К столу подошёл слуга, принёсший ужин, и пока Экхард отвлёкся на него, я хотела осторожно выйти из закутка, однако мне снова помешали. Не заметная из моего укрытия дверь громко хлопнула, послышались вяло-недовольные голоса, и в щель я увидела мужчину в длинном плаще и надвинутой на лицо шляпе. Несмотря на стремительную походку, мне показалось, что он сильно пьян. Мужчина грубо оттолкнул слугу, который отскочил к двери, перекрыв мне выход, и опустился на скамейку напротив Экхарда. Тот напрягся, глядя на вошедшего, который бросил на стол шляпу, скрывавшую его лицо. Я обмерла. Напротив Экхарда сидел граф Рэдмонд. Слуга торопливо ушёл, но я не двигалась с места, понимая, что происходит нечто странное.

Граф опёрся о стол, приблизившись к слегка отпрянувшему Экхарду.

– Дэсбелл!

Тот быстро оглянулся по сторонам.

– Тише, господин мой, тише…

Граф расхохотался, и в его раздражённом смехе явно сквозили лихорадочные нотки.

– Ты разве не гордишься своим прозвищем?

– Возьмите себя в руки, господин.

– Не приближайся ко мне! – брезгливо процедил граф сквозь зубы, хотя Экхард не шелохнулся. Судя по его виду, он был напряжён, почти испуган, но не удивлён.

– Что вы здесь делаете, господин?

– Хочу отменить свой приказ. Всё, убирайся, ты свободен.

Экхард не ответил. Он успел овладеть лицом и теперь смотрел на графа безо всякого выражения.

– Ах, да… деньги оставь себе. Что ты молчишь? Ты понял меня?

– Понял, господин, понял.

– И чего ты ждёшь? Ещё денег тебе дать? Чтобы ты оставил и её и меня в покое? – Граф бросил на стол кошелёк. – Доволен?

Экхард не прикоснулся к кошельку, даже не взглянул на него.

– Успокойтесь, господин. Вы привлекаете внимание. Вам ведь не нужно, чтобы вас узнали? Чтобы госпожа вас увидела? Как вы будете объяснять своё появление?

– Ты понял, что я сказал?

– Понял. Чего тут непонятного… Деньги заберите. С госпожой ничего не случится.

Кажется, я снова начала дышать лишь после того, как граф вышел. Экхард проводил его оловянным взглядом. Я не поняла, о чём они говорили, но разлившийся внутри холод не обманывал, подсказывая, что я случайно стала свидетельницей того, чему нельзя быть свидетелем. Как граф назвал Экхарда… Дэсбелл? Похоронный Звон? Кто может носить такое прозвище? Я вспомнила леди Камиллу, и сердце сжалось ещё сильнее. Из-за охватившей меня паники я пропустила момент, когда в зал вошёл ещё один, не знакомый мне человек, и молча сел на скамью, с которой только что поднялся граф.

– Вам-то что здесь понадобилось, господин мой дорогой? – медленно проговорил Экхард, растягивая слова до змеиного шипения.

– Чего он от тебя хотел?

– А вы догоните, спросите.

– Не забывайся.

– Беспокоится. О госпоже, о ребёнке… я ж сопровождаю её, охраняю.

– Почему тогда он не поднялся к ней?

– И с чего бы я стал задавать ему такие вопросы, господин мой? Не счёл нужным, наверное, вот и не поднялся.

Незнакомец поморщился. Несмотря на его жёсткий, даже властный тон, я чувствовала, что он боится Экхарда и с трудом сдерживает свой страх. И Экхард, судя по усмешке, тоже прекрасно это видел.

– За что он предлагал тебе деньги?

– Я же сказал, господин. Беспокоится.

– Почему ты не взял?

– Совесть не позволила.

– Что не позволило?

Экхард молча облокотился о столешницу, глядя в упор на собеседника. Тот, в свою очередь, тоже приблизил к нему лицо. Теперь они говорили ещё тише, но до меня по прежнему долетало каждое слово.

– Если из-за твоих игр в совесть он что-нибудь заподозрит, я найду способ отправить тебя на виселицу раньше, чем тебе и так на роду написано.

– А вы не угрожайте мне, господин. Что моё ремесло грязное, я и без вас знаю. Однако ж исполняю я его честно. Вы мне заплатили за то, чтобы женщина умерла, и она умрёт. Никто не должен понять, что она умерла не сама? Никто не поймёт. Но только это – всё. Следить я ни за кем не нанимался. И у кого что на уме – не моя забота. А виселицей мне грозить не надо. Не в ваших интересах.

– Ты, вроде, сам мне угрожать пытаешься?

– Упаси боже, господин мой.

– Надеюсь, ты понимаешь, что если у меня возникнут проблемы, у тебя они возникнут тоже.

– Мне не надо проблем, господин. Ни своих, ни чужих.

Когда он вышел, Экхард, словно внезапно ощутив духоту, распахнул куртку и потёр грудь, выдохнув ругательство. Я чувствовала себя мышью в мышеловке. Даже обморок казался мне сейчас благом – потеряешь сознание, и не ощутишь приближения гибели… Я с трудом погасила панику, боясь шевельнуться в своём ненадёжном убежище. Экхард подвинулся на скамье, и я едва не вскрикнула, представив направленный на меня сквозь щель неподвижный взгляд блёклых глаз, но тут же почувствовала облегчение – он просто принялся за еду. Я постаралась взять себя в руки и успокоиться, ведь до сих пор он не обнаружил меня. А если буду сидеть тихо, то и не обнаружит.

Самым страшным было то, насколько близко от меня он находился – просунув в щель палец, я могла бы коснуться его плеча. Я слышала его дыхание, слышала, как он жуёт, чувствовала исходящие от него запахи конюшни и давно не стиранной одежды, смешивающиеся с запахом пива, мяса и пряностей, и ощущала, как меня начинает мутить. Он ел не спеша и мне стало казаться, что это будет длиться бесконечно. Я проклинала своё невезенье, желая ему подавиться. Наконец он отодвинул пустую тарелку, но моё облегчение сменилось отчаянием, когда он, взяв кружку с пивом, прислонился спиной к разделяющим нас доскам. Теперь прядь его волос, попав в щель, касалась моей щеки, и я почти перестала дышать.

В этот момент надо мной на лестнице послышались шаги. От страха я закусила губу до крови, но спускавшийся не заметил меня, а когда он вышел в поле моего зрения, я узнала Джейкоба. Он оглядел зал и повернулся к Экхарду.

– Ты не видел Мэри?

Тот хмыкнул и сделал долгий глоток.

– Госпожа зовёт Мэри, – повторил Джейкоб.

– Здесь её нет, как видишь. А жаль…

Судя по тому, как захохотали сидящее рядом торговцы, он сделал непристойный жест. Джейкоб поморщился.

– Поаккуратнее. Ты не в борделе.

Экхард рассмеялся.

– Бордель везде, где есть женщины.

– Это тебя пускают только в бордели. Будь уверен, есть и другие места, куда таких как ты никогда не пустят.

– Если я захочу куда-то войти, то войду, будь уверен.

– Но пока не пробовал, судя по тому, что руки-ноги у тебя целы.

Экхард снова издевательски фыркнул.

– Ах, ты ж, сколько смелости на фунт живого веса!

– Если у тебя её недостаток, могу поделиться.

– Тебе давно трёпки не задавали?

– Хочешь попробовать?

– Лень, конечно… – Экхард отодвинулся от стены и поставил кружку. – А, ладно! Считай, что уговорил.

Он медленно поднялся и потянулся.

– Ну, пойдём… хоть разомнусь.

Теперь рассмеялся Джейкоб.

– Давай, давай! Тебя, видно, давно уму-разуму не учили.

Я дождалась, когда они вышли, и выбралась из закутка. Ноги онемели от долгого неподвижного сидения, голова кружилась, сердце колотилось, как сумасшедшее. Все посетители потянулись за повздорившими мужчинами, предвкушая развлечение, и я, беспрепятственно пройдя через зал, осторожно выглянула во двор. На меня никто не обратил внимания, все смотрели на стоящих друг напротив друга противников, держащих в руках палки. На земле лежала шпага, рядом с ней стоял один из торговцев, видимо, чем-то заслуживший благосклонность Экхарда. Он то уважительно поглядывал на шпагу, которую ему доверили охранять, то, с некоторым сомнением, на её хозяина, судя по всему, не привыкшего к такому простонародному оружию, как палка. Джейкоб же, я знала, владел палочным боем прекрасно, да и все могли это заметить, судя по ловким движением, которые он сделал то ли ради разминки, то ли из удовольствия продемонстрировать своё умение неподвижно стоящему напротив противнику. Экхард действительно просто стоял в ожидании начала поединка, но у меня неприятно сжалось сердце. Я помнила Стэнфорд. И его неподвижность меня не обманывала.