Здесь необходимо сделать краткое отступление, чтобы напомнить: говоря о благородстве, мы не имеем в виду воинскую доблесть per se. так как проявлять доблесть в схватке могут и вполне отрицательные персонажи. Для дальнейших рассуждений чёткое различение качеств благородства и доблести эпического героя представляет первостепенную важность. Для пояснения обратимся к двум широко известным примерам.

Хаген «Песни о Нибелунгах» доблестно сражается и героически гибнет в составе делегации бургундов, которых коварно заманили в королевство гуннов и атаковали превосходящими силами. При этом тот же Хаген злодейски убил Зигфрида: спрятал меч и лук доверявшего ему героя и поразил его копьем в спину (!), когда тот наклонился над ручьем:

Во французском эпосе граф Ганелон – доблестный воин и самоотверженный посол императора франков Карла Великого, рискующий жизнью на поле боя и на переговорах в столице сарацин Сарагосе:

Но ради мести ненавистному пасынку графу Роланду Ганелон оказывается способен на предательский сговор с королём мавров, приведший, как и планировал предатель, к гибели Роланда со всем его отрядом:

Итак, коварные интриги (Хаген выведывает у доверчивой Кримхильды уязвимое место Зигфрида и планирует убийство), предательство (Ганелон вступает в тайный сговор с маврами), в общем, очевидно неприглядные поступки эпических героев, способных на доблесть на поле боя, не являются чем-то исключительным. Иными словами, отрицательные персонажи не обязательно предстают карикатурными завистниками, как Унферт «Беовульфа», жалкими болтунами, подобными Терситу «Илиады», трусами и пьяницами, вроде Тибо и Эстурми «Песни о Гильоме Оранжском»; они могут быть отважными и лихими бойцами. Здесь необходима очередная оговорка: мы относим героев к разряду отрицательных, если они находятся в оппозиции протагонистам, что проявляется в коварных действиях или, по терминологии Владимира Проппа, в актах вредительства. При этом героический эпос, за исключением «Махабхараты», по преимуществу воздерживается от прямой оценки поведения героев; данная тема будет подробно рассмотрена в своё время.

Несмотря на указанную сдержанность сказаний, их аудитория не заблуждается в том, что ни Хаген, ни Ганелон, ни другие подобные им персонажи, несмотря на их воинскую доблесть, к благородным витязям сказаниями не относятся. С другой стороны, для героев, помещённых традицией в разряд благородных (Роланд, Зигфрид, Ахилл, Кухулин, Добрыня, Алпамыш), скверные поступки совершенно невообразимы; важно, что жестокость, даже чрезмерная [e.g., «зверский героизм» Ахилла (воспользуемся терминологией А. Ф. Лосева)], героической поэзией к предосудительным формам поведения не относится. Кроме того, извинительное исключение могут составлять мелкие хитрости, невинные с точки зрения сугубо воинской этики: великий испанский герой Сид жульнически подсовывает бургосцам Рахилю и Иуде два сундука с песком под видом золота и под этот «залог» берёт у доверившихся его честному слову ростовщиков ссуду для содержания своего отряда («Изгнание Сида» 9. «Песнь о Сиде» М.-Л. 1959). Важно, что в затее героя нет корысти, а аудитория знает: хитрость вынужденная, и после успешного похода ссуда заимодавцам будет выплачена.

«Махабхарата» необычна не только в «распределении» доблести и праведности между протагонистами и антагонистами, но и в изображении благородного героя: на откровенно скверные поступки оказывается способен Арджуна – основной претендент на звание первого, то есть во многих отношениях образцового витязя сказания. Но, может быть, современный читатель относит к предосудительным поступки, которые для исполнителей и слушателей эпоса таковыми не являлись? Или ускользающие от нашего внимания обстоятельства способны внести коррективы в оценку поведения персонажей? Или слушателей и составителей героических песней, включая древнеиндийские, занимала вовсе не этика героев (рассмотрение которой могло быть привнесено брахманами-поздними редакторами эпоса), но сверхчеловеческий размах, то есть неслыханность их деяний – неважно, прекрасных или ужасающих? В любом случае, кажущаяся амбивалентность «Махабхараты» в освещении этики главного героя выглядит весьма необычно именно для щекотливой в вопросах морали индийской традиции и потому заслуживает внимательного рассмотрения и добросовестной попытки объяснения.

С целью разобрать и объяснить особенности отношения древнеиндийского эпоса к главному герою мы подробно исследуем образ Арджуны, среднего из пяти братьев Пандавов и, по ряду признаков, первого витязя сказания. Для выявления общих черт и закономерностей поведения благородного эпического героя мы не ограничимся Арджуной, но по мере надобности будем привлекать для рассматрения образы других воителей «Махабхараты», а также сопоставлять Арджуну с эпическими героями вне анализируемого памятника. Для перехода к обобщениям потребуется предварительное изложение фактов биографии героя, на которые мы предполагаем опираться в своих рассуждениях. В связи с этим основой предлагаемой книги послужит жизнеописание Арджуны, сопровождаемое анализом его образа. Жизнеописание героя будет в значительной мере следовать основному сюжету сказания – лишь изредка нарушая его хронологию, – так как Арджуна является центральным участником большинства его важнейших событий. Кроме того, в ряде случаев мы будем отклоняться от дедуктивного способа (т. е. формулирования выводов на основе приведённых фактов): чтобы облегчить задачу читателю, мы можем заранее предлагать некоторые обобщения, которые затем постараемся обосновать.

Здесь уместным будет ещё одно предуведомление. Излагая речи и события жизни героев, мы планируем преимущественно прибегать к цитатам, а не к собственному пересказу, по двум причинам. Во-первых, перефразируя Гальфрида Монмутского, не «довольствуясь деревенским слогом и собственным пером», автор предпочитает, где возможно, использовать яркий и отточенный текст академического русского перевода памятника, выполненного блестящей плеядой советских/российских санскритологов. Во-вторых, постоянные обращения к тексту памятника предназначены убедить читателя, что автор не слишком вольно толкует образы и мотивы поведения персонажей.

При цитировании «Махабхараты» римскими цифрами обозначены номера книг, арабскими – номера глав; где возможно, указаны номера шлок, набранные арабскими цифрами курсивом. Книга снабжена составленными автором генеалогическими схемами представителей нескольких поколений Лунной династии и некоторых сюжетно связанных с ними семейств, а также списком использованной литературы. Заботясь об удобстве читателя, автор не стал исключать некоторое перекрывание с материалом других своих книг о «Махабхарате», так как читатель данной книги не обязан иметь перед собой предыдущие.

Источником текста «Махабхараты» нам послужил её академический русский перевод, основанный на критическом издании санскритского текста (г. Пуна, Индия, 1927–1966 гг.). Из-за отсутствия как русского, так и современного английского академических переводов XII и XIII книг «Махабхараты» (за исключением доступных в сети первых семи глав первой части XII книги в переводе С. Л. Невелевой и третьей части XII книги в переводе Б. Л. Смирнова на русский, а также всей первой части – в переводе Дж. Фитцджеральда на английский языки) автор был вынужден прибегать к устаревшему английскому переводу Гангули 1883-96 гг.; следует отметить возможность расхождений санскритского текста в основе переводов Гангули и Смирнова с текстом критического издания. Аналогично, из-за отсутствия авторитетного русского перевода «Хариванши» («Родословие Хари», то есть Кришны), которую принято считать XIX (дополнительной) книгой Махабхараты, автор использовал её английской перевод. Кроме того, русский перевод другого великого древнеиндийского эпоса, «Рамаяны», ограничен I–III изданными книгами, так что в качестве источника IV–VII книг автор использовал академический английский перевод.