – проворковала она вкрадчиво. – Наконец-то вы дома. Как прошел день?

– Сплошные хлопоты, как всегда. Мечтаю поскорее нырнуть в постель.

– Могу себе представить, – она ухмыльнулась, обнажив прекрасно сохранившиеся для ее возраста клыки. – Наверняка вы с ног валитесь от усталости. Мне даже как-то неловко просить о небольшом одолжении… Мою мясорубку, кажется, заклинило – не могли бы вы взглянуть на нее глазом выдающегося инженера?

– Честное слово, я сейчас немного…

– Вы уж не откажите беспомощной пожилой даме, голубчик!

– Ох… Ну, хорошо.

– Вот и славно. Идемте на кухню.

Проклиная все на свете, я вынужден был последовать за старой каргой в ее логово, благоухающее розмарином, корицей и прочими специями, а еще – резким ароматом сырого мяса. Человеческого мяса, конечно же… На столе в центре комнаты были грудой свалены ободранные мослы, по столешнице широко расползлись густые алые лужи. Металлическое ведерко возле раковины было до краев наполнено пестрой человеческой требухой. Со всех сторон с затаенной угрозой недобро поблескивали ножи, вилки, тесаки и прочая кухонная снасть, показавшаяся мне сейчас инструментарием заплечных дел мастера. Весело трещала сковородка, на которой поджаривались сочные кусочки мяса. На разделочной доске возле плиты покоились человеческая кисть и мошонка, как забытые экземпляры анатомической выставки. Массивная старомодная мясорубка, обляпанная кровью, покоилась на низком столике в противоположном от входа углу. Приблизившись, я брезгливо осмотрел ее, с ужасом сознавая, что мне придется касаться руками перемолотого человеческого фарша.

– Ну и что с ней не так?

Я едва успел заметить, как старуха заперла дверь на ключ и, словно по волшебству, материализовалась рядом со мной. Цепкие костлявые пальцы резко впились мне в плечи, и, развернув, с неожиданной силой впечатали спиной в стену. Ужасное старушечье лицо, перекошенное невообразимой гримасой, оказалось прямо напротив моего – страшная голова Медузы-горгоны, в глазах которой читалась тошнотворная смесь ярости, похоти, презрения и голода. Из уголков ощерившейся пасти бежали тонкие ручейки слюны.

– Мой милый мальчик, в какую скверную историю ты влип! Двое крепких парней в штатском интересовались тобой сегодня утром. Причину визита они так и не назвали – но меня не проведешь, я службистов за милю чую! Мой покойный муженек – да не опустеет во веки его кубок на загробном пиру – тридцать лет отработал в Службе безопасности. А ты ведь и не догадывался, правда? Эти молодчики интересовались, не заметила ли я в тебе чего-нибудь подозрительного, но я им не призналась, хотя и заметила, ох как заметила!

Ее лицо, иссеченное глубокими каньонами морщин, придвинулось еще ближе. Я попытался вырваться из цепкой хватки, но куда там. Ее пальцы будто налились металлом. Что поделать, ныне я являлся обыкновенным никчемным человечишкой, и не в моих слабых силах было совладать с вампиршей, пусть и престарелой. Расхохотавшись, старуха высунула изо рта длинный бледный язык, похожий на жирного червя, и провела им по моей щеке, оставляя на коже след густой тягучей слюны. Меня передернуло.

– Мой сладкий мальчик, – томно просипела госпожа Шойхцер. – Думаешь, я ничего не поняла? Думаешь, совсем потеряла нюх? Дурацкий маскарад не собьет меня с толку – от тебя ведь так и разит человечиной! Но не думай, что я удивлена. Ты заснул вампиром, но проснулся человеком – о, могу представить, в какое замешательство, в какой ужас тебя это привело! Но не ты первый, с кем произошло подобное превращение. Мой муженек-службист рассказывал о таких случаях, они крайне редки, но иногда все же происходят. Видят боги, я не знаю почему, да и знать не хочу. Знаю другое – людишки никогда не выходят живыми из моей кухни!

Она вновь захохотала, щеря клыкастую пасть с белесым рыхлым зевом. Не видя иных способов вырваться, я пересилил отвращение и укусил ее за длинный старушечий нос, одновременно изо всех сил пнув коленом в живот. Вампирша взвыла и разжала хватку. Оттолкнув ее, я кинулся в сторону двери, но не успел сделать и трех шагов, как цепкая когтистая лапа впилась мне в плечо и рванула назад. Жуткая хохочущая гримаса снова оказалась напротив моего лица. Потом чудовище резко развернуло меня и впечатало лицом в стол. Звезды так и замелькали перед глазами, кружась в причудливых хороводах, как на лекции в Имперском планетариуме. Едва зрение сфокусировалось, я увидел, как столешница снова летит навстречу моей несчастной физиономии, приходя с ней в болезненное соприкосновение. Сквозь кутерьму пляшущих искр я разглядел на столе окровавленный тесак для мяса – близко, только руку протяни. Впрочем, нашарить его с первого раза не получилось, голова так и шла кругом. Схватившись за скользкую ручку, я наотмашь ударил старуху, целя прямо в сморщенную физиономию. Но поскольку кухня перед моими глазами плясала и колыхалась, тесак вонзился в тонкое старушечье плечо. Вампирша зашипела, словно бы вторя подгорающему на плите мясу. Взмахом здоровой руки она отшвырнула меня в сторону, с легкостью перебросив через стол. Пошатываясь, я поднялся, и увидел, как она с хохотом выдирает тесак из плеча и, вооружившись им, начинает обходить стол с явным желанием порубить меня на ломтики. Я вновь заозирался в поисках оружия. На глаза тут же попались трещащие, чадящие сковородки, стоявшие на плите. В одной из них, разбрызгивая обжигающие капли, шипело масло или топленый жир – когда госпожа Шойхцер была уже в паре шагов от меня, я схватил эту сковородку и выплеснул содержимое вампирше в лицо. Старуха завизжала, как бешеная кошка, зажав здоровой рукой обожженные глаза. Тесак звякнул об пол, как бы уведомляя о том, что он выходит из игры. Размахнувшись, я впечатал ногу старухе в живот. Сухое тельце отбросило далеко назад, и оно распласталось на столике, где покоилась мясорубка. Теперь кошмарную физиономию госпожи Шойхцер, забрызганную кровью и обожженную кипящим маслом, искажала гримаса муки. Подскочив к ней, я схватил ее тонкую конечность, сунул в жадный зев мясорубки и повернул ручку.