Он стоял прямо, вытянувшись по струнке. Его руки были сложены на золотом набалдашнике прямой трости. Странная бородка, прямо тянущаяся от нижней губы. Узкое, вытянутое лицо, прямой нос и таящиеся под полями чёрного цилиндра глаза. Мерзкая, сардоническая ухмылка на бледном лице.

Хэмминг присмотрелся к неприятному лицу. Глаза всё же было видно – совсем немного.

Правый карий, едва красный. Левый словно бельмо.

Что-то привлекло его в этой простой картине. Не мелкие, точные мазки автора, не разные глаза, но нечто другое.

Да! Эта шляпа!

Цилиндр-шляпа, скорее Д’Орсей нежели Режент. Почему-то именно она вызывала у риэлтора странные чувства. Она была как-то странно изображена. Мазки масляной краски были весьма необычны. Они словно вваливались друг в друга, создавая странную структуру. Под определённым углом могло показаться что тулья шляпы кипит. Это было явно нечто…

– Поздравляю, Хэмминг, – вдруг раздался чёткий голос рядом.

Хэмминг озадаченно обернулся.

Рядом с ним стоял Ричард Гринхэлм.

– Ещё одна диковинка, – спокойно сказал Ричард, захлопнув в руке зелёную тонкую книгу, – не так ли?

– Пожалуй, соглашусь, – немного помедлив, отметил риэлтор.

Хэмминг снова взглянул на картину. После некоторого молчания, он поёжился.

– Вам не кажется, – начал риэлтор с сомнением, – что что-то не так с этой шляпой?

– Кажется, что она бурлит, как набегающая на ночной пляж морская вода? Не так ли?

Риэлтор удивлённо глянул на Ричарда.

– Именно так, – отметил Хэмминг, – но здесь есть ещё нечто, чего я не могу понять. Я вижу это, но не могу пока зацепить эту деталь. Глаза видят подсознанием, но ум отказывается понять.

В этот момент Гринхэлм лукаво взглянул на риэлтора.

– Это действительно занятно, – отметил Ричард. – Не забудьте со мной поделиться, как только сможете это уцепить. Я редко смотрю на эту картину, но всегда подолгу. В ней есть что-то чрезвычайно необычное.

– Безусловно, – подметил риэлтор и снова взглянул на эти подглядывающие из под полей разноцветные глаза.

Немного нахмурившись, Хэмминг припомнил начало подкравшегося разговора.

– Прошу прощения, но с чем вы меня поздравили, мистер Гринхэлм? – осведомился Хэмминг.

– Бросьте, Хэм, – по доброму усмехнулся Гринхэлм, – Можете называть меня Ричард.

– Как изволите. Так с чем же вы меня поздравили, когда так внезапно объявились как…

– Как призрак? – бросил Ричард, отрешённо глянув на картину.

– Да, можно сказать и так.

– Ну, что же, – сказал Гринхэлм, указав раскрытой ладонью на картину с неприятным типом во фраке и цилиндре. – Знакомьтесь, Хэмминг, с настоящим привидением. Ваш прапрадед Джоффри.

Найтблюм удивлённо посмотрел на картину перед собой.

– Очень странный малый, – произнёс в задумчивости риэлтор.

Ричард хмыкнул, скрестив руки на гуди.

– Вы что-нибудь знаете о своём предке, Хэмминг?

– Немного, – ответил риэлтор.

– Так не тяните же, рассказывайте.

– Не думаю, что вам это будет настолько интересно.

– Тут вы ошибаетесь, Хэм, – заметил Гринхэлм. – К примеру, вам, насколько я понял, интересно когда у старинных усадеб и замков есть занимательные истории. Мне же невероятно интересны истории картин и их создателей. Ведь прежде, чем написать картину, автор должен пройти путь философа. Жизненный опыт и собственное видение мира приводят художника к созданию, как у писателя – книги, так и у него – картины.

– Не думал, что вы испытываете такой трепет к картинам, – удивился риэлтор.

– Я бы так не сказал, – нахмурился Ричард. – Для меня коллекционировать произведения искусства, не важно в чём они выражаются: в живописи, скульптуре или других материальных объектах, является, своего рода, хобби. Но к любому хобби я отношусь со всей серьёзностью.

Хэмминг с великим интересом слушал Гринхэлма.

– Я просто уверен, – с шутливой хитрецой погрозил ему пальцем Ричард, – что вы наводили справки не только о моём поместье, но и о своём прапрадеде.

– Это было сложно, – начал нехотя Хэмминг.

– Но не невозможно, – подметил Ричард.

– Хм. Совершенно верно, – чуть улыбнулся риэлтор.

– Так и что же вы смогли выяснить?

– Если не ошибаюсь, то Джоффри был внучатым племянником вашей прапрапрабабки Эбигейл.

– Хм. Я знаю это имя. Ведь, признаюсь, у самого был некогда грешок. Я изучал наше семейное древо. Даже пытался завершить генеалогический трактат.

– Неужели? И как же долго вы его составляли? – осведомился Хэмминг. – Ведь я знаю, что это труд кропотливый и далеко не самый лёгкий.

– Это действительно так, – вспоминая нечто произнёс Ричард. – Не могу сказать, что я был тем, кто его начал. Та книга досталась мне от деда. Перед смертью он вручил её мне и наказал хранить. Поначалу это было мне неинтересно. Вы знаете, молодость она такая ветреная и неудержимая. Я тогда ещё только поступил в Оксфорд. И только будучи уже на последнем курсе увлёкся генеалогией нашей родословной. Мне было крайне интересно проследить, как далеко протянулась наша фамилия. Ваш прапрадед действительно указан в этой книге. Однако степень родства двоится. Дело в том, что он может быть внучатым племянником либо Эбигейл, либо всё-таки Энн. Эту информацию уточнить не удалось.

– Что-то новое и для меня. Тогда, думаю, что рассказывать о нём мне смыла нет, – сказал Хэмминг. – Ведь если вы так серьёзно занимались этими исследованиями, то наверняка знаете побольше моего.

– Отнюдь, – разведя руками произнёс Ричард. – Именно об этой личности я ничего не знаю.

– Странно, – задумался риэлтор. – Я бы хотел взглянуть на эту книгу.

– К сожалению, это невозможно, – отрезал Гринхэлм.

– Очень жаль. Быть может я бы смог внести некоторую ясность, в том числе и для себя.

– Могу, правда, отметить одну страннейшую деталь. Лицо и имя вашего предка были замазаны тушью. Причём так тщательно, что мне пришлось обращаться к экспертам для выявления скрытого под той изображения.

– Возможно, что-то стряслось.

– Возможно.

– Из разных и весьма скудных источников я узнал, что Джоффри слыл прекрасным наездником, – вспоминал Хэмминг, – а также отличился в фехтовании и, время от времени, несерьёзно увлекался масонством и эзотерикой.

– Мода диктовала своё, – бросил Ричард. – Раньше масоном был чуть ли не каждый второй писатель, политик или философ.

– Это точно. Но… Хм… Не совсем уместно, но…

– Говорите же, – с неподдельным интересом сказал Гринхэлм.

– Ничего особенного. Но как следовало из уже утраченных записей одной моей покойной родственницы, он часто путешествовал. Любил это дело. А также он был известен как человек улыбчивый, но при этом был весьма жесток. Какая странность… Улыбчив и жесток.

– В те времена жестокость была обычным делом. Если ты родился крестьянином, то тебя могли забить просто забавы ради.

– Именно так и произошло.

– То есть? Ваш предок забил кого-то ради забавы?

– Да. Тот стащил из его дома клочок бумаги и перо, чтобы научить своего сына писать. За это он до смерти забил его своей тростью.

– Хм. Занятно, – отрешённо сказал Гринхэлм. – А ваш прапрадед был ещё тем засранцем.

Хэмминг удивлённо посмотрел на Ричарда:

– Скорее всего, – ответил он.

Оба зловеще расхохотались.

– Как ваши срочные дела? – сменил тему Хэмминг.

– Хорошо, – сказал Ричард, немного понурив голову и загадочно хмыкнув. – Очень хорошо. Всё идёт так, как должно.

– Замечательно, – подытожил риэлтор, всё еще размышляя о неприятном типе на картине.

– Сэр, – вдруг появился в коридоре дворецкий.

– Что такое? – строго спросил Ричард.

– Обед подан, сэр, – сказал вездесущий Карсвелл.

– Ах, это, – усмехнулся Гринхэлм.

Дворецкий удалился.

– Скажите, Хэм? – спросил Ричард. – Какую карточную игру вы предпочитаете больше?

– Холдэм.

– Думал о покере. Но, в таком случае, сегодня мы играем в холдэм. Всё равно ведь между ними не большая разница.