– У кого это «у нас»? – вставила Юля. – Если бы у нас. У меня только.

– Проклятая школа, да? – уточнила Ася.

Юля откопала пирожное со дна миски. Выглядело оно так, будто само фестивалило неделю.

– Со школой как раз проблем нет, – сообщила она. – Приду к ним, скажу, мол, всё выучу. Да хоть с книжками поеду. Дескать, вы меня знаете.

– Так и скажешь?

– Так и скажу. – Юля покивала с лицом бывалого матроса. Ну, как умела, изобразила.

– Но отпустить, – продолжала Ольга Павловна, – её не с кем. Мы с папой палатками переболели, и у нас работа. Вот и страдает ребёнок.

– А что, больше некому на буксир взять?

– Ну, есть ещё её учитель географии, тоже вроде ехать собирался.

– Это тот, – повернулась Ася к Юле, – который тебе в ночи писал «Тусуешь?!»?

– Да-да, он самый. Рустэм Ильясович.

– Так вот, – продолжала Ольга Павловна, – и Юля просила отпустить её с ним как со взрослым. Но папа…

– …не-пус-тил, – отчеканила Ася.

– Железобетонно, – кивнула Ольга Павловна. – Все папы такие.

Ася еле удержалась, чтобы не засмеяться: она вспомнила мягкосердечного Юлиного папу и живо представила, как молодой учитель географии пробуждает в нём неведомые доселе начала.

– Юль, а вот это «Тусуешь?!» – он над всеми так глумится или только над тобой? – подумав, спросила она.

– Не-е, оно только наше с ним.

– Вот это самое «наше с ним» даже меня немного напрягает, – призналась Ольга Павловна.

– Так это он мне за дело, – вступилась Юля. – Я же рассказывала, как прикорнула, когда Океанию проходили. Это породило мем. Теперь, когда я ночью в сети, нарываюсь.

– Обидно знаете что? – Ася зачем-то понюхала свою чашку. – Что Юлька поздно спохватилась. Я уже ездила, а так бы взяла шефство – я всё-таки барышня. Так, Юль, не шути! – успела она предотвратить катастрофу. Юля сделала то ли многозначительное, то ли невинное лицо и пожала плечами.

– Да, Ась, ты права, – ответила Ольга Павловна. – Но тут другая проблема: именно потому, что ты барышня, за вами нужен будет двойной присмотр. Это я снова папу цитирую.

Ася всплеснула руками.

– Да что ж такое…

– «Это про-осто замкнутый круг»[2], – нежным голоском пропела Юля.

– А Федя чего не ездит? – Ольга Павловна выковыряла из своего пирожного какой-то орех и воткнула его в Юлино смятое.

– Да у него пятидневка, – ответила Ася и почему-то нахмурилась.

– Хорошо же. Работяга, значит.

– Да я и не жалуюсь. Чего мне? О, слушайте, – Ася вдруг оживилась, – идея! Давайте я свяжусь с Рустэмом… как там его?..

– Ильясовичем.

– А хотя сколько у нас там разница – пара лет? Ну и обойдётся. Так вот, давайте я свяжусь с ним и мы поедем втроём? Тогда я буду следить за ним, а он – за нами. А?

Ольга Павловна Лукина и её дочка переглядывались секунд пять. За это время на их лицах сменилась целая гамма эмоций, от обалдевания до восхищения.

– Ась, я тобой восхищаюсь, – призналась Ольга Павловна.

– Ась, я с тебя балдею, – призналась Юля.

– Что, по рукам?

Ольга Павловна положила себе в кофе ещё кубик сахара и в сердцах отряхнула руки.

– Давай так, – сказала она. – Нам в первую неделю сентября уже школьное собрание устраивают – ну там, добровольно-принудительные сборы и всё вот это вот. Я поспрашиваю – наверняка на фестиваль уже навострили лыжи Юлины одноклассники. А если так, то и родители вместе с ними.

– Скорее наоборот, – поправила Юля, – родители намылились и детей с собой берут. Ты родителей недооцениваешь!

Ольга Павловна терпеливо дала ей договорить и продолжала:

– А может, кто-то и не планировал, но там на месте решит, что ему тоже надо. Дурное дело заразное. Вот так и сплотим людей. Должно же хоть раз что-то полезное на родсобрании произойти.

– Это для массовки, – утешила Юля Асю, недовольную тем, что её хитрого плана оказалось недостаточно. – Зато увидишь мой класс во всём его идиоти… великолепии!

– Вот и хорошо! – подытожила Ася. – А вообще я уверена, что нормальный он, Рустэм твой. Судя по всему, приколист просто.

– Ага, и странный, – добавила Ольга Павловна, – как все учёные.

– А сам фестиваль-то где?

– Под Казанью.

Ася чуть не опрокинула чашку.

– Что ж вы молчите?! У меня там подруга живёт! Так, всё, собирайте народ. А ты, Юлька, освобождай сентябрь. Едем.

Юля и Ася любовались районом с двенадцатого этажа новостройки и прислушивались к звукам из квартиры № 208. Ася сбросила рюкзак на пол, а Юля оставила свой на плечах: с ним было веселее кружить по лестничной клетке, он придавал разгон.

– А Вика вообще приличная? – спросила Ася. – Или такая, как ты?

Вика была Юлиной подругой из другой школы. Её решили взять с собой на фестиваль.

– Она нас тут в покер обыграла, – сообщила Юля. – Это всё, что тебе нужно про неё знать.

Они вышли на балкончик, почему-то обшарпанный не под стать дому в целом. Внизу стояли пятиэтажки и будто с укором взирали вверх на голубую Викину новостройку, неприлично яркую и чистую для здешних мест.

– Мы ведь лучшие подруги, – вдруг прибавила Юля, глядя с балкона вниз. – Мы из одной песочницы, и это не фигура речи. Потом Вика пошла учиться на год раньше меня, в Неустроевку, а я – в гимназию через дорогу.

– Потому что через дорогу?

Юля посмотрела так, будто это ей было двадцать семь, а Асе тринадцать, а не наоборот.

– Нет. Потому что гимназия.

Ася тоже поглядела с балкончика вниз, почти перегнувшись через край, придерживая шляпу и давая ветру только растрепать волосы. Перегибаться было непедагогично, зато романтично.

– Интересно, – заметила она. – У меня тоже были такие кореша. Но мы уже в три года успели друг другу мозги выесть, кто из формочек козырные грибы лепит, а кто отстойные ватрушки. И вообще мне всегда казалось, что вот эта дружба с рождения – такой же миф, как и дружба братьев-сестёр. Вот в школе уже понятно: подходишь к человеку – о, ты тоже «Тараканов» слушаешь? Дай погонять наушник! И поехало. А тут неизвестно, какими вы будете, и чёрта с два у вас ещё совпадёт. Разве что друг за дружкой повторять вздумается. Повторюши – дяди Хрюши. И с делёжкой наушников удобнее, они беспроводные теперь.

Юля завела за ухо тёмно-рыжую прядь. Повернулась к Асе и улыбнулась.

– Во-первых, – обстоятельно начала она, – не знаю, кто у нас с Викой дядей Хрюшей оказался, но сейчас мы обе «Грэйсов»[3] любим. И обе искренне. Во-вторых, наушники у меня проводные. А то будешь терять, сказала мама, не напасёшься. И чёрные – а то пачкать начнёшь. Цитата её же.

– Мама просто на страже олдскула у тебя.

– А в-третьих, – закончила Юля, – в нашей песочнице козырными были ватрушки.

Она очень вовремя завершила свою речь, потому что дверь квартиры № 208 отлетела к стене и в коридор выскочила Вика. Юля подбежала к ней, и некоторое время они обнимались, повизгивая и пританцовывая на месте. Вика подняла глаза на Асю и помахала ей, мол, иди сюда.

– Вот и познакомились, – хохотнула Ася, присоединяясь к обнимашкам.

Тут дверь квартиры снова отворилась. Оттуда не спеша вышел седой мужчина в брюках с подтяжками. Он улыбался с видом, какой бывает, когда любимая внучка чуть не заехала вам дверью по носу.

– Что, амазонки, идёте? Давайте, удачи. Много не колбасьтесь, мало – тоже.

Амазонки помахали и ему за компанию и вошли в лифт. Серебристая стена лифта, казалось бы, должна была лишь блестеть и молчать, но тем не менее она содержала две надписи: «No Future»[4] и «Добрый».

Ехали тихо, иногда переглядываясь и улыбаясь, но не так, как бывает при неловком молчании, а радостно. А Вика – ещё и немного дерзко.

Если Юлина красота была нежной, из-за чего её острые шуточки вызывали когнитивный диссонанс, то Вика оказалась красива совсем по-иному. Лицо фарфоровое, брови как у взрослой женщины, каре-зелёные глаза с восточным разрезом, каштановые волосы уложены в гладкое каре. Вика была Юлиной ровесницей, но выглядела старше и держалась соответствующе.