— Нет.
— Не хотят они тебя там! — выпалил местный кузнец. — Не хотят, и всё тут. Мне поручили дело, со мной говори и со мной уговор заключай. Со мной. Я ведь не только низушек, но ещё и кузнец. К низушку никакие чары не липнут, а к кузнецу никакая нечисть не подступится. Я ведьмака не испугаюсь.
— А что ж деревенские такие пугливые?
— Насмешничаешь? Всем известно, что за ведьмаком всякая зараза тянется и скверна, что он всегда какую-нибудь хворь может притащить, даже мор. И что потом прикажешь делать — сжигать всё, к чему прикоснётся? К тому же девок молодых в деревне видимо-невидимо, а за ведьмаком разве углядишь? Околдует, попортит, и вот тебе — поди потом замуж выдай.
Говоря это, кузнец скалился. А подмастерье, разинув рот, глядел на Геральта со страхом.
— Ладно, — низушек посерьёзнел, — хватит шуток. Садись, вон там, на лавку.
— Не жалко лавки? Ведь придётся, поди, сжечь?
— Я не боюсь. Тут кузница, тут чары не действуют.
Геральт сел. Август Хорнпеппер тоже сел, на табурет напротив. Подмастерье примостился на земляном полу в углу.
— Этак с год назад, — начал низушек, — приключился в деревне мор. Скотина дохнуть стала. Тёлки да волы. Куры нестись перестали. Мужик сено косил, косой порезался. Баба одна дитя потеряла. Мальчонка с чердака свалился, ногу сломал. Староста медвежьей болезнью маялся, день и ночь с нужника не слезал. Словом, бед не счесть. Думали люди, думали, да и надумали — порча это.
Геральт вежливо молчал.
— А жила в деревне старуха, — продолжил после паузы Август Хорнпеппер. — Старая ведьма, скрюченная как коромысло, с бородавкой на носу. Травами промышляла. Её и заприметили — возле курятника крутилась, того самого, где куры нестись перестали. Да ещё в пруд наплевала, а вскоре рыба кверху брюхом всплыла. Ну и взяли эту старуху, да в тот же пруд её. Бултых! Глядят: не тонет. Стало быть, ведьма. Выловили...
— И сожгли.
— Да. Но сперва шею свернув.
— Слушаю дальше.
Август Хорнпеппер прохрипел, сплюнул в кадку с водой.
— Был у старухи кот, — продолжил он. — Здоровенный чёрный бандюга.
