Радный сделал наполненную смыслом паузу и, пользуясь напрочь обездвиженным состоянием, в которое вновь впала вереница автомобилей, многозначительно посмотрел на Иру.

– Познание себя, управление собой и максимальное использование своих возможностей сопряжено с полным и бесповоротным отказом от идеализации. Идеализации в том смысле, в котором слово «идеальный» используется в так называемых естественных науках. Помните? Идеальный газ. Идеальная жидкость.

Радный продолжал пристально смотреть на Иру, как видно, понимая, что словосочетания «идеальный газ» и «идеальная жидкость» ей, конечно, знакомы, но этим её познания исчерпываются.

– Идеальный газ и идеальная жидкость – это несуществующие в природе математические модели, в которых учитываются только так называемые ВАЖНЕЙШИЕ факторы, а все остальные, которые не оказывают ЗАМЕТНОГО влияния на процессы, игнорируются.

Идеализация в терминологии естественных наук означает упрощение, пренебрежение тем, что не оказывает ЗАМЕТНОГО влияния. То есть, ВАЖНОСТЬ и ЗАМЕТНОСТЬ в так называемых естественных науках – синонимы.

В случае же познания себя, управления собой и максимального использования своих возможностей, всё происходит с точностью наоборот. Наиболее ВАЖНОЕ наименее ЗАМЕТНО.

И всё же, стремление к простоте, то есть, к идеализации, это – хорошее стремление, если оно касается вещей, которые невозможно не заметить. То есть, тех, которые считают наиболее важными так называемые естественные науки. Имея дело с заметным, с очевидным, действительно нет необходимости усложнять. Чем проще, тем лучше.

Вереница машин снова поползла, и Радный перевёл взгляд на дорогу.

Ира задумчиво проговорила:

– Двигаясь наружу, в смысле, изучая то, что нас окружает, в том числе и себе подобных, пренебречь можно тем, влияние чего мало заметно или незаметно вовсе. А, двигаясь внутрь, изучая себя, пренебречь следует тем влиянием, которое заметно, которое сразу бросается в глаза.

– Совсем уж пренебрегать, конечно, не следует, – поправил Иру Радный. – Следует лишь не концентрировать на заметном всё своё внимание. Оно ведь и так заметно.

А вот углубляться в то, что едва проявляется или вовсе никак не проявляется, если не прикладывать к этому специальные, порой титанические, усилия, весьма полезно.

Кстати, Ира, Вы замечательно сформулировали мысль относительно движения наружу и внутрь.

Наилучшие результаты достигаются тогда, когда идеализируешь внешнюю ситуацию вплоть до её формальной констатации и не более, при этом вникая во все тонкости своего внутреннего мира.

Естественно, не просто вникая, и не с помощью усиленной деятельности мозга по вербализации необоснованных претензий, жалоб на несправедливость жизни и прочих «изысков», а производя некоторые действия, направленные на контроль и управление.

Надеюсь, Вы замечали, что подавляющее большинство действует противоположным образом.

– Да. Замечала, – ответила Ира. – Измени себя, и Мир изменится. Эта идея существует, но на практике не пользуется популярностью.

– Догадываетесь, почему? – спросил Радный.

– Да. Окружающий мир – вещь куда более заметная, чем собственные едва уловимые процессы внутреннего мира. Следуя теории естественных наук, раз окружающий мир более ЗАМЕТЕН, значит и более ВАЖЕН. А то, что происходит в самой глубине внутреннего мира, автоматически попадает в категорию того, чем можно пренебречь.

– Верно. – Радный кивнул. – Но это не всё. Внутренний мир у большинства ассоциируется с вербально оформленными мыслями. На самом же деле, вербально оформленные мысли – лишь ЗАМЕТНАЯ часть внутреннего мира.

Если подходить к этому вопросу не с позиции ЕСТЕСТВЕННОГО, а с позиции СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО, вербально оформленные мысли – НАИМЕНЕЕ ВАЖНАЯ часть внутреннего мира.

– А сверхъестественное значит гораздо более естественное? – спросила Ира с почти утвердительной интонацией.

– Именно. Так вот, 3 июня 1981 года ранним утром я отправился в Дендрарий. До открытия парка оставалось два часа, но закрытые двери и другие материальные преграды никогда не относились к разряду того, что могло меня остановить.

Как любой подросток мужского пола я, безусловно, умел перелезать через заборы, но занимался этим лишь в компании сверстников, а будучи необременённым вниманием себе подобных, пользовался проходами. Так что в Верхнем парке Дендрария я оказался, минуя необходимость выходить с территории санатория и тащиться по Курортному проспекту.

Меня интересовало многое, а потому бродил я по Верхнему парку долго и лишь около половины одиннадцатого спустился в Нижний. В подземном переходе, соединяющем верхнюю и нижнюю части парка, образовался затор из-за группы детей с экипировкой художников.

Вот тут-то я и увидел Вас.

Знакомством с нижней частью парка я занялся только в следующий приезд в Сочи. В тот день я последовал за Вами, лелея дерзкую надежду, что Вы соизволите обратить на меня внимание. Само собой, этого не произошло. Я не сомневался, что так и будет, но влияние свойств человека не так легко преодолеть в подростковом возрасте.

Кстати, тот, кого нынче именуют Евгением Вениаминовичем Гаровым, тоже был там.

– Он видел Вас?

– Не сомневаюсь, что он заметил подростка, околачивающегося поблизости. Я уже рассказывал Вам о том, что между нами существуют определённые Соглашения. Правда, не так давно их условия изменились.

Когда мы говорим о сверхъестественном, то есть, о гораздо более естественном, чем ЗАМЕТНАЯ часть мира сего, по большей части, это лишь способ говорить, но не полностью достоверная передача информации.

– Догадываюсь. – Ира вздохнула.

– Всё не так запутано, как Вам кажется. Ира, закройте глаза и проведите ладонью ну хотя бы по обшивке дверцы и скажите, что Вы чувствуете.

Ира закрыла глаза и поводила рукой по дверце автомобиля Радного.

– Гладкая, упругая, мягкая. Кожа, я думаю, – ответила она, открывая глаза.

– Ира, я прекрасно знаю, чем отделан салон этого автомобиля, – в тоне Радного, чувствовался привкус задора. – Меня не это интересует. Опишите ощущения, которые испытывает Ваша ладонь, а не свойства материала, которого она касается.

Ира вновь закрыла глаза и стала водить рукой по дверце.

Поставленная перед ней задача выглядела предельно ясной, но оказалось, что выполнить её не так-то просто. Если вообще возможно. Потому что прежде чем подобрать слова для описания…

Оказалось, что ещё ни разу в жизни Ира не обращала внимания на свойства и особенности тактильных ощущений, которые содержат информацию о собственном теле, а не о предмете, которого оно касается.

Исключения, пожалуй, составляли болевые воздействия типа уколов, порезов, ушибов, ожогов и тому подобного. Но и в этом случае, как поняла Ира, описать ощущения с полной точностью вряд ли возможно. Просто на боль сложно не обратить внимания и испытывают её, в зависимости от источника, все примерно одинаково.

«А может быть, только принято считать, что одинаково…», – мелькнула мысль.

Как бы там ни было, в случае боли для передачи информации об ощущениях вполне достаточно слов о том, что больно оттого, что укололся, ударился, порезался, обжёгся и тому подобное.

Боль заставляет обратить внимание на информацию о своём теле, а не об окружающем мире. Но в то же самое время, от боли хочется поскорее избавиться, а не заниматься изучением тонкостей ощущений.

– Ну? – Радный прервал Ирины изыскания.

– По-моему, это невозможно! – воскликнула Ира, открывая глаза и отдергивая руку от дверцы.

– Верно. Заметьте, ничего запредельного! Доступное всем и каждому действие. А… – Радный развел руками, на мгновение оторвав их от руля. – Вот это, Ира, и есть эзотерика. То есть, Тайное Знание.

Тайное Знание – тайное не потому, что его кто-то от кого-то скрывает, а потому, что его невозможно с полной точностью выразить в словах.